Я отпираю замок ключом, который Пегги дала мне много лет назад, и захожу в коридор. Воздух спертый, никакого движения нет, без Пегги и Джозефа дом кажется совсем другим. Я еще не переварила тот факт, что Пегги завещала дом мне. Я не могу представить жизнь здесь.
Я иду по коридору и заглядываю в комнату Джозефа, вспоминаю, как Пегги всего несколько дней назад кружилась здесь в зловещем вальсе. Запах Джозефа все еще висит здесь. Я ощущаю его присутствие. Как человек, который не двигается и не разговаривает, может вызывать такие сильные чувства?
В детстве я с ним разговаривала, потому что он меня не осуждал, как тетя и дядя. С ними я все время пребывала в напряжении. Нужно было очень постараться, чтобы добиться их одобрения. Конечно, Делла сильно расстроилась, когда я не узнала ее у ворот школы. Похоже, она думала, что я сделала это ей назло или из-за моих психологических проблем. В те дни меня поражало, как другие люди вообще способны различать лица. Я думала, что сама недостаточно стараюсь или это происходит из-за того, что она мне не мама. Я думала, что, может, дети обладают какой-то особенной способностью узнавать своих родителей, ведь ягнята, похоже, всегда узнают своих матерей, а у меня этой способности никогда не будет, потому что моя мама мертва.
Поэтому мне нравилось разговаривать с Джозефом. Он слушал меня и ничего никогда не комментировал, что бы я ни говорила. И мне нравилось, что он еще больше сломлен, чем я.
Я обычно сидела рядом с ним в светлой гостиной и рассказывала ему про свою жизнь, про детей, которые меня травили. Казалось, что в школе мне нужно сделать выбор – или травить и запугивать других самой, или подвергаться травле. На одном этапе я присоединилась к группе, которая третировала других, оставаясь на заднем плане, и какое-то время чувствовала облегчение от того, что меня не трогают. Но затем мы отправились в лес, они прицепились к младшему по возрасту мальчику, и один из старших помочился на него. Я стояла и смотрела, и ничего не делала, и потом так мучилась от этого, что решила: пусть лучше травят меня, чем я сама буду участвовать в издевательствах над кем-то.
Я не могла пожаловаться на этих детей, которые издевались над другими, ни учителям, ни тете с дядей, ни бабушке – так стало бы только хуже. Поэтому я обо всем рассказывала Джозефу – единственному человеку, который просто слушал меня, не осуждал и не пытался помочь.
Я отправляюсь в кабинет бабушки Пегги. Это маленькая комнатка с небольшим деревянным письменным столом и стулом, забитая книгами. На стенах книжные полки, также стопки книг стоят на полу. Я помню Пегги здесь, то, как она показывала мне карты болота, и чувствую укол вины за то, что не заставила ее обратиться за медицинской помощью. У нее могло бы быть еще несколько месяцев жизни, чтобы танцевать и плавать с дельфинами или для чего-то еще, чем занимаются люди. Хотя я слышала, что это плохо для дельфинов, которые никогда не просили, чтобы с ними плавали. Пегги этого не хотела бы.
Я начинаю просматривать книги Пегги, в первую очередь для того, чтобы найти блокнот Джозефа, но также и для того, чтобы продать их в магазине. Они покрыты пылью, но кажется, что кто-то их уже просматривал, потому что пыль должна была лежать по-другому. Я вижу несколько сокровищ и фотографирую их, чтобы обсудить с Маркусом.
На одной из полок стоят несколько книг, которые, похоже, принадлежали Джозефу. Одна книга в выцветшей твердой обложке о змеях и несколько школьных учебников. Бабушка хранила их все эти годы. Но никаких блокнотов нет.
В одном углу книги сложены стопками, я начинаю их просматривать и понимаю, что под ними спрятана коробка. Такие коробки Делла обычно забирала в супермаркете для каких-то конкретных целей. В те времена коробки еще ценились, это было до того, как заказанное на Амазоне стало поставляться в картонных монстрах, иногда таких огромных, что в них можно разместить небольшую семью. В этой коробке изначально лежали упаковки с перчатками для мытья посуды. Еще один предмет из прошлого. Мне легко поверить в то, что эта коробка стояла нетронутая в кабинете Пегги на протяжении многих лет.
Я смахиваю пыль с верха коробки, поднимаю и отвожу в стороны клапаны, сажусь на корточки и заглядываю внутрь.
Компьютерные игры. Определенно Джозефа, но эти игры он покупал, а не создавал сам. Я вынимаю две верхние, потом забираюсь в низ коробки, но там тоже только игры. Я сижу на полу, опершись спиной о стул.
Вчера вечером я искала информацию о людях, которые были в сознании, когда об этом никто не подозревал. Я нашла историю мужчины, который двенадцать лет так жил. Все считали его овощем. Двенадцать лет! К нему плохо относились в доме инвалидов, издевались над ним, а он даже не мог никому об этом сказать. Прочитав это, мне пришлось сходить в туалет: меня тошнило. Но он вышел из этого состояния и теперь ведет нормальную жизнь. Он написал книгу и выступал на конференции TED[25].
Я открываю ящики письменного стола. Во всех пусто. Но один из них кажется не таким глубоким, как остальные. Я вынимаю его, затем наклоняюсь и заглядываю внутрь, осматриваю пространство, из которого его достала. В задней части находится маленькая дверца с крошечной висящей металлической ручкой. Потайной ящичек. Я пододвигаюсь поближе, просовываю внутрь руку и пытаюсь его открыть. Безрезультатно. Я достаю телефон, включаю фонарик и подсвечиваю им. Не могу понять, почему он не хочет открываться.
Я встаю, стряхиваю с себя пыль и приподнимаю конец письменного стола, в котором находится потайной ящичек. Что-то сдвигается внутри. Значит, ящичек не пустой. Я заинтригована, но не могу забраться внутрь, не сломав его.
Я слышу шум. Открывается входная дверь. Я замираю на месте. Кто-то влез в дом. У камина стоит кочерга, я хватаю ее.
В коридоре скрипит половица.
– Эй! – звучит голос. – Ева, это Грегори.
Я опускаю кочергу и выхожу в коридор. Там стоит Грегори. Секунду мы настороженно смотрим друг на друга, потом оба улыбаемся.
– Я не знал, что ты сюда приедешь, – говорит Грегори. – Но я хотел поблагодарить тебя за то, что все правильно сделала с Джозефом. У меня просто гора упала с плеч.
Я медлю с ответом. Он разозлится, но это не моя вина.
– Ты еще не слышал?
– Не слышал что?
– Джозеф в сознании. Они не могут позволить ему умереть.
Грегори замирает на мгновение, потом уточняет:
– Что ты имеешь в виду? Как в сознании? Джозеф без сознания. Не говори ерунды.
– Он в сознании. Он при мне двигал глазами, чтобы ответить «да».
Похоже, у Грегори подгибаются колени, и он падает на обтянутый бархатом стул.
– Нет, – шепчет он.
– Ты не смотрел новости? Об этом сейчас везде трубят.
– Нет. Нет, не видел, – произносит он слабым голосом.
– Он может быть в сознании уже продолжительное время, – говорю я. – Ужасно даже думать об этом.
– Ты уверена, Ева? Вообще-то это кажется очень маловероятным. Мы же делали все тесты.
– Я уверена. Я знаю, какой это шок.
– Да, на самом деле шок. Я позвоню в дом инвалидов, когда вернусь домой.
Я уже собираюсь позволить ему идти дальше по коридору, но тут вспоминаю про письменный стол с потайным ящичком.
– Ты помнишь маленький письменный стол из кабинета Пегги? – спрашиваю я.
Грегори кивает. Не думаю, что он меня слушает.
– У меня дома нет письменного стола, и я подумала: можно мне его взять? Если опустить сиденья, он влезет в мою машину.
Грегори медлит, потом кивает.
– Конечно, бери. Я тебе помогу его перенести.
Мы тащим стол к моей машине, заталкиваем его туда, после этого Грегори исчезает.
Мне еще хочется исследовать чердак, но я забыла зарядить аккумулятор в фонарике, а у фонарика в телефоне слабый луч. Досадно. Я вспоминаю, что у бабушки Пегги лежал хороший фонарик в шкафу под лестницей. Я пытаюсь открыть дверцу, но она заперта. Это странно.
Я иду в кухню, открываю ящики стола. Бинго! Там лежит тяжелый, старый, не светодиодный фонарь. Я его включаю, свет очень слабый, но все равно сильнее, чем у фонарика в моем телефоне. Когда я в последний раз поднималась на чердак, там, как я помню, было много пауков.
Я поднимаюсь по ступеням, просовываю голову в люк. К счастью, я сама маленькая. После того как мои руки оказываются внутри, я обвожу лучом фонарика все помещение, пытаясь не делать глубоких вдохов. Пол покрыт толстым изоляционным материалом, которым покрывают крыши. В нем вроде бы есть волокна, которые могут убить.
Я поднимаюсь выше и сажусь на краю люка. Луч фонарика не достает до углов удивительно большого помещения, но я вижу горы всего, сложенные под навесом крыши в задней части. Старая лошадка-качалка, несколько пар резиновых сапог, что-то большое из парусины, вероятно, сложенная палатка или навес. Никаких блокнотов и тетрадей я не вижу, но их тут легко можно было спрятать.
Я делаю ошибку, направив луч фонарика на крышу. Она полностью покрыта старой паутиной, и еще там устроилось множество жирных пауков, которые смотрят на меня сверху вниз.
Теперь мне нужно добраться до груды вещей в дальней части чердака. Я думаю о том, что туда ведь доходил человек, который весил гораздо больше меня. Я обхожу изоляцию, нахожу большую балку, осторожно встаю на нее. Моя голова находится слишком близко к паукам, от этого мне некомфортно, но я медленно иду по этой балке.
Фонарик начинает мигать. Мне нужно отсюда выбираться. Но под тем, что может быть сложенной палаткой или навесом, засунута картонная коробка, и мне хочется взглянуть внутрь. Я направляю на нее луч фонарика, пытаюсь столкнуть палатку. Я дергаю коробку, начинаю паниковать из-за того, что фонарик сейчас может погаснуть, коробка чуть сдвигается с места, а затем я слышу, как она разрывается.
– Проклятье, – бормочу я.
Я опускаюсь на корточки и просовываю пальцы под палатку, приподнимаю ее и пытаюсь вытащить коробку. Наконец она вываливается на меня.