Очевидно, что я не могу рассказать им, кто такой Нейт, но говорю, что один мой странный приятель запер меня со змеями, решив, что это забавно, но он не знал, что у меня герпетофобия. Я боюсь змей.
– Это ужасно, – говорит Серена.
Слышится треск, причем такой громкий, что я чуть не подпрыгиваю вверх с дивана. Я понимаю, что это треснул бокал, который держал в руке Маркус, и теперь на ковер капает кровь.
– Какого черта? – кричит Серена, тянется к Маркусу и берет у него из руки острые осколки. Он выглядит ошарашенным.
– Прости, – говорит Маркус. – Он просто треснул у меня в руке.
Мы убираем осколки, вытираем разлившееся вино, обрабатываем руку Маркусу, и я наливаю ему еще вина.
– Дешевые бокалы, – вроде как извиняется он. – Простите.
Я думала, что, возможно, мы таким образом свернем все разговоры, но тут Серена спрашивает:
– А какие у него змеи?
– Страшные, – отвечаю я. – Я не рассматривала их особенности.
– Прости, – извиняется теперь Серена. – Это было бестактно.
– С вашей рукой все в порядке? – спрашиваю я у Маркуса.
– Дай-ка я еще разок на нее посмотрю, – говорит Серена, потом поворачивается ко мне. – У него не лучшая неделя. Может, ты мне объяснишь, как у него на шее появилась эта странная царапина.
В первое мгновение я в замешательстве, потом вспоминаю того типа в книжном магазине, который интересовался «Красным домом». Он схватил Маркуса за горло как раз перед тем, как вмешались мы с Мумин. Но последнее, о чем я хочу говорить, – это игра «Красный дом».
– На него набросился один псих. Ему требовалась компьютерная игра, которой у нас нет, – поясняю я.
– Вау, что-то он больно бурно отреагировал.
– К нам иногда заходят настоящие психи. – Мне хочется закончить этот разговор.
– А что за игра ему требовалась? – интересуется Серена.
Я откашливаюсь. Пытаюсь вести себя как ни в чем не бывало.
– «Красный дом».
– Со скрытым уровнем?
Я смотрю на Маркуса, но он рассматривает порез на руке.
– Да, – киваю я. – Некоторые люди говорят, что там есть скрытый уровень. Ты знаешь про эту игру?
Серена бросает быстрый взгляд на Маркуса.
– Я интересуюсь играми того периода. Именно так мы с Маркусом и познакомились, потому что вы их продаете в своем магазине. Так что да, я немного играла в нее в прошлом. В последнее время уже нет.
Это меня удивляет. Серена совсем не похожа на геймера. Я знаю, что она работает в какой-то технической фирме в Дерби, но предполагала, что в администрации, да и геймеры ее возраста, как правило, гики.
Маркус поднимает голову.
– Я уверен, что Ева не хочет говорить про компьютерные игры. Она ими не увлекается.
Он ошибается. Я как раз хочу о них говорить. Мы уже достаточно далеко зашли. Поэтому я обращаюсь к Серене:
– Значит, ты слышала про скрытый уровень?
– Да, – кивает она. – Он есть в версии 2003 года. Я несколько раз в нее играла.
Внезапно я становлюсь очень серьезной, моментально трезвею. Нечасто встретишь людей, которые играли в версию 2003 года.
– И как далеко тебе удалось пройти?
– Я уже давно в нее не играла. А ты слышала, что тот парень, который придумал эту игру, тот, который потом убил свою семью, может быть в сознании?
Я изображаю слабый интерес.
– Нет, не слышала.
– Подумать только! – восклицает Серена. – Ну и история! Удивительно, что ты про это не слышала. Про это везде трубят. Считалось, что он в коме, но он может быть в сознании, хотя и полностью парализован. Это же полный кошмар, независимо от того, что он сделал.
– Да, ужасно, – соглашаюсь я.
Маркус берет руку Серены в свою.
– Прости, но я хочу лечь, – говорит он Серене.
Я тут же вскакиваю с дивана.
– Я пойду.
Скучная Серена играла в игру моего брата. Почему-то я нервничаю из-за этого, но мне также и интересно, потому что, если мне удастся найти блокнот Джозефа с подсказками, может, она поможет мне добраться до скрытого уровня.
Глава 24Джозеф
В моей голове есть место, где царит полная тьма. Я не знаю, что случилось, только что это было что-то ужасное и в результате я оказался в таком состоянии. Несмотря на все прилагаемые мной усилия, воспоминаний нет, только мне кажется, что в темноте есть кровь. Что-то случилось с моей семьей? Похоже, что у меня никого нет, кроме сестры и бабушки, которая недавно умерла. Я думаю об этом, и почему-то мне кажется, хотя я точно не могу вспомнить, что членов моей семьи нет по моей вине.
У меня есть ощущение, что какие-то события привели к тому трагическому дню. Будто я катился все выше и выше по американским горкам, вагонетка шла вверх, только вверх, пока я не добрался до точки, где у меня больше не было выбора, только сорваться вниз, переступить какую-то черту.
Когда я несусь в этой вагонетке к тому темному дню, я не знаю, что я на американских горках. Я не понимаю, что чем выше я поднимусь, тем дольше мне придется падать. Я не особо счастлив. Дома все так же плохо, но теперь у меня есть друг, с которым можно поговорить. По вечерам я возвращаюсь из школы с Нейтом, а потом иду к нему домой работать над компьютерной игрой. В школе я все еще болтаюсь с моими друзьями-ботаниками, но нас теперь никто не трогает.
Однажды утром я рассказываю Нейту про нашу семью. Мой отец унаследовал семейную ферму, но это худшее место в мире для проживания. Оно буквально плавает в реке крови зарезанных животных. Я не шучу. И мой отец несчастлив. И, конечно, мама несчастлива. Мне кажется, что она даже ни разу не улыбнулась после рождения Селли. Мама Нейта гораздо больше похожа на нормальную мать, чем моя.
– Мне хочется, чтобы моя семья была больше похожа на твою, – говорю я.
Нейт закидывает рюкзак на плечо и спрашивает:
– Почему?
Мне не по себе, когда я все это рассказываю, но я все равно рассказываю.
– Мама постоянно в депрессии, а отец винит меня.
Когда я прихожу в гости к Нейту, у него дома всегда порядок, там тепло и чисто, его мама постоянно что-то готовит, и это так вкусно пахнет. Заходишь и сразу чувствуешь запах. Но у нас дома везде бардак, мама обычно на диване или наверху на их кровати, лежит и плачет, а мне приходится открывать банку бобов, которые я ем холодными.
– Это не имеет никакого отношения к тебе, – говорит Нейт. – Вероятно, у нее послеродовая депрессия.
Он заявляет это так, словно знает, о чем говорит, но он явно это слышал от своей мамы.
– Но она всегда была такая, – возражаю я. – Я устал от этого. А отец беспокоится о деньгах, он не говорит этого, но я знаю, он все время из-за них переживает. Мне хотелось бы, чтобы мы были нормальной семьей, жили в нормальном доме и чтобы у нас не было овец.
Нейт смотрит на меня уголком глаза.
– Я слышал, как мой отец говорил, что твой ненавидит фермерство и жалеет, что получил ферму в наследство.
– Похоже, что это на самом деле так. Он предпочел бы читать книги, а не вытаскивать ягненка из задницы какой-то овцы.
Нейт хохочет, а мне становится легче.
Потом пришла весна, а жизнь фермеров весной меняется. И тут у меня появилась одна идея.
Я слишком много времени предаюсь воспоминаниям, потому что они – это все, что у меня есть. Если я погружаюсь в воспоминания, то я не здесь. Затем происходит ужасная вещь.
Возвращается тот мужик, который на днях меня переворачивал. Я знаю, что он меня не любит. Я хочу отодвинуться от него подальше, сказать ему, чтобы прекратил на меня таращиться. Но я не могу. Он обращается со мной, как с тушей животного, потом я чувствую, как он пристально смотрит на меня и вскоре начинает говорить:
– Я знал, что с тобой что-то не так, даже в твоем состоянии. Ты же он, да? Знаменитый парень из Красного дома. Кто бы мог подумать? Должен признать, что я это уважаю. Какое дело ты сделал!
Мне хочется крикнуть ему, чтобы заткнулся. Или продолжал говорить и рассказал мне все, что мне нужно знать.
– Могу тебе сказать, что временами сам хотел пристрелить своих родителей на хрен. И еще говорят, что ты не собирался убивать младшего брата.
Он касается моей руки, но это не дружеское прикосновение.
– Молодец, мужик. Мое почтение.
Он исчезает.
Вот оно. Я знаю. Я сделал худшее из всего возможного, и именно поэтому я в аду.
Глава 25Ева
На следующий день я снова оказываюсь в районе Маршпула, направляюсь к Красному дому. Нейт считает, что блокнот Джозефа может быть спрятан где-то там. И если он там, я намерена его найти.
Я позвонила в полицию и спросила, что они делают после поступления сообщения о двух машинах. Они ответили, что проводят расследование, но не похоже, что торопятся. Для них это очень старое дело, которое они давно закрыли. Ведь, по сути, оно раскрыто. Не им решать вопрос с Джозефом. Я не знаю, как с ним справлюсь теперь, когда он в сознании, но одно знаю точно – мне нужно выяснить, что же на самом деле произошло в Красном доме двадцать лет назад.
Моя машина опять барахлит, и я спросила у Маркуса, можно ли мне взять фургон, потому что я хочу просмотреть книги бабушки Пегги. Может, мы сможем что-то продать в магазине. Но Маркус сказал, что он ему самому потребуется. Поэтому я молюсь, чтобы машина что-нибудь не выкинула, а я не застряла на болоте.
Какой-то идиот на «Импрезе» обгоняет меня на слепом подъеме и влезает передо мной, из-за чего мне приходится сильно давить на тормоз. Я желаю ему помереть в огне в автомобильной аварии и представляю это в деталях – покореженную машину, сплющенную переднюю часть, которой он врезается в дуб (с деревом все в порядке). Интересно, что бы я почувствовала, если бы одна из моих подобных фантазий воплотилась в жизнь.
Я еду дальше и подъезжаю к Красному дому. От болота вокруг, кажется, идет пар, но как такое возможно, ведь на улице морозно? Я выхожу из машины и собираюсь с силами, чтобы войти внутрь. И снова я чувствую это странное притяжение. Здесь я ощущаю прилив энергии, как ни в одном другом месте, но это энергия антилопы, которую преследуют, а не льва, который на нее охотится.