Забравшись под кровать и пошарив в темноте, Алекс наконец находит, что искал, – бутылку Maker’s. Запас на черный день.
– Салют, – бормочет он вполголоса и откручивает крышку.
отстойные метафоры о картах
От: Аagcd@eclare45.com
9/25/20 3:21 AM
Кому: Генри
Г,
я успел напиться, поэтому тебе придется меня терпеть.
есть одна вещь, которую ты делаешь. эта вещь. это сводит меня с ума. я все время об этом думаю.
уголок твоего рта – то, как он дергается. так взволнованно и зажато, словно ты боишься забыть о чем-то. раньше меня бесило это. я считал, что это твое почти незаметное осуждение.
но я уже столько раз целовал твои губы, этот уголок рта, и то место, куда он поднимается. я выучил это наизусть. рельеф на твоей карте – это тот мир, который я все еще рисую. я знаю этот мир. я повесил его рядом со своим ключом. здесь: от нескольких дюймов до миль. я могу умножить его, рассчитать твою широту и долготу. повторить твои координаты словно молитву по четкам.
Вот это, твой рот, как он изгибается. это то, что ты делаешь, когда пытаешься не выдать себя. не так, как ты ведешь себя все время, когда все эти жадные пустые людишки пытаются добраться до тебя. я имею в виду настоящего тебя. твое странное и идеальное сердце. то, что раскрыто для всех.
на карте тебя мои пальцы всегда могут отыскать зеленые холмы Уэльса. прохладную воду и белоснежные берега. древнюю, священную часть тебя, высеченную из камня в молитвенном круге. твой позвоночник – это горный хребет, и если я захочу на него взобраться, то погибну.
если бы я мог разложить эту карту на своем столе, то нашел бы уголок твоего рта, защипнув его пальцами и разгладив его. и все места на ней были бы помечены именами святых, как на всех древних картах. теперь я понял принцип – именами святых называют чудеса.
выдавай себя хоть иногда, любимый. в тебе так много всего.
чертовски твой, А
P. S. от Уилфреда Оуэна к Зигфриду Сассун, 1917:
«И ты исправил мою жизнь, как бы коротка она ни была. Не ты зажег меня: я всегда был безумной кометой, но ты исправил меня. Я целый месяц вращался вокруг тебя, словно спутник, но вскоре покину, став темной звездой на орбите, где ты станешь пылать».
Re: отстойные метафоры о картах
От: Генри
9/25/20 6:07 AM
Кому: А
От Жана Кокто к Жану Маре, 1939:
«От всего сердца благодарю Вас за то, что Вы спасли меня. Я тонул, а Вы бросились в воду без колебаний, не оглядываясь назад».
Звук жужжащего на тумбочке телефона пробуждает Алекса от глубокого сна. Он наполовину вываливается из кровати, пытаясь ответить на звонок.
– Алло?
– Что ты натворил? – почти орет в трубку Захра. Судя по стуку каблуков на заднем плане и невнятной ругани, она куда-то бежит.
– Эм, – запинается Алекс. Он трет глаза, пытаясь заставить мозги заработать. Что же он натворил? – А поконкретнее?
– Включи гребаные новости, ты, мелкий похотливый развратник… как ты мог быть настолько глуп, чтобы тебя успели сфотографировать? Да я клянусь…
Алекс не дослушивает, потому что его сердце только что оборвалось и упало сквозь пол сразу на несколько этажей вниз.
– Твою мать.
Трясущимися руками он ставит Захру на громкую связь, открывает Google и набирает в строке поиска собственное имя.
СРОЧНЫЕ НОВОСТИ:
Доказательство романтических отношений между принцем Генри и Алексом Клермонтом-Диасом
ОМГ: Сын президента США и принц Генри действительно сделали это?
НОВОСТИ ОВАЛЬНОГО КАБИНЕТА:
ЧИТАЙТЕ ГОРЯЧИЕ ПИСЬМА
СЫНА ПРЕЗИДЕНТА К ПРИНЦУ ГЕНРИ
Королевская семья отказывается комментировать
сообщения об отношениях принца Генри
с сыном президента США
25 гифок, которые идеально описывают
нашу реакцию, когда мы узнали
о принце Генри и сыне президента
Пародия на песню Элтона Джона
DON’T LET FIRST SON GO DOWN ON ME.
Истеричный смешок вырывается из груди Алекса.
Дверь его спальни распахивается, и Захра с размаху включает свет. Холодное выражение ярости едва скрывает явный ужас на ее лице. Мысли Алекса мечутся к тревожной кнопке за изголовьем кровати, и он задумывается, успеет ли секретная служба добраться до него прежде, чем он истечет кровью.
– Ты остаешься без связи, – говорит Захра и, вместо того, чтобы ударить Алекса, вырывает из его рук телефон и сует его себе под блузку, застегнутую в спешке кое-как. Она даже не моргает, видя Алекса наполовину голым, а просто бросает стопку газет на кровать.
«да здравствует королева Генри! – гласят огромными буквами двадцать экземпляров Daily Mail. – подробности гейской интрижки принца с сыном президента Соединенных Штатов!»
Первая полоса газеты сопровождается гигантской фотографией, на которой Алекс безо всяких сомнений узнает самого себя и Генри, целующихся на заднем сиденье машины возле кафе. Судя по всему, снимок был сделан с помощью объектива большой дальности через лобовое стекло автомобиля. Окна внедорожника были затонированы, но он забыл о чертовом лобовом стекле.
В нижней части страницы размещены две фотографии поменьше: одна из них сделана в лифте «Бикмана», вторая, рядом с ней, – на Уимблдоне. На ней Алекс шепчет что-то Генри на ухо, а тот улыбается своей мягкой, загадочной улыбкой.
Твою мать на хрен. Алекс просто по уши в дерьме. Генри просто по уши в дерьме. И, господи боже, кампания его матери по уши в дерьме, его политическая карьера по уши в дерьме. В ушах у Алекса все звенит, его едва не вырывает.
– Твою мать, – повторяет Алекс. – Мне нужен телефон. Я должен позвонить Генри…
– Обойдешься, – отрезает Захра. – Пока мы не знаем, как ваши письма всплыли наружу, мы уходим в режим радиомолчания, чтобы найти источник утечки.
– Найти… что? Генри в порядке?
Господи, Генри. Все, о чем он может думать, – это большие голубые глаза Генри, полные ужаса, его отрывистое и быстрое дыхание. Генри, который заперт в своей спальне в Кенсингтонском дворце и отчаянно одинок. Стиснув зубы, Алекс чувствует жжение в груди.
– Президент заседает прямо сейчас с таким количеством сотрудников Управления коммуникаций, которое мы только смогли вытащить из постели в три часа ночи, – говорит Захра, проигнорировав его вопрос. Телефон в ее руке, не прекращая, вибрирует. – Администрация вот-вот займет повышенный уровень готовности. Бога ради, надень что-нибудь.
Захра исчезает в шкафу Алекса, а он раскрывает газету на странице со статьей. Его сердце колотится как бешеное. Внутри еще больше фотографий. Алекс пробегает глазами всю статью, но все это чересчур даже для того, чтобы начать все осознавать.
На второй странице он видит их: напечатанные выдержки из писем. Одна из выдержек подписана: «Принц Генри – тайный поэт?» Цитата начинается со строчки, которую сам Алекс читал уже тысячу раз.
«Стоит ли мне говорить о том, что, когда мы далеко друг от друга, я вижу твое тело во сне…»
– Твою мать! – кричит он в третий раз, швыряя газету на пол. Эти слова предназначаются ему. Как же отвратительно видеть все это в паршивой газетенке. – Откуда, черт подери, они взяли все это?
– Ага, – кивает Захра. – Ты сам виноват в этом, грязный мальчишка. – Она швыряет в него белую рубашку и джинсы, и он вскакивает с кровати. Захра стойко протягивает ему руку, чтобы помочь Алексу устоять на ногах, когда он натягивает штаны, и, несмотря на все, он поражен всепоглощающей благодарностью за все, что она делает.
– Слушай, мне нужно как можно скорее поговорить с Генри. Я даже представить не могу… Боже, я должен с ним поговорить.
– Обувайся, мы спешим, – говорит Захра. – Сейчас главное – устранить нанесенный вред, о чувствах потом будем думать.
Алекс хватает пару кроссовок и едва успевает натянуть их, когда они несутся по направлению к Западному крылу. Его мозг изо всех сил пытается не отставать, прокручивая около пяти тысяч возможных вариантов, которыми все может закончиться, воображая, как Алекса на десяток лет отстраняют от участия в заседаниях конгресса, как с треском рушатся их рейтинги, Генри вычеркивают из списка наследников, а его мать проигрывает на повторных выборах в колеблющихся штатах. И все из-за него. Он так облажался, что даже не может решить, на кого ему злиться сильнее всего – на самого себя, репортеров Daily Mail, монархию или всю эту идиотскую страну.
Алекс почти врезается в спину Захры, когда она резко останавливается перед дверью.
Он распахивает ее, и в комнате моментально наступает тишина.
Его мать во главе стола, не сводя с него глаз, коротко бросает:
– Вон.
Поначалу Алекс думает, что она обращается к нему, но Эллен оглядывает сидящих за столом людей.
– Я неясно выразилась? Все вон, живо, – говорит она. – Я должна поговорить с сыном.
Глава тринадцатая
– Сядь, – требует она, и Алекс ощущает, как от страха внутри у него все сжимается. Он даже не знает, чего ожидать. Знать свою мать, человека, вырастившего тебя, не означает быть способным угадать ее решения как мирового лидера.
Алекс садится, и между ними повисает тишина. Эллен останавливается в задумчивой позе, сложив руки на груди и поджав губы. Она выглядит измотанной.
– Ты в порядке? – наконец спрашивает она. Когда он удивленно поднимает на мать глаза, в них нет гнева.
Президент США, стоящая на краю мирового скандала, готового стать концом ее карьеры, дышит размеренно и ждет от сына ответа.
Ох.
Внезапно до Алекса доходит, что он даже не задумывался о ее чувствах. На это у него просто не было времени. Задумавшись над подходящим названием этой эмоции, он понимает, что попросту не может ее определить. Внутри него что-то содрогается и полностью отключается.