Редкий напрочь лишился дара речи. Вдруг он понял, о какой девочке говорила Верена днем, почему плакала. Он понимал, что должен быть сильным, предлагать решения, она ведь доверилась ему зачем-то. Но решений не было даже близко.
– И что тут можно сделать? – спросил Эдик тоскливо, стыдясь сам себя, как никогда ощущая собственную никчемность.
– Скажите, Эдуард, – медленно, задумчиво произнесла Верена. – Вы ведь знаете Вику, общались с ней.
Он кивнул.
– Если бы девочка каким-то образом узнала о том, что может произойти, если не сделать ей пересадку как можно скорее, и какой ценой она может остаться в живых. Как бы она отреагировала?
Перед мысленным взором Редкого возник образ беловолосой девочки с кроткими глазами, тихой и ласковой, которая, однако, умела быть очень храброй и твердой.
– Вика никогда не согласилась бы, чтобы ради ее спасения кто-то погиб!
Сказал – и сам испугался своих слов. Он ведь, возможно, в этот момент вынес приговор всей пятерке. Верена долго молчала, потом проговорила голосом несчастным, но твердым:
– Тогда мы должны что-то предпринять. Но все, что можно сделать, – это попробовать ночью вывести Дарью из Института. Операция должна состояться утром во вторник, значит, у нас только одна ночь и одна попытка.
– А что будет с Викой? – спросил Эдуард, уже готовый дать задний ход. – Она умрет? Но ведь тогда и другие… Знаете, Верена, теперь я засомневался: Вика может решать за себя, но не за своих друзей.
– Если увести Дарью, врачи станут спешно искать другой вариант. Думаю, за пару дней донорское сердце будет найдено, возможно, законным путем. Но я не могу обещать, что эти дни есть у Вики. Решение нужно принять сейчас, вам пора возвращаться в отделение.
– Дашку нужно уводить отсюда! – решился Редкий. – Как это сделать?
– У вас есть друг с машиной?
– Угу. – Эдик мысленно представил тощий Антохин силуэт.
– Созвонитесь с ним и договоритесь, чтобы ночью ждал у остановки напротив Института. Мы постараемся вывести девочку, он ее увезет.
– А кто «мы»? – все же проявил интерес Эдик. Женщина с бледной улыбкой покачала головой. – Ладно, не говорите. Но, Верена, у вас точно есть соратники, не согласные с политикой Института? Вы ведь не пытаетесь бороться с этой махиной в одиночку?
– Есть, Эдуард, не волнуйтесь. Порядочных людей везде хватает. Кстати, вместе с девочкой, если получится, передадим некоторые документу по проекту, вдруг помогут защитить ребят.
Эдик кивнул, и какое-то время они просто стояли молча друг против друга. Каждый был погружен в свой мысленный ад. Потом Верена коснулась его руки, сказала тихо:
– Нужно расходиться. Но напоследок я еще успею кое-что вам показать. Отчасти и для того, чтобы вы, Эдуард, не считали наш Институт абсолютным злом.
Она заскользила по холлу, в полутьме похожая на призрак. Посреди коридора Верена приложила свой браслет еще к одной двери, вошла и усилила подсветку палаты. Эдик, готовый ко всему, просочился следом на цыпочках.
Эта палата была небольшая, квадратная, без иллюзии окна. Множество попискивающей и помигивающей аппаратуры. В самом центре на столе лежал обнаженный человек, – впрочем, различные проводки и присоски во всех мыслимых местах почти заменяли одежду. Владелец этого мощного тела точно был спортсменом, даже сейчас оно бугрилось мышцами. Эдик вопросительно покосился на Верену.
– Подойдите ближе.
Он приблизился все так же на цыпочках, боясь побеспокоить бедолагу, – если тот жив, конечно. Лица он видеть пока не мог, потому что над шеей смыкалось нечто вроде пластиковой арки, светившей вниз розоватым, словно сильно разведенная марганцовка, светом. Редкий подался вперед, заглянул за арку – и едва не завопил на все отделение. У накачанного тела была голова его друга Василия, сталкера и санитара.
Впервые в жизни Эдуарду захотелось перекреститься. Не в силах шевельнуться, он скосил глаза на Верену, прошептал:
– Эт-то что такое?
– Говорите нормально, вы его не разбудите, – отозвалась женщина. – Искусственная кома. Вы ведь хотели о нем узнать?
– Да, но как?
– Не волнуйтесь, как раз тут нет ничего, к чему можно придраться с точки зрения закона. Мужчина чрезвычайно любил заниматься спортом и однажды уронил гантель прямо себе на голову. Родственников у него не оказалось, и Институт заполучил тело. А тут наш Василий попытался оказать помощь самому маленькому первенцу, тому, который разрушает материю. В результате от его тела мало что осталось, а вот голова не была повреждена. Не переживайте за друга, Эдуард, операции такого рода давно отработаны в Институте. Тем более Васю многие знали и по-своему любили.
– И он… он станет прежним? – Эдик не мог оторвать взгляда от знакомого лица.
– Ну конечно. – В голосе Верены звучала улыбка. – Он сохранит личность и все свои воспоминания. Уже завтра Василия выведут из комы, начнут заново обучать ходить, говорить, управлять своим новым телом. Но теперь пойдемте, пора.
Эдик задержался лишь на мгновение, чтобы прошептать:
– Выкарабкивайся, дружище, очень тебя прошу!
Вышли в коридор – вот тут его и накрыло. Эдик вжался спиной в стену, потому что ноги словно разучились ходить. Почему-то он вспомнил свой ночной кошмар и понял, что только что увидал его воплощенным. Ну, почти. Верена глупых вопросов не задавала, ждала деликатно в сторонке.
– Но ведь это ужасно, – пробормотал Редкий. – Я рад, конечно, за друга, что он будет жить. Но такие вещи недопустимы. Ведь если такое выплеснется в мир, подходящих трупов может не хватить на всех желающих, и тогда…
– Я понимаю вас, Эдуард. Именно это я имела в виду, когда рассказывала о внутренней оппозиции, о нашей «пятой колонне». Прайд давит на ученых Института, заставляет их проводить все более опасные и аморальные опыты. Лично я убеждена, что развитие науки никак не должно опережать нравственное развитие общества, иначе – катастрофа.
– Значит, есть тут что-то и похуже?
– Значит, есть.
– А бабушка Маго? – припомнил Эдик. – Про нее что-то удалось выяснить?
Верена медленно и устало помотала головой:
– Нет. Я все проверила. Если бы в одном из отделений сейчас боролись за ее жизнь, она бы значилась как неизвестная или под номером. Новых больных не скрывают. Но – никаких следов.
– Но ее не нашли в городе, – сказал Редкий. – Институт мог использовать ее для своих опытов?
– Мог, – не стала отрицать Верена. – Зачем отказываться от того, что само в руки пришло.
– Но она ведь уже старая. Тело не используешь. Зачем тогда?
Женщина устало зажмурилась, произнесла почти с мольбой:
– Эдуард, давайте уже возвращаться. Наше стояние здесь может вызвать подозрения у охраны.
– И тогда мы на своем опыте убедимся, как и кого можно использовать? – усмехнулся Редкий.
– Вполне вероятно, – сухо отозвалась Верена.
Глава 14Сорванный план
У Тани зазвонил телефон, и голос брата сурово поинтересовался:
– И как мне понимать твое отсутствие? Кому велено было отдыхать?
– Ну, так получилось. Еж, а как наш Абречка, в порядке?
– Ты мне зубы не заговаривай! В порядке собачатина, почти здоров и готов к новым подвигам. Ты где сейчас?
– Да я тут с Маго.
– По-твоему, это должно меня успокоить? – Голос Милича опасно взвился. – Во что он снова тебя втянул?
– Ой, Володя, это по телефону не расскажешь! В общем, мы сейчас у больницы. Оказалось, что Паше Майскому в самом деле угрожает опасность, и нужно его как можно скорее предупредить. Маго как раз пошел за ним.
– Куда пошел? Там же карантин.
– Ну, не пошел, а влез по стене, – вздохнула девочка, уже понимая, что за этим последует.
– Стой на одном месте и лучше даже не шевелись, сейчас буду, – рявкнул Владимир и отключился.
Как раз в этот самый момент Магомет, удачно миновав медицинский пост, входил в палату. Таниного одноклассника он обнаружил крепко спящим. Паша лежал на спине и даже во сне ухитрялся чему-то улыбаться. «Тихий час же, вот почему в коридорах так пустынно», – сообразил Маго, потом подошел и без всяких церемоний потряс Майского за плечо. Тот распахнул широко глаза, сел, посмотрел на мальчика и сказал:
– Ого!
Потом предсказуемо обшарил взглядом палату.
– Тани тут нет, – сурово произнес Маго.
– Да вижу. А ты чего пожаловал?
– Но она ждет на улице у больнички, – с торжествующей улыбкой договорил Угушев. – Потому что посетителей вообще-то не пускают.
– А ты как просочился?
Маго всем видом показал, что не отвечает на дурацкие вопросы.
– У нас к тебе разговор. Важный. Я мог бы и сам рассказать, только ты не поверишь и начнешь санитаров на помощь звать. А Таньку точно хотя бы выслушаешь. Пошли?
Майский молча сполз с кровати, шумно стукнул гипсом о пол. Из стенного шкафа достал свою куртку, потом, словно ненароком скосив глаза в зеркало над раковиной, пятерней причесал золотистый чуб. Спросил деловито:
– Как выбираться будем? В отделении все входы и выходы перекрыты.
– Это из-за больных, которые на четвереньках бегают? – заинтересовался Маго. – Не знаешь, как они?
– Я слышал, они все уже пришли в себя. Некоторых перевели в другие отделения, ну там нервишки подлечить или травмы. Но пока никого не выписывают. Вообще никого не впускают и не выпускают, вроде как такой приказ был: пока не разобрались, что в городе произошло. Вдруг те пациенты теперь – носители ужасной заразы?
Маго выразительно хмыкнул, давая понять, что никогда не разберутся, а выписывать народ рано или поздно придется. Вслух сказал:
– Ясно. Ну, моим путем ты спуститься не сможешь, воспользуемся лестницей. Той, где тебя чуть не пришибли вчера.
– Так ты в курсе? – проявил живой интерес Майский. – Таня рассказала, что ли? Я думал, она не поверила.
– Поверила, не сомневайся. Ничего, со мной не тронут.
Паше и в голову не пришло посмеяться над этими словами – как и все в гимназии, он был наслышан об отважном и гордом пятикласснике. Он неловко похромал к двери и выглянул наружу, обозревая коридор. Коротко распорядился: