Не так часто ему хотелось отказаться от своего места в жизни. Но это тот самый момент. Он хочет, чтобы этот разговор произошел при других обстоятельствах. Чтобы его мать, сидящая напротив за обеденным столом, спрашивала его о чувствах к прекрасному, добропорядочному парню и о том, как Алекс справляется после того, как выяснил все это о себе. Он хочет, чтобы все это проходило не так – в переговорной Западного крыла, когда на столе между ними разбросанные их с Генри грязные письма.
– Я… – начинает Алекс. К своему ужасу, он слышит дрожь в своем голосе, которую тут же пытается сглотнуть. – Не знаю. Не так я хотел обо всем рассказать людям. Я думал, у меня будет шанс сделать все правильно.
Что-то смягчается и изменяется в лице Эллен, и Алекс понимает, что тем самым ответил ей и на невысказанный вопрос.
Она тянется к нему и кладет свои ладони поверх его.
– Послушай меня, – говорит она. Ее челюсти крепко сжаты. На лице застыло то серьезное и уверенное выражение, которое появляется, когда Эллен смотрит на трусливых диктаторов из конгресса. Она держит руки сына крепкой и сильной хваткой. Наполовину в истерике, Алекс спрашивает себя, так ли чувствовали себя солдаты в битве за Вашингтон. – Я твоя мать. Я была ей еще до того, как стала президентом, и буду ей еще долгое время после, до того самого для, когда меня похоронят в этой земле. Ты – мой ребенок. Поэтому, если все так серьезно, я тебя поддержу.
Алекс молча слушает.
«Но как же дебаты? – думает он. – Как же выборы?»
Ее взгляд суров. Алекс знает, что лучше ничего не говорить. Она может со всем справиться.
– Поэтому, – продолжает мать, – чувствуешь ли ты, что это навсегда?
И больше не остается смысла в мучительных размышлениях. Не остается больше ничего, как сказать то, что Алекс знал все это время:
– Да, – отвечает он. – Чувствую.
Эллен Клермонт медленно выдыхает и улыбается легкой, лишь им двоим известной улыбкой – кривоватой и правдивой, той, что она никогда не использовала на публике, и той, что он прекрасно знал еще с тех времен, когда ребенком играл на ее коленях в крошечной кухне их дома в округе Трэвис.
– Тогда к черту все.
The Washington Post
Появляются новые детали
о романе Алекса Клермонта-Диаса с принцем Генри.
Белый дом хранит молчание.
27 сентября 2020 года
«Размышляя об истории, я задумываюсь о том, как однажды смогу стать ее частью, – пишет Алекс Клермонт-Диас в одном из своих многочисленных писем к принцу Генри, опубликованных этим утром в Daily Mail. – Так же, как и ты».
Похоже, что ответ на этот вопрос пришел гораздо раньше, чем кто-либо мог предположить, наряду с внезапным разоблачением романтических отношений сына президента США и принца Генри – связи с серьезными негативными последствиями для двух самых могущественных стран мира, вскрывшейся менее чем за два месяца до того, как граждане Соединенных Штатов смогут проголосовать за переизбрание на повторный срок президента Клермонт.
В то время как эксперты ФБР и администрации Клермонт изо всех сил пытаются найти источники, которые предоставили британскому таблоиду доказательства романа, обычно общительная президентская семья закрылась в резиденции, не предоставляя никаких официальных заявлений от сына президента.
«Семья президента всегда держала и будет продолжать держать свою личную жизнь отдельно от политических и дипломатических дел президента, – обозначил этим утром пресс-секретарь Белого дома Дэвис Сазерленд в своем кратком заявлении. – Они просят терпения и понимания от народа Америки, пока справляются с этим очень личным вопросом».
Утренняя статья Daily Mail вскрыла факт того, что, согласно письмам и фотографиям, предоставленным газетой, сын президента США, Алекс Клермонт-Диас, состоит в романтической и сексуальной связи с принцем Генри по меньшей мере с февраля этого года.
Полные тексты писем были загружены на сайт WikiLeaks пользователем под псевдонимом «Письма из Ватерлоо», судя по всему, с отсылкой к вазе Ватерлоо, расположенной в Букингемских садах, которая упоминается в одном из писем принца Генри. Переписка продолжалась регулярно вплоть до вечера воскресенья и была изъята с частного почтового сервера, который использовался резидентами Белого дома.
«Не будем говорить, какие последствия ждут президента Клермонт в связи с ее неспособностью быть непристрастной как в вопросах международных отношений, так и семейных ценностей, – заявил кандидат в президенты сенатор Джеффри Ричардс ранее на сегодняшней пресс-конференции. – Я чрезвычайно обеспокоен проблемой с этим частным почтовым сервером. Что за информация могла на нем храниться?»
Ричардс добавил, что он верит в то, что американские избиратели имеют право знать все, для чего еще мог использоваться частный сервер президента Клермонт.
Источники, близкие к администрации Эллен Клермонт, настаивают, что частный сервер аналогичен тому, что был создан в период правления Джорджа Буша-мл., и использовался исключительно для связи внутри Белого дома по вопросам повседневной деятельности, а также для личной переписки семьи президента и основного персонала Белого дома.
Первые этапы изучения экспертами «Писем из Ватерлоо» не выявили никаких свидетельств присутствия в них секретной информации или иного компрометирующего содержания, выходящего за рамки отношений сына президента с принцем Генри.
Целых пять бесконечных и невыносимых часов Алекс таскается из одной комнаты Западного крыла в другую, встречаясь с каждым специалистом по стратегии, сотрудником пресс-службы и кризис-менеджером, которых смогла найти администрация его матери.
Единственный момент, который он помнит совершенно ясно, это то, как, затянув свою мать в укромную нишу, он произносит:
– Я сказал Рафу.
Эллен пораженно таращится на него.
– Ты сказал Рафаэлю Луне о том, что ты бисексуал?
– Я рассказал Рафаэлю Луне о Генри, – безжизненным голосом отвечает Алекс. – Два дня назад.
Она не спрашивает почему, просто мрачно вздыхает. Оба они задумываются над не произнесенной вслух мыслью, затем она говорит:
– Нет. Нет, эти фотографии были изъяты до этого. Это не мог быть он.
Алекс читает доводы за и аргументы против, просматривает модели разных исходов событий, гребаные схемы, графики и бесконечную информацию о собственных отношениях и их влиянии на весь окружающий его мир, которые никогда бы не хотел читать. Все эти жестокие факты и цифры, кажется, говорили лишь одно: «Во всем этом виноват ты, Алекс. Это те люди, которым ты причинил боль».
Он ненавидит себя, но ни о чем не жалеет. Может, это и делает его дурным человеком и еще худшим политиком, но Алекс не жалеет о том, что выбрал Генри.
Пять бесконечных и невыносимых часов ему даже нельзя пытаться связаться с принцем. Пресс-секретарь готовит сообщение, которое похоже на его стандартный доклад.
Целых пять часов Алекс не ходит в душ, не переодевается, не смеется, не улыбается, не плачет. В восемь утра он получает свободу и приказ оставаться в резиденции и ждать дальнейших указаний.
В конце концов ему возвращают телефон, но Генри не берет трубку. На сообщения он тоже не отвечает. Полная тишина в ответ.
Ничего не говоря, Эми проводит его через колоннаду, затем по лестнице вверх. Дойдя до коридора между Восточной и Западной спальнями, Алекс видит их.
Джун, с волосами, убранными во всклокоченный узел на макушке, в розовом банном халате и с покрасневшими глазами. Его мама, крепко стискивающая зубы, в строгом черном платье и остроносых туфлях на каблуках. Босой Лео в пижаме. Его отец, с кожаной сумкой, все еще висящей на плече, выглядит изможденным и выжатым как лимон.
Все они поворачиваются, чтобы взглянуть на него, и Алекс ощущает нахлынувшую на него волну чего-то гораздо большего, чем он сам, – словно в детстве, когда маленьким мальчишкой он стоял, расставив ноги, в Мексиканском заливе, чувствуя, как прилив захлестывает его босые ступни. Непрошеный звук вырывается из его горла – звук, который он едва сам смог распознать. Первой к нему подходит Джун, затем все остальные. Затем следуют ладони, ладони, руки, руки и опять чьи-то руки, притягивающие его к себе, прикасающиеся к его лицу и перемещающие его с места на место до тех пор, пока он не оказывается на полу, на проклятом, чудовищном, отвратительном старинном ковре, который он так ненавидит. Сидя на полу и уставившись на этот ковер, на нити, торчащие из него, слыша в ушах звуки прилива, Алекс отдаленно понимает, что у него паническая атака, и именно поэтому он не может дышать. Но он просто таращится на ковер, переживая это и зная, что понимание того, отчего отказываются работать его легкие, не поможет им вновь заработать.
Алекс смутно осознает, что его ведут в спальню, к его кровати, все еще усеянной чертовыми выпусками газет. Кто-то подводит Алекса к ней, и он садится, изо всех сил пытаясь составить список в своей голове.
Первое.
Первое.
Первое.
С горем пополам он засыпает, то и дело просыпаясь то в поту, то в дрожи. Алексу снятся короткие обрывки снов, которые беспорядочно раздуваются и исчезают. Ему снится, что он на войне, лежит в грязной траншее, а из его нагрудного кармана торчит любовное письмо. Ему снится дом в округе Трэвис с закрытыми дверьми, в который ему больше никогда не попасть. Ему снится корона.
Ему снится, всего раз, коротким обрывком, дом у озера и оранжевый маяк под луной. Алекс видит себя там, стоящего по шею в воде. Он видит Генри, сидящего голышом на пирсе. Он видит Джун и Нору, держащихся за руки. Он видит Пеза, сидящего на траве между ними, и Би, зарывшуюся своими розовыми пальцами во влажную землю.
Он слышит треск ветвей деревьев вокруг.
– Смотри, – говорит Генри, указывая рукой на звезды.
Алекс пытается спросить: «Разве ты не слышишь?» Пытается сказать: «Что-то приближается». Он раскрывает рот, но из него вырывается лишь рой светлячков, и больше ничего.