– Я тоже была в том отеле, – говорит она. – Нам не нужно ничего подтверждать или отрицать. Но мы можем на что-нибудь намекнуть. Просто чтобы снять напряжение.
Алекс нервно сглатывает.
Он всегда знал, что Джун готова поймать за него пулю, но такое? Он бы никогда не попросил ее пойти на это.
Однако… это может сработать. Дружба этих двоих хорошо освещается в соцсетях, несмотря на то, что половину их переписки составляют гифки с Колином Фертом. Если не знать подоплеки, фото выглядит как снимок сладкой парочки – милой, прекрасной, гетеросексуальной парочки, вместе проводящей свой отпуск. Алекс бросает взгляд на Захру.
– Это неплохая идея, – говорит та. – Нам нужно сказать обо всем Генри. Ты можешь это сделать?
Алекс испускает вздох. Он совершенно не хочет этого делать, но сомневается, есть ли у него выбор.
– Эм. Да, я… да, думаю, что могу.
– Это именно то, о чем мы говорили и чего мы оба не хотели делать, – говорит Алекс в трубку.
– Я знаю, – отвечает Генри. Его голос дрожит. Филипп ждет его на другой линии. – Но все же.
– Ага, – отзывается Алекс. – Но все же.
Джун выкладывает снимок из Техаса, и он тут же становится ее самым пролайканным постом, взрывая всю статистику.
За несколько часов фото разлетается повсюду. BuzzFeed публикует чуть ли не целую книжку об отношениях Генри и Джун, начиная с той богом забытой фотографии, на которой они танцуют на королевской свадьбе. Они откапывают фотографии из Лос-Анджелеса, изучают их общение в «Твиттере». «Тот неловкий момент, когда вы думали, что Джун Клермонт-Диас уже не сможет достичь больших #высот, а у нее все это время был свой прекрасный принц». В другом комменте интересуются: «Познакомил ли голубков лучший друг его королевского величества, Алекс?»
Джун выдыхает просто потому, что смогла найти способ защитить Алекса, даже несмотря на то, что весь мир копается теперь в ее жизни в поисках вопросов и доказательств. Сам Алекс жаждет крови. Ему хочется хватать этих идиотов за плечи, трясти и кричать, что Генри на самом деле его, хотя смысл был в том, чтобы люди поверили в обратное. Он не должен испытывать такого чувства несправедливости. Все так увлеклись этой идеей, в то время как единственная разница между правдой и ложью, которая тут же взорвала бы Fox News, – это вопрос половой принадлежности… и это причиняет чертовски сильную боль.
Генри молчит. Того, что он сказал, было достаточно, чтобы Алекс понял, что Филипп, услышав новости, побагровел от злости, а ее величество была раздражена, но довольна тем, что Генри нашел себе девушку. Из-за этого Алекс чувствует себя ужасно. Эти душащие его указания, необходимость притворяться тем, кем он не является… Алекс всегда пытался уберечь от этого Генри. Все это никогда не должно было исходить от него самого.
Это какой-то кошмар. В животе все сжимается, стены вокруг него смыкаются. У них нет плана на случай «если все покатится к чертям». Всего две недели назад он был в Лондоне и целовал Генри перед скульптурой Джамболонье. А теперь это.
Остается еще один беспроигрышный вариант. Единственные отношения в его жизни, которые могли отвлечь всех сильнее, чем все это. Нора приходит к нему в резиденцию с ярко-красной помадой на губах и прижимает свои холодные, настойчивые пальцы к вискам Алекса со словами:
– Пригласи меня на свидание.
Они выбирают район неподалеку от колледжа, полный людей, которые украдкой фотографируют их на телефоны и постят их куда только могут. Нора скользит рукой в задний карман его брюк, а Алекс пытается сконцентрироваться на том, как уютно ему рядом с ней и каким знакомым кажется это прикосновение завитка ее волос к его щеке.
На долю секунды он позволяет какой-то части себя подумать о том, насколько все было бы проще, будь это правдой – вернуться к этой комфортной и простой гармонии со своей лучшей подругой, оставлять жирные отпечатки пальцев на ее талии, выходя из пиццерии Jumbo Slice, и хохотать над ее грубыми шутками. Если бы он мог любить ее так, как того хотят от него люди, и Нора любила бы его в ответ, не было бы никаких сложностей.
Но она не любит. И он не может. И сердце Алекса находится в том самолете, что летит прямо сейчас через всю Атлантику в Вашингтон, чтобы скрепить их сделку, отобедав с Джун под вспышками камер фотографов на следующий день. Ночью, когда Алекс лежит в постели, чувствуя подступающую тошноту, Захра присылает ему электронное письмо, полное сообщений из «Твиттера» о нем и Норе.
Самолет Генри приземляется посреди ночи. Ему не позволяют ни на шаг приближаться к резиденции – вместо этого изолируют в гостинице на другом конце города. Когда Генри звонит Алексу утром, его голос звучит измученным. Прижав телефон к уху, Алекс обещает, что постарается найти способ увидеться с ним прежде, чем тот улетит обратно.
– Пожалуйста, – просит Генри слабым голосом.
Его мать, остальная администрация и половина прессы в то утро заняты новостями о северокорейских ракетных испытаниях, поэтому никто не замечает, как Джун позволяет ему забраться в свой внедорожник вместе с ней. Держа брата за локоть, Джун всю дорогу вяло и вполголоса пытается шутить, а когда они подъезжают к кафе, одаривает его сочувственной улыбкой.
– Я скажу ему, что ты здесь, – говорит она. – Может, хотя бы от этого ему полегчает.
– Спасибо, – отвечает Алекс. Прежде чем Джун отворяет дверь, чтобы уйти, он ловит ее за запястье и говорит: – Серьезно. Спасибо тебе.
Она сжимает его руку и, когда они с Эми ушли, Алекс остается один в крошечном, забытом людьми переулке с единственной компанией из второго автомобиля с охраной и чувства, что в животе у него опять все переворачивается.
Проходит целый час, и Джун пишет ему: «Все готово», а затем – «Веду его к тебе».
Они планируют все прежде, чем выйти из кафе. Эми должна будет привести Джун и Генри обратно в переулок, а затем они заставят его сменить машину. Совсем как политического заключенного. Алекс наклоняется вперед к двум агентам, молча сидящим на передних сиденьях. Он не знает, понимают ли они, в чем дело. Честно говоря, ему плевать.
– Эй, можно мне на минутку остаться одному?
Они переглядываются, но из машины все-таки выходят. Минутой позже рядом тормозит другое авто, дверь отворяется, и вот Генри здесь, напряженный и печальный, но на расстоянии вытянутой руки от Алекса.
Алекс инстинктивно тянет его за плечо, и дверь за ним захлопывается. Он держит его в своих руках, так близко, что может разглядеть сероватый оттенок лица Генри и то, как он отводит глаза. Таким Алекс никогда раньше не видел его – хуже, чем когда тот был в припадке ярости или на грани слез. Генри выглядит опустошенным и потерянным.
– Привет, – говорит Алекс. Взгляд Генри все еще рассеянный, и Алекс передвигается на середину сиденья, чтобы оказаться в его поле зрения. – Генри. Взгляни на меня. Эй, я же здесь.
Руки Генри дрожат, дыхание становится прерывистым, и Алекс узнает верные признаки надвигающейся панической атаки. Он наклоняется и обхватывает своими ладонями одно из запястий Генри, чувствуя, как под его пальцами бьется пульс.
Генри смотрит ему в глаза.
– Я ненавижу все это, – говорит он. – Ненавижу.
– Знаю, – отвечает Алекс.
– Раньше я еще как-то мог это… выносить, – продолжает Генри. – Когда не было… других вариантов. Но, господи, все это… все это омерзительно. Это гребаный фарс. А Джун и Нора? Их что, просто используют? Бабушка хотела, чтобы я приехал сюда со своими фотографами. Ты знал об этом? – Он вдыхает и осекается на полуслове, сильно задрожав. – Алекс. Я не хочу этого делать.
– Я знаю, – вновь отвечает ему Алекс, протягивая руку, чтобы погладить лоб Генри кончиком большого пальца. – Знаю. Я тоже все это ненавижу.
– Это несправедливо! – продолжает Генри, голос его едва не срывался на крик. – Мои сраные предки творили вещи в тысячу раз хуже, чем это, и всем было плевать!
– Малыш, – произносит Алекс, касаясь Генри, чтобы привести его в себя. – Знаю. Мне так жаль, малыш. Но так будет не всегда, ясно? Я обещаю.
Генри прикрывает глаза и выдыхает через нос.
– Я хочу тебе верить. Правда хочу. Но, боюсь, мне никогда этого не позволят.
Алекс пошел бы за этого человека на войну. Он хочет избавить его от всего и вся, что когда-либо причиняло ему боль, но в первый раз за все это время он просто пытается сохранять спокойствие. Поэтому он лишь нежно гладит Генри по шее, пока его глаза вновь не распахиваются, а сам он мягко улыбается и склоняется к нему, чтобы соприкоснуться лбами.
– Эй, – говорит он. – Я не позволю этому случиться. Слушай, я говорю тебе прямо сейчас, я лично буду драться с твоей бабулей, если придется, окей? Она ведь старая. Я легко ее уложу.
– Я на твоем месте не был бы так уверен, – говорит Генри с легким смешком. – Она полна мрачных сюрпризов.
Алекс смеется и хлопает его по плечу.
– Серьезно, – говорит он. Генри смотрит на него, прекрасный, живой, почти павший духом, но все тот же Генри, ради которого Алекс готов рискнуть жизнью. – Все это ужасно мне не нравится. Я все понимаю. Но мы сделаем это вместе, и мы все исправим. Ты, я и история, помнишь? Мы будем сражаться до последнего, черт подери. Потому что ты стоишь этого, ясно? Я никогда и никого не полюблю так же сильно, как тебя. Поэтому, я обещаю тебе, однажды мы сможем просто быть. И в жопу всех остальных.
Он притягивает Генри к себе, обхватывает его затылок и крепко целует. Колени Генри упираются в подлокотник между ними, а руки поднимаются, чтобы прикоснуться к лицу Алекса. Даже несмотря на то, что окна затонированы, они никогда не были так близки к тому, чтобы целоваться при всех. Алекс знает, что это опрометчиво, но все, о чем он может думать, – это вырезки из чужих писем, которые они тайно присылали друг другу. Слова, которые вошли в историю. «Вижу тебя в каждом своем сне… Оставь большую часть своей души здесь, в Вашингтоне… Скучаю по тебе, как по родному дому… Мы, двое жаждущих любви… Мой юный король».