Я поворачиваю ключ, сильно нажимая на него. Он отпирает замок, и дверца со скрипом раскрывается.
Внутри небольшое пространство с полками. Я нахожу выключатель снаружи, и пространство внутри освещается светодиодными лампами. На полке прямо передо мной лежит стопка ламинированных листов формата А3. Я беру в руки верхний.
На нем буквы. Все буквы алфавита, все прописные, крупный жирный шрифт. Они разделены на два столбика. В левом тринадцать букв английского алфавита[28], начинаются с E, A, I, S и H. В правом столбике другие тридцать, начинаются с T, O, N, R, D. Я беру второй ламинированный лист. На этом всего тринадцать букв – те, которые стоят в левом столбике на первом листе, и теперь они тоже разбиты на два. На третьем листе вторые тринадцать букв, тоже разбиты на два столбика. На всех последующих листах все меньше и меньше букв.
Я неотрывно смотрю на эти листы. Что это такое, черт возьми?
Я бросаю взгляд на часы и начинаю беспокоиться, что опоздаю на встречу с Заком, но не могу заставить себя пошевелиться.
Я представляю Джозефа на больничной кровати, способного только двигать глазами, только сказать «да», но неспособного сказать «нет». Его возможности так ограничены, ему приходится прилагать усилия даже для того, чтобы быстро сделать то единственное движение глазами. И я думаю, как бы вы общались с таким человеком?
Я догадываюсь о том, что здесь происходило. Я знаю, как часто встречаются те или иные буквы благодаря игре в Wordle[29]. Буквы алфавита разделили на столбики, чтобы Джозеф смог выбрать нужный, подав сигнал. Левый или правый. Я представляю, как Пегги спрашивает у него: «Левый?» Затем она берет следующий лист, в котором буквы из левого столбика разделены еще на два. Она делает это снова и снова. Пока не останется одна буква. Джозеф мог выбирать буквы. Медленно, с болью, но с гораздо меньшей вероятностью ошибки, чем если бы Пегги произносила буквы вслух и ждала его ответной реакции. Наиболее вероятные буквы везде идут первыми, чтобы свести к минимуму количество затрачиваемого времени и усилий.
Значит, она знала.
Пошатываясь, я отхожу от шкафа и иду в кухню, сжимая в руке ламинированные листы, там сажусь за стол. Она знала, что Джозеф в сознании, и придумала систему общения с ним. На это уходило много времени, но он мог составлять слова, даже предложения. У бабушки Пегги имелся доступ к этому запертому внутри тела сознанию.
Глава 30
Зак сидит напротив меня и держит в руках кружку пива. Я опоздала и даже не придумала никакого подходящего объяснения, но он нормально к этому отнесся. Он сказал, что читал книгу, попивая пиво, а в жизни случаются вещи и похуже. Я была ему благодарна за то, что не стал меня допрашивать.
Я устраиваюсь рядом с ним, слышу тихий гул голосов и вдыхаю легкий аромат хмеля. На всем пути из Маршпула я пыталась отойти от потрясения.
Пегги общалась с Джозефом! Теперь я счастлива, что об этом можно забыть, по крайней мере, на пару часов.
Зак предложил мне сесть спиной к стене, откуда можно видеть весь зал – лучшее место. Но я устраиваюсь на другом. Чем меньше людей видят мое лицо, тем лучше. Люди, распознающие и запоминающие лица (те инопланетяне, которым я так завидую), могут узнать меня по фотографии, которую сделал парень из черной машины.
Мне просто хочется притвориться на пару часов, что я самая обычная молодая женщина, которая пришла в паб выпить со своим знакомым. Листы с буквами, которые использовала бабушка Пегги, то и дело всплывают у меня в сознании, но я выбрасываю их из головы.
Мы болтаем о книгах и о моей работе в магазине с Маркусом.
– Мне она нравится, – говорю я. – А ты чем занимаешься?
– Я строитель. Занимаюсь сухой каменной кладкой[30].
– О, классно.
«Классно?» Какую глупость я сказала. Я сильно смущаюсь. И хотя наши кружки еще почти полные, я уже беспокоюсь о том, что придется идти к барной стойке и меня могут узнать.
– Да, мне это нравится, – говорит Зак. – И недостатка работы никогда не будет. До тех пор пока овцы любят притворяться горными козлами, а люди, отправившиеся на прогулку, считают себя… бог знает кем, ну, может, Эдмундом Хиллари[31] или кем-то в этом роде.
Я вспоминаю, как бабушка Пегги жаловалась на гуляющих, которые сходят с проложенных тропинок и идут к Красному дому. Иногда она выбегала с тростью, чтобы их прогнать. Но обычно все дело заканчивалось разговорами, и она даже предлагала им чай с кексом, если они заблудились.
Зак поднимает взгляд от пива и хмурится, глядя на барную стойку.
– Этот тип смотрит на меня или на тебя?
У меня крутит живот, в кровь выплескивается адреналин. Я не смотрю по сторонам.
– А может, мне показалось, – продолжает Зак. – Он ушел.
Зак рассказывает мне про свою работу, делится мыслями о некоторых землевладельцах.
– От охотничьих угодий меня просто тошнит. Тысячи акров принадлежат богатым придуркам, с наслаждением убивающих невинных созданий. Это так мерзко.
Я с ним согласна, но меня нервирует то, насколько он уверен в собственном мнении. Я беспокоюсь, что он посчитает меня скучной. Во мне мало интересного, кроме трагической гибели моих родственников.
– Достаточно обо мне, – объявляет Зак. – Ты же не хочешь, чтобы я выдал свою очередную тираду.
Я улыбаюсь.
– Похоже, что уже начал.
– Прости, – смеется он. – А ты какая? Что тебя злит?
– Необычный вопрос.
Все его внимание сосредоточено на мне, он ни на что не отвлекается, словно его искренне интересует то, что я скажу. Мне жаль, что приходится быть такой осторожной, потому что такие люди, как Зак, задают правильные вопросы и слушают ответы. Это проблема. Почти все мужчины, которых я встречала в жизни, не слушают вообще. Все то время, пока ты говоришь, они только и ждут возможности начать трепаться про свои любимые музыкальные группы, или пиво, или футбольные команды. Зак не такой.
– Я думаю, что это хороший способ быстро узнать человека, – поясняет Зак. – Мы – это то, что нас злит.
Я молчу. Я столько лет сдерживала свой гнев, что просто не осмеливаюсь выпустить его наружу.
– Прости, – говорит Зак. – Я просто становлюсь любопытным, когда мне кто-то нравится. Ты не обязана делиться со мной самым личным.
Я чувствую небольшую радость от его намека, что я ему нравлюсь, и решаю выбрать безопасный ответ.
– Я не буду оригинальной, если скажу, что злюсь, когда люди проявляют жестокость по отношению к животным. Именно поэтому я работаю в приюте для животных.
Мы болтаем еще примерно полчаса. Зак рассказывает, что он – один из активистов, пытающихся привлечь внимание к проблеме изменения климата, также он увлекается орнитологией. У меня появляется желание выбраться из дома и попытаться изменить мир, но, если честно, у меня столько проблем, что мне бы хотелось для начала разобраться со своей жизнью и при этом не развалиться на части.
Я все откладывала поход к барной стойке за напитками. Зак предлагает это сделать, но он перед этим покупал нам напитки. Я осматриваюсь, вижу, что вроде бы все увлечены своими разговорами, поэтому спрыгиваю со стула и спешу заказать нам две пинты[32].
В ожидании заказа я вижу, что мужчина в конце барной стойки пристально на меня смотрит. Я быстро отворачиваюсь, но чувствую его взгляд, который он не отводит. Я про себя ругаю Зака, который заказал «Гиннесс»[33], ведь его так долго наливают.
Мужчина направляется в мою сторону. Ему около сорока, стройный, если не считать небольшой пивной животик. Его слегка покачивает при ходьбе, и язык у него немного заплетается.
– Эй, ты та девчонка? – спрашивает он.
Я его игнорирую.
– Это ты. Ты пряталась со змеями.
Мое тело не может выбрать между ледяным спокойствием и дикой паникой. Паника побеждает.
– Простите, меня сейчас стошнит! – ору я бармену.
Я бросаюсь назад к Заку, хватаю куртку и говорю:
– Прости, мне очень жаль, но я плохо себя чувствую. Мне нужно идти.
Я несусь к двери и слышу, как мужик с пивным животиком орет:
– Это ты! Ты! Девчонка из Красного дома. Будь я проклят!
Я толкаю тяжелые распашные двери и вылетаю на холодный ночной воздух. За мной спешит Зак.
– Эй, остановись! С тобой все в порядке?
Я оглядываюсь – и вижу, как этот тип появляется из дверей, неся впереди себя свое пузо. Я хватаю Зака за руку и тяну за собой, переходя на бег. Мы несемся прочь от паба. Позади нас не слышно шагов. Этот мужик не сможет нас догнать.
Мы добираемся до церковного двора, и я замедляю темп. Мы оба тяжело дышим. Того типа не видно, поэтому я буквально падаю на скамейку, Зак присаживается рядом со мной.
Я уже собираюсь придумать какую-нибудь смехотворно изощренную ложь, но не вижу смысла. Рано или поздно Зак поймет, что я и есть Селестина. Может, мне удастся с этим справиться. Может, у Зака получится мне помочь. Я делаю глубокий вдох, какое-то время молчу, потом спрашиваю самым твердым голосом, на который только способна:
– Ты слышал про убийства в Красном доме?
Он хмурится.
– Конечно. Их совершил тот подросток, который создавал компьютерные игры.
Я киваю. Закрываю глаза. Не уверена, что смогу, но сейчас уже слишком поздно отступать.
– Ты знаешь, что в доме находилась и маленькая девочка, которой удалось сбежать?
– Да. Она спряталась со змеями. Смелая маленькая девочка.
И тут у него буквально отваливается челюсть, глаза округляются, и он произносит:
– О господи!
– Да.
– О господи, – повторяет Зак, хватает мою руку и просто держит ее в своей.
А я начинаю плакать, и выглядит это так жалко. Обычно я не поливаю слезами людей, с которыми едва знакома.