м собирается, дотронувшись пальцем до щеки Алекса и вызывающе выставив подбородок вперед. – Я хочу тебя на кровати.
Алекс умолкает и застывает, смотря Генри в глаза с немым вопросом: «Неужели ты хочешь прекратить это сейчас, когда все стало таким реальным?»
– Что ж, прошу, ваше величество, – говорит Алекс, двигаясь так, чтобы поддразнить Генри, прежде чем подняться на ноги.
– Ну ты и придурок, – говорит Генри и улыбается, последовав за ним.
Алекс взбирается на кровать, устраивается на спине и локтях на подушках так, чтобы смотреть, как Генри скидывает туфли, выпрямляясь в полный рост. В свете лампы он выглядит совсем иначе – словно какое-то греховное божество, в золотом сиянии, со спутанными волосами и полуоткрытыми веками. Алекс позволяет себе уставиться на эти твердые мышцы, стройное, высокое и грациозное тело. Ямка на талии прямо под ребрами Генри выглядит невыносимо нежно и маняще, и Алекс готов умереть, если бы не смог прикоснуться к этому изящному изгибу тела в ближайшие пять секунд.
Внезапно, со всей ясностью и трезвостью ума, Алекс не смог поверить в то, что ему когда-то нравились девушки.
– Хорош тянуть, – сказал Алекс, намеренно прерывая момент.
– Раскомандовался, – ответил принц, но подчинился.
Тело Генри накрыло Алекса своей теплотой и уверенностью. Одно из его бедер скользнуло меж ног Алекса, руки уперлись в подушки, и Алекс ощутил, словно разрядами электричества, все точки, где их тела соприкоснулись: плечи, бедра, грудь.
Одной рукой Генри скользнул по его животу и остановился, обнаружив старый серебряный ключ на цепочке.
– Что это?
Алекс нетерпеливо выдохнул.
– Ключ к маминому дому в Техасе, – ответил он, вновь зарываясь пальцами в волосы Генри. – Я ношу его с тех пор, как сюда переехал. Наверное, потому что подумал, что это станет напоминанием о том, откуда я или что-то типа того… я говорил или не говорил тебе не тянуть?
Генри молча взглянул ему прямо в глаза, и Алекс притянул его, чтобы окунуться в еще один всепоглощающий поцелуй. Генри опустился на него целиком, придавив к кровати. Другой рукой Алекс нашел ту самую ямку на груди Генри и подавил рвущийся наружу звук восхищения от того, как восхитительно было к ней прикасаться. Его никогда прежде так не целовали – так, словно чувства могли поглотить его целиком, когда тело Генри касалось каждого дюйма его собственного тела. Губами он двинулся вдоль шеи Генри, целуя ее снова и снова, прикусывая кожу зубами. Алекс знал, что от этого могут остаться следы, которые были запретом номер один для тайных интрижек отпрысков известных политиков, и, вероятно, королевских отпрысков тоже. Но ему было все равно.
Он чувствует, как Генри нащупывает пояс его брюк, пуговицу, ширинку и резинку нижнего белья. Затем, очень быстро, все становится как в тумане.
Алекс открывает глаза и видит, как Генри торжественно подносит руку к своему элегантному королевскому рту, чтобы плюнуть на нее.
– О господи, – произносит Алекс, и Генри ухмыляется ему, вернувшись к делу. – Черт. – Его тело двигается, а изо рта непрерывным потоком льются слова: – Я поверить не могу… Боже, ты самый невыносимый подонок на свете… ты знаешь, что… ты ужасный, самый худший… ты…
– Ты когда-нибудь прекратишь болтать? – спрашивает Генри. – У тебя язык совсем без костей.
Когда Алекс вновь поднимает глаза на Генри – тот, улыбаясь, восторженно смотрит на него сияющими глазами. Не отрывая глаз, он двигается в ритме его движений. Алекс ошибался. Генри будет тем, кто уничтожит его, а не наоборот.
– Подожди, – говорит Алекс, сжимая простынь в кулаке, и Генри мгновенно застывает. – Я имею в виду… Господи, конечно же не останавливайся, но… если ты продолжишь, то я… – дыхание Алекса срывается, – я… не хотел бы этого, пока не увижу тебя без одежды.
Генри склоняет голову и ухмыляется.
– Ну ладно.
Перевернув их обоих, Алекс стаскивает штаны Генри, пока тот не остается в одном нижнем белье, затем забирается обратно, наблюдая за тем, как на лице Генри загорается желание.
– Привет, – говорит он, оказавшись с ним на одном уровне глаз.
– Здравствуй, – отвечает Генри.
– Я собираюсь раздеть тебя, – предупреждает Алекс.
– Вперед, не стесняйся.
После того, как Алекс делает это, рукой Генри привлекает Алекса за бедра так, что их тела вновь сталкиваются, соприкасаясь промежностями так, что оба стонут. Алекс ловит себя на неясной мысли, что пяти лет прелюдий более чем достаточно.
Алекс спускается к груди Генри, покрывая ее поцелуями и чувствуя, как бешено колотится сердце парня от осознания того, что намеревается сделать Алекс. Его собственное сердцебиение зашкаливает. Он по уши в дерьме, но ему нравится это ощущение, он к нему привык. Алекс целует точку в солнечном сплетении, живот Генри, спускаясь все ниже и ниже к его талии.
– Я, эм… – начинает Алекс, – я никогда прежде не делал этого.
– Алекс, – говорит Генри, потянувшись, чтобы погладить рукой его волосы, – ты не обязан, я…
– Нет, я хочу этого, – отвечает Алекс, потянув за резинку нижнего белья. – Я просто хочу, чтобы ты сказал мне, если все будет ужасно.
Генри вновь теряет дар речи, выглядя так, словно не может поверить своему счастью.
– Хорошо. Конечно.
Алекс представляет Генри босым в кухне Кенсингтонского дворца – ту крупицу настоящего Генри, которую ему удалось тогда увидеть, и с трепетом смотрит на Генри сейчас, в его кровати, распростертого, обнаженного и жаждущего. Это чудо, что все происходит на самом деле.
Судя по тому, как откликается тело Генри, как тот впивается руками в его волосы, захватывая целые пряди вьющейся шевелюры, Алекс догадывается о том, что для первого раза он справляется неплохо. Бросив взгляд вверх, вдоль тела Генри, он встречается с его горящими глазами, белые зубы виднеются из-за раскрытых алых губ. Генри откидывает голову на подушку и стонет что-то похожее на «чертовы ресницы». Алекс с трепетом наблюдает, как тело Генри изгибается над кроватью, слыша его благородный и нежный голос, возносящий целую череду проклятий в потолок. Алекс наслаждается зрелищем того, как Генри теряет над собой контроль, и позволяет ему быть тем, кем ему хочется быть лишь с Алексом, вдвоем за запертыми дверьми.
Алекс удивлен, когда Генри тянет его к себе, жадно целуя. Он бывал с девушками, которым не нравилось целоваться после этого, и с девушками, которые не против, но, судя по тому, какой глубокий и всепоглощающий поцелуй, Генри упивается им. На ум Алексу приходит остроумная шутка, но вместо этого…
– Насколько ужасно? – спрашивает он между поцелуями, опустив голову на подушку рядом с Генри, чтобы перевести дыхание.
– Однозначно удовлетворительно, – отвечает Генри, ухмыльнувшись, и жадно хватает Алекса, притягивая к себе на грудь так, словно хочет коснуться его целиком и сразу. Ощущая покалывание щетины, прикосновение огромных рук на спине и то, как широкие плечи Генри заслоняют Алекса, когда Генри переворачивает их обоих, прижав его к кровати, Алекс думает о том, что ничего подобного раньше не испытывал. Но ощущения такие же приятные, возможно, даже приятнее, чем раньше.
Напористо и уверенно Генри целует его вновь – в беспорядочном пылу, грубо – совсем не так, как целуется добропорядочный принц, а как двадцатилетний мальчишка, наслаждающийся тем, что ему нравится, – тем, в чем он хорош. А Генри действительно хорош. Алекс мысленно отмечает про себя, что необходимо узнать, что за таинственный придворный гей обучил Генри всему этому мастерству, чтобы послать тому корзину с фруктами.
Генри благодарит Алекса в ответ охотно и жадно, и Алексу безразлично, какие слова или звуки вырываются из его уст в этот момент.
В его сознании крутятся лишь два слова. Одно – «милый», другое – «ублюдок». Генри – талантливый, разносторонний ублюдок, почти в истерике думает Алекс. Истинное дарование. «Боже, храни королеву».
Кончив, в знак вежливости, Генри оставляет липкий поцелуй на сгибе ноги Алекса, которую перебрасывает себе через плечо, и Алексу хочется схватить Генри за волосы, но его тело словно разом лишается костей. Он сокрушен, уничтожен. Эйфория овладела им.
Поднявшись куда-то высоко, он видит лишь пару глаз где-то совсем рядом с собой в дофаминовой дымке.
Матрас скрипит, и Генри перемещается на подушки, утыкаясь носом в ямку на шее Алекса. Алекс издает невнятный звук одобрения, рассеянно обнимая Генри за талию, но это было все, на что он способен. Алекс уверен в том, что знает множество слов на нескольких языках, но, кажется, не может вспомнить ни одного из них.
– Хмм, – мычит Генри, касаясь кончиком своего носа носа Алекса. – Знай я, что только так тебя можно заткнуть, сделал бы это гораздо раньше.
Собрав всю свою силу в кулак, Алекс выдавливает из себя всего два слова:
– Иди на хер.
Отдаленно, сквозь медленно проясняющийся туман и беспорядочный поцелуй, Алекс не может не изумиться осознанию того, что перешел своего рода Рубикон. Здесь, в этой комнате, столь же древней, как и сама его страна, он пересек его так же, словно Джордж Вашингтон пересек Делавэр. Рассмеявшись сквозь поцелуй, он мысленно представляет волнующий портрет маслом двух молодых кумиров наций, обнаженных и сияющих влажным глянцем в свете лампы. Он желает, чтобы и Генри мог видеть это, размышляя, найдет ли он картину столь же забавной, как он.
Генри перекатывается на спину. Алекс хочет последовать за ним, уткнувшись ему в бок, но остается на месте, наблюдая за ним на расстоянии пары дюймов. Он видит, как напрягается мышца на лице принца.
– Эй, – говорит он и тычет Генри в плечо, – не загоняйся.
– Я не загоняюсь, – отвечает тот, отчетливо произнося слова.
Алекс придвигается чуть ближе.
– Все было хорошо. Мне было хорошо. Тебе ведь тоже?
– Определенно, – отвечает Генри тоном, от которого по спине Алекса бегут мурашки.
– О’кей, круто. Мы можем повторить, когда захочешь, – говорит Алекс, проводя костяшками пальцев по плечу Генри. – Ты ведь понимаешь, что это ничего между нами не меняет? Мы по-прежнему те… кем были до этого. Просто… с минетами.