В настоящий момент Алекс думает о том, чтобы сломать ему нос кофейником.
– Мне двадцать три, Филипп, – говорит Генри, заметно стараясь сохранять спокойствие в голосе. – Мама была чуть старше, когда познакомилась с отцом.
– Да, и ты считаешь, что это было мудрым решением? – злобно спрашивает Филипп. – Выйти замуж за человека, который провел половину нашего детства, снимаясь в кино, который никогда не служил своей стране, который заболел и бросил нас и маму…
– Не смей, Филипп, – отвечает Генри. – Клянусь Богом, лишь из-за того, что твоя одержимость семейным наследием не производила на него никакого впечатления…
– Ты не знаешь ни хрена о том, что значит наследие, если способен позволить произойти чему-то подобному! – рявкает Филипп. – Единственное, что тебе остается сейчас, – зарыть поглубже все это в надежде, что каким-то образом люди поверят в то, что всего этого не было. Это твой долг, Генри. Это меньшее, что ты можешь сделать.
– Прости, – отвечает Генри несчастным голосом, в котором все же слышится горькое неповиновение. – Прости, что настоящий я – такое разочарование для вас.
– Мне плевать, что ты гей, – отвечает Филипп, отмахиваясь так, словно Генри не говорил этого конкретно ему. – Мне не плевать, что ты выбрал его. – Он резко переводит взгляд на Алекса, будто тот только что появился в той же комнате. – Того, у кого на спине гребаная мишень. Неужели ты настолько глуп, наивен и эгоистичен, что решил, будто это не уничтожит нас всех?
– Господи, я знал, Филипп, – говорит Генри. – Я знал, что это все разрушит. Я боялся именно этого. Но как я мог такое предвидеть? Как?
– Как я и сказал, наивен, – отвечает ему Филипп. – Такова наша жизнь, Генри. Ты всегда об этом знал. Я пытался разговаривать с тобой. Я хотел быть тебе хорошим братом, но ты ни черта не слушал. Настало время вспомнить о твоем месте в этой семье. Будь мужчиной. Встань и прими на себя ответственность. Исправь все. Хоть раз в своей жизни не будь трусом.
Генри вздрагивает так, словно его ударили по лицу. Теперь Алекс видит это – то, как все это переломило его за многие годы. Возможно, это не всегда было столь явным, но всегда подразумевалось. Помни свое место.
И тут Генри делает то, что Алекс так любит: выпячивает подбородок и собирается с духом.
– Я не трус, – говорит он. – И я не желаю ничего исправлять.
Филипп издает резкий, саркастичный смешок в его сторону.
– Ты не понимаешь, о чем говоришь. Ты не знаешь…
– Иди к черту, Филипп, я люблю его, – отвечает Генри.
– Ох, так ты любишь его, вот как? – Это звучит так снисходительно, что ладони Алекса под столом сжимаются в кулаки. – Что же ты намерен делать, Генри? А? Жениться на нем? Сделать его герцогиней Кембриджской? Сын президента гребаных Соединенных Штатов – четвертый в очереди на трон после королевы Англии?
– Я отрекусь от престола, мать твою! – повышает голос Генри. – Мне наплевать!
– Ты не посмеешь, – плюет Филипп в ответ.
– У нас есть двоюродный дедушка, который отрекся от престола, потому что был сраным наци, так что едва ли это станет худшей причиной, не так ли? – Теперь кричит Генри. Он поднимается со стула и нависает над Филиппом; его руки трясутся, и Алекс замечает, что он выше брата. – Что мы вообще здесь так защищаем, Филипп? Какое именно наследие? Что это за семья, которая говорит, что мы возьмем все плоды убийств, насилия, грабежей и колонизаций, красивенько все подчистим и поставим в музей, но, о господи, нет, ты же чертов гомик! Это уже выходит за всякие рамки приличий! Я сыт этим по горло. Слишком долго я позволял тебе, бабушке и всему этому проклятому миру загонять меня в угол. Но это конец. Мне плевать. Можешь взять все свое наследие и свои приличия и засунуть их себе в задницу, Филипп. С меня хватит. – Он тяжело выдыхает, разворачивается и выходит из кухни.
Алекс остается на своем месте еще пару секунд, сидя с открытым ртом. Напротив него стоит Филипп, покрасневший и разъяренный. Алекс прокашливается, встает и застегивает жакет.
– Как бы то ни было, – говорит он Филиппу, – это самый храбрый сукин сын из всех, что я встречал.
И тоже уходит.
Шаан выглядит так, словно не спал тридцать шесть часов. Ну, в целом он выглядит собранным и ухоженным, но из воротника его свитера торчит этикетка, а от чая за милю разит виски.
Возле него, на заднем сиденье неприметного фургона, который они наняли, чтобы добраться до Букингемского дворца, сидит Захра, решительно скрестив руки на груди. Обручальное кольцо на ее левой руке блестит в приглушенном свете лондонского утра.
– Так что, – нерешительно начинает Алекс, – вы двое теперь в ссоре?
Захра бросает на него взгляд.
– Нет. С чего ты взял?
– О. Я так подумал, потому что…
– Все в порядке, – отвечает Шаан, все еще набирая что-то на экране своего айфона. – Вот почему мы с самого начала установили некоторые правила по поводу наших личных тире профессиональных отношений. Нам это подходит.
– Если ты хотел ссоры, то видел бы ты меня, когда я узнала, что он знал о вас двоих все это время, – говорит Захра Алексу. – Как думаешь, почему камень на моем кольце такой большой?
– Обычно это нам подходит, – поправляет сам себя Шаан.
– Ага, – кивает Захра.
– К тому же мы и так неплохо покричали прошлой ночью. – Не поднимая головы, Шаан отбивает ей пять.
Совместными усилиями Захра и Шаан устраивают встречу с королевой в Букингемском дворце, но им приказано прибыть туда окольным путем, чтобы предусмотрительно избежать папарацци. Алекс буквально чувствует, как все в Лондоне гудит тем утром, слыша миллионы голосов, перешептывающихся о них с Генри и о том, что же последует дальше. Но Генри рядом, держит его за руку, и он держит руку Генри в ответ. По крайней мере, это уже что-то.
Когда они подходят к переговорной, у дверей их ждет низенькая пожилая женщина с курносым, как у Беатрис, носом и голубыми глазами, как у Генри. На переносице у нее сидят толстые очки, а одета она в потертый темно-бордовый свитер и джинсы с отворотами, выглядя совершенно неуместно в стенах Букингемского дворца. Из заднего кармана торчит книга в мягкой обложке.
Мать Генри поворачивается им навстречу, и Алекс наблюдает за тем, как стремительно меняется ее выражение лица от мучительного к сдержанному, а затем – к полному нежности.
– Здравствуй, мой мальчик, – произносит она, когда Генри равняется с ней.
Зубы Генри стиснуты, но не от злости, а от страха. Алекс видит на его лице знакомое выражение: Генри гадает, не опасно ли принять ту любовь, которую ему предлагают, и отчаянно выжидает, чтобы забрать ее, несмотря ни на что. Обняв мать, он позволяет ей чмокнуть себя в щеку.
– Мама, это Алекс, – говорит Генри, а затем добавляет, словно это неочевидно: – Мой парень.
Она поворачивается к Алексу, который не знает, чего ожидать. Но Кэтрин просто притягивает его к себе и тоже целует в щеку.
– Моя Би рассказала о том, что ты сделал ради моего сына, – говорит она, пронзая его взглядом. – Спасибо.
Би стоит позади нее. Она выглядит уставшей, но сосредоточенной, и Алекс может только представить тот разговор-исповедь, с которым она пришла к матери еще до того, как они добрались до дворца. Когда вся их маленькая компания воссоединяется в коридоре, Кэтрин смотрит Захре прямо в глаза, и Алекс чувствует, что они не могли оказаться в более надежных руках. Он лишь гадает, собиралась ли она возвращаться в строй.
– Что ты намерена ей сказать? – спрашивает Генри у матери.
Она вздыхает, поправляя очки.
– Что ж, старушка не слишком подвержена эмоциям, поэтому, полагаю, я постараюсь предложить ей политическую стратегию.
Генри моргает.
– Прости… о чем ты?
– Я говорю о том, что намерена побороться, – отвечает она прямо и ясно. – Ты хочешь рассказать всем правду, не так ли?
– Я… да, мам. – Искорка надежды сверкает в его глазах. – Хочу.
– В таком случае мы можем попытаться.
Они занимают свои места вокруг длинного резного стола в зале заседаний, в нервном молчании ожидая прибытия королевы. Филипп уже там, и вид у него такой, словно он вот-вот перекусит себе язык, а сам Генри никак не может перестать теребить свой галстук.
Королева Мэри скользящей походкой входит в комнату в сланцево-сером костюме и с каменным выражением лица. Ее седые короткостриженые волосы идеально уложены по обе стороны от лица. Алекс поражен тем, насколько она высока, насколько ровна ее осанка и тонки очертания лица в ее восемьдесят с небольшим. Королеву нельзя назвать красавицей, но ее проницательные глаза, угловатые черты лица и тяжелые хмурые морщины вокруг рта могут многое рассказать.
Температура в комнате тут же падает, когда она занимает свое место во главе стола. Взяв с середины стола чайник, королевский слуга наливает напиток в чашку из безупречного фарфора. В комнате повисает тишина, пока королева с холодной размеренностью готовит свой чай, заставляя всех ждать. Молоко, налитое слегка дрожащей старческой рукой. Первый кубик сахара, аккуратно подобранный крошечными серебряными щипцами. Второй кубик.
Алекс закашливается. Шаан бросает на него быстрый взгляд. Би поджимает губы.
– Ранее в этом году мне уже наносили визит, – произносит королева. Она поднимает чайную ложечку и медленно помешивает ею чай. – Это был председатель КНР. Прощу прощения, не могу вспомнить его имени. Но он рассказывал мне самую захватывающую историю о том, как современные технологии развиваются в разных частях мира. Вы знали, что фотографы могут сделать так, что самые диковинные вещи будут казаться реальными? При помощи обычной… программы, кажется? Компьютер. Любая невероятная ложь в наше время может быть воплощена в реальность. Глаза человека едва ли заметят разницу.
В комнате воцаряется гробовая тишина. Слышен только звук чайной ложки, скребущей по дну королевской чашки.