– О, Алекс! Генри! – щебечет она, перекрывая шум разговоров в ложе.
Би выглядит просто потрясающе в своем лимонно-зеленом шелковом платье с заниженной талией и огромных круглых солнцезащитных очках от Gucci, украшенных на переносице золотистыми пчелками.
– Ты великолепна, – говорит Алекс, принимая ее поцелуй в щеку.
– Что ж, спасибо, милый, – отвечает Би. Она хватает их обоих за руки и тащит вниз по ступенькам. – Вообще-то с выбором платья мне помогала Джун. Это McQueen. Ты знал, что твоя сестра гений?
– Меня уже поставили об этом в известность.
– Мы пришли, – произносит Би, когда они добираются до первого ряда. – Эти места наши.
Генри смотрит на пышные зеленые подушки на сиденьях, увенчанные пухлыми и блестящими программками Уимблдона-2020, прямо у переднего края ложи.
– Спереди и в центре? – спрашивает он с ноткой нервозности. – Серьезно?
– Да, Генри. Если ты забыл, то ты – принц, а эта ложа называется королевской. – Она машет рукой фотографам внизу, которые уже вовсю их снимают, а затем наклоняется к ним и шепчет: – Не переживайте. Не думаю, что они смогут заметить атмосферу эротичной интрижки между вами вон с той лужайки.
– Очень смешно, Би, – монотонно произносит Генри. Его уши порозовели, и, несмотря на свои опасения, он занимает свое место между Алексом и сестрой, держа локти плотно прижатыми к бокам, чтобы не касаться Алекса.
Полдня спустя к ним присоединяются Филипп и Марта. Филипп, как всегда, великолепен. Алекс задумывается, как такая богатая генетика создала Беатрис и Генри, с их озорными улыбками, выразительными скулами и в целом очень интересной внешностью, при этом напрочь позабыв об их брате. Филипп выглядит как стандартный симпатичный парень со случайного фото в интернете.
– Доброе утро, – произносит Филипп, занимая свое место рядом с Би. Его взгляд дважды скользит по Алексу, и тот ощущает немой вопрос по поводу того, зачем его вообще пригласили на этот матч. Быть может, Алексу тут не место, но ему все равно. Марта смотрит на него так же странно. Возможно, она до сих пор злится на него за тот свадебный торт.
– Добрый день, Пип, – вежливо здоровается Би. – Марта.
Мышцы на спине Генри, сидящего рядом с Алексом, напрягаются.
– Генри, – произносит Филипп. Рука принца напряженно сжимается на программке, лежащей у него на коленях. – Рад тебя видеть, приятель. Ты был немного занят, не так ли? Перерыв перед поступлением в универ и все такое?
В его тоне ясно читается намек. Где именно ты был? Чем именно ты занимался? Челюсть Генри напрягается.
– Да, – отвечает он. – У нас с Перси была куча работы. Просто безумие.
– Точно, ты же про Фонд Оконьо? – спрашивает Филипп. – Жаль, что Перси не смог приехать сегодня. Полагаю, нам придется довольствоваться компанией нашего американского друга? – На этих словах он сухо улыбается Алексу.
– Ага, – отвечает тот слишком громко и расплывается в широкой ухмылке.
– Хотя думаю, что Перси выглядел бы менее уместно в этой ложе, не так ли?
– Филипп, – произносит Би.
– О, не надо так драматизировать, Би, – пренебрежительно отзывается ее брат. – Я лишь имею в виду, что он очень странный тип. А те женские тряпки, которые он носит? Для Уимблдона это был бы перебор.
Лицо Генри остается спокойным и добродушным, но одно из его колен дергается, коснувшись колена Алекса.
– Эти женские тряпки называются дашики, Филипп, и он надевал их всего раз.
– Точно, – хмыкает Филипп. – Ты знаешь, я ведь никого не осуждаю. Я просто думаю… помнишь те времена, когда мы были моложе, а ты общался с моими друзьями из универа? Или с сыном леди Агаты – тем, что увлекался охотой на перепелок? Ты мог бы задуматься о том, чтобы найти себе друзей более… подобающего положения.
Губы Генри сжимаются в тонкую линию, но он ничего не отвечает.
– Мы же все поголовно не можем быть закадычными друзьями какого-нибудь графа Монпезата, как ты, Филипп, – бормочет Би.
– В любом случае, – настаивает Филипп, не обращая на сестру внимания, – ты вряд ли найдешь себе жену, если не будешь вращаться в нужных кругах, согласен? – Тихо усмехнувшись, он возвращается к просмотру матча.
– Прошу меня извинить, – говорит Генри. Бросив свою программку на сиденье, он исчезает.
Десять минут спустя Алекс находит Генри в здании клуба возле гигантской вазы с аляповатыми фуксиями.
Его взгляд устремляется на Алекса в тот же момент, как он замечает его. Губы Генри искусаны и приобрели такой же яркий красный оттенок, как вышитый на его кармане британский флаг.
– Привет, Алекс, – безмятежно произносит он.
– Привет, – в тон ему отвечает Алекс.
– Кто-нибудь уже показывал тебе здание клуба?
– Нет.
– Что ж, в таком случае… – Генри касается двумя пальцами тыльной стороны его локтя, и Алекс немедленно повинуется.
Они спускаются вниз по лестнице, проходят через скрытую от посторонних глаз боковую дверь и потайной коридор за ней, за которым располагается небольшая комната, полная стульев, скатертей и посреди всего этого – одна старая, брошенная кем-то теннисная ракетка.
Как только за ними захлопывается дверь, Генри с силой прижимает к ней Алекса.
Оказавшись с ним лицом к лицу, он не спешит его целовать, а просто стоит вплотную, затаив дыхание. Его руки опускаются на бедра Алекса, а рот изгибается в кривой ухмылке.
– Знаешь, чего я хочу? – спрашивает Генри голосом, таким низким и сексуальным, что он пылающей стрелой проносится сквозь солнечное сплетение и бьет прямо в сердцевину существа Алекса.
– И что же?
– Я хочу, – отвечает он, – сделать то, чем я категорически не должен здесь заниматься.
Алекс с вызывающей ухмылкой выпячивает подбородок.
– Тогда просто скажи, чтобы я это сделал, дорогой.
Генри, облизнув языком уголок своего рта и не без усилий расстегнув ремень Алекса, произносит:
– Трахни меня.
– Что ж, – бурчит Алекс, – да здравствует Уимблдон.
Генри хрипло смеется и наклоняется, чтобы поцеловать его своими жадно раскрытыми губами.
Он двигается быстро, зная, что времени у них мало, следуя за Алексом, когда тот стонет и тянет его за плечи, чтобы сменить позу.
Он прижимает спину Генри к своей груди, а ладони принца упираются в дверь.
– Просто чтобы прояснить ситуацию, – говорит Алекс, – мы сейчас займемся с тобой сексом в этом чулане назло твоей семье. Я правильно понимаю все, что происходит?
Генри, который, по-видимому, все это время носил дорожную смазку с собой в кармане пиджака, отвечает лишь: «Правильно», – и передает ее через плечо.
– Шикарно. Я обожаю делать все назло, – говорит Алекс без тени сарказма и коленом раздвигает ноги Генри.
Все это должно быть… забавно. Горячо, глупо, нелепо, непристойно. Еще одно дикое сексуальное приключение в списке Алекса. Так все и есть, но… он не должен чувствовать себя так же, как в прошлый раз, словно он умрет, если вдруг остановится. Из груди Алекса рвется смешок, но он не дает ему выхода. Алекс знает: он помогает Генри справляться с чем-то глубоко внутри себя. Мятеж.
Ты очень храбр. Мне бы пригодилось сейчас это качество.
Кончив, он страстно целует Генри в губы, запустив пальцы глубоко в его волосы, высасывая весь воздух из его легких. Генри, задыхаясь, улыбается и прижимается к его шее, выглядя чрезвычайно довольным собой.
– Хватит с меня тенниса на сегодня, как считаешь?
После этого, прокравшись вслед за толпой, скрытые за охраной и зонтиками, они возвращаются в Кенсингтон, и Генри проводит Алекса в свои комнаты.
Его «апартаменты» представляют собой обширную сеть из двадцати двух комнат в северо-западной части дворца, которые находятся ближе всего к оранжерее. Он делит их с сестрой, но ни в одной из комнат с высокими потолками и мебелью, обшитой тяжелым жаккардом, практически нет их вещей. Присутствие Би бросается в глаза больше, чем присутствие самого Генри: кожаная куртка, перекинутая через спинку шезлонга, мистер Вобблс, вылизывающийся в углу, голландская картина маслом семнадцатого века на одном из лестничных пролетов, которая в буквальном смысле называется «Женщина в туалете». Только Би выбрала бы такую картину из всей королевской коллекции.
Спальня Генри столь же роскошная и невыносимо бежевая, как и предполагал Алекс: с позолоченной кроватью в стиле барокко и окнами, выходящими в сад. Он смотрит, как Генри стягивает с себя костюм, и представляет себе, каково это – жить в таких апартаментах. Алекс задумывается. Может быть, Генри попросту не позволено выбирать, как будут выглядеть его комнаты? Или он никогда не смел просить о чем-то другом? Все эти бесчисленные ночи Генри не может уснуть, слоняясь по этим бесконечным, безликим комнатам, словно птица, запертая в музее.
Единственная комната, в которой ощущается присутствие Генри и Би, – это маленькая гостиная на втором этаже, переделанная под музыкальную студию. Здесь цвета куда насыщеннее: турецкие ковры ручной работы в темно-красных и фиалковых тонах, табачного цвета диван. Маленькие пуфы и столики с безделушками торчат отовсюду словно грибы, а вдоль стен выстраиваются электрогитары разных моделей, скрипки, всевозможные арфы и одна огромная виолончель, прислоненная к стене в углу.
В центре комнаты располагается большой рояль, и Генри усаживается за него и принимается лениво перебирать клавиши, подбирая мелодию, напоминающую старую песню The Killers. Бигль по кличке Дэвид спокойно дремлет возле педалей рояля.
– Сыграй что-нибудь, чего я не знаю, – просит Алекс.
Еще в старшей школе в Техасе среди толпы спортсменов Алекс был самым начитанным. Ботан, повернутый на политике, он был единственным школьником, с которым можно было обсудить детали дела Дреда Скотта на занятиях по продвинутому курсу истории США. Алекс наслаждается музыкой Нины Симон и Отиса Реддинга так, как наслаждаются дорогим виски. Однако у Генри совершенно иной багаж знаний.
Поэтому он просто слушает и кивает, улыбаясь, пока Генри поясняет, что так звучит Брамс, а так – Вагнер, и что они оба находятся на противоположных концах романтизма.