Выхода отсюда нет.
Я опускаюсь на ледяные ступени и гадаю, через сколько времени умру. Я думаю о том, как расстроится Маркус. Думаю, что и Грегори с Деллой тоже расстроятся, несмотря на то что я наговорила Грегори в последнюю нашу встречу. А Мэри не получит никаких денег на приют для животных, потому что я, конечно же, не составила завещание. Надеюсь, она найдет способ не закрывать приют без меня. Я никогда больше не потискаю Глицинию. Я никогда толком не узнаю Зака. Я представляю себе жизнь, которую я могла бы иметь. В которой я честно рассказываю о своей лицевой слепоте и ни от кого не прячусь. Я в полной мере остаюсь самой собой и могу позволить себе любить и быть любимой.
Я заставляю себя встать. Я хочу эту жизнь. Я не могу сдаться.
Уровень воды в этом помещении гораздо ниже, чем в болоте снаружи. Вероятно, его специально укрепляли, когда строили, чтобы на этот полуподвальный этаж не просачивалась вода из болота, поэтому за прошедшие годы здесь ее так мало набралось.
Я вспоминаю игру Джозефа, перемещения между различными уровнями замка, где пускают и выпускают воду. Если мне удастся найти способ пустить сюда воду, чтобы ее уровень сравнялся с уровнем воды снаружи, то мне, вероятно, удастся доплыть до окна.
А затем я вижу что-то странное на стене под окном выше уровня воды внутри. Похоже, там в стене нет одного из кирпичей, но вода не затекает снаружи. Я не понимаю почему. Может, просто куда-то делся кирпич с внутренней стороны, а камни с внешней стороны остаются на месте. На самом деле вода немного просачивается через это отверстие, и, судя по всему, так она и могла сюда попасть, пусть и набиралась очень медленно.
Мне нужно осмотреть это место, хотя меня ужасает сама мысль о том, что нужно снова погружаться в воду. Если я этого не сделаю, я умру. А ему все сойдет с рук.
Я спускаюсь в воду и продвигаюсь к недостающему камню. Вода мне всего лишь по пояс, но она такая ледяная, что я с трудом дышу. Когда я наконец добираюсь до этой стены и ощупываю место вокруг недостающего камня, мои руки почти ничего не чувствуют. Может, я смогу вытолкнуть тот кирпич, который находится снаружи? Я нащупываю камень и толкаю его. Ничего не происходит. Я опираюсь ногой о неровную плиту на залитом полу и давлю на него со всей силы. Я поранила кисть и вижу, как капельки крови струятся по моей мокрой руке. Но кирпич все же чуть сдвигается с места, и внутрь начинает поступать больше воды. Я собираюсь с силами и еще раз его толкаю, и поток воды снова увеличивается. Я задыхаюсь, а мои кисти и стопы каким-то образом одновременно и онемели, и дико болят.
Я понимаю, что если пущу воду внутрь и при этом не смогу выбраться из окна, то уровень воды дойдет до верха ступеней. Я не смогу выбраться из воды. Я быстро умру. Может, это лучше, чем умирать медленно, только таким образом шансы, что меня смогут спасти Маркус и Серена, стремятся к нулю.
Я в замешательстве. Может, лучше подождать?
Глава 66
Если я буду ждать, пока меня спасут, я умру. Я уже очень сильно переохладилась. Я толкаю кирпич со всей силы, и внезапно из отверстия начинает хлестать вода. Я тащусь назад к ступеням и выбираюсь из воды.
Комната наполняется. У меня стучат зубы.
Время расширяется. Я заново проживаю всю свою жизнь, пока жду, когда помещение наполнится водой. Я думаю о том, как отец манипулировал мною все годы. Я уверена, что дети, которые меня обижали, пострадали из-за него, и это он плеснул кислотой в Нейта. Я вспоминаю о кассетах. Вероятно, Пегги записывала все, что я говорила, а потом давала ему их послушать. Мне хочется кричать при мысли о том, что они оба слушали эту жалкую и эгоистичную детскую болтовню. Весь смысл разговоров с Джозефом заключался в том, что он не мог меня слышать, не мог ничего предпринять. Наверное, мой отец таким образом пытался обмануть самого себя, сделать вид, что я ему не безразлична. Теперь ясно, насколько это его волнует на самом деле. Это он во всем виноват!
Уровень воды поднимается. Я поднимаюсь по ступеням выше, но уровень воды становится еще выше, и мне в итоге не выбраться. Невероятно холодно. Теперь мне нужно плыть, но долго я не продержусь. Вода поднялась достаточно высоко, чтобы я могла проплыть до окна и дотянуться до него.
Мне нужно вернуть себя прежнюю, ту маленькую смелую девочку Селестину, которая любила змей и угрей и не боялась болота. Она там, глубоко внутри меня, и это помогает мне плыть. Я тянусь к окну, подтягиваю себя вперед и вверх. Моя раненая рука пульсирует, мне кажется, что руки совсем потеряли чувствительность и ослабели и мне не удастся подтянуться. Я цепляюсь за нижнюю часть окна, мне хочется рыдать из-за того, что я не могу подтянуться вверх и пролезть в него. Я делаю несколько вдохов и понимаю, что уровень воды поднялся еще выше. Я слышу шум и понимаю, что его источник я сама – наполовину крик, наполовину кряхтение, когда всеми силами пытаюсь подтянуться. И у меня получается. Я проталкиваю в окно свое онемевшее тело, которое все болит.
Я снаружи.
Я вылезаю из воды на одну из насыпей и лежу, тяжело дыша. Я невероятно замерзла и даже не могу сейчас себе представить, как это – не чувствовать холод. Я пытаюсь выжать свою одежду, но руки меня не слушаются.
Мне не дает покоя мысль о том, где он сейчас. Мужчина, который заявлял, что любит меня, но, очевидно, самого себя любит гораздо больше. Я осматриваю горизонт и вдалеке вижу свет, который горит в Красном доме. Интересно, он все еще там? По крайней мере, благодаря этому свету я понимаю, в каком направлении мне нужно идти. Он показывает, где юг. А если я вспомню путь из игры Джозефа, то у меня может получиться до него добраться.
Мне нужно быстро отправляться в путь, или я умру от переохлаждения. Но этот мужчина не должен меня увидеть. Мне нужно, чтобы он думал, будто я все еще остаюсь в фолли, замерзаю и скоро умру.
Я начинаю медленно двигаться по насыпи. Я вижу ровно столько, чтобы не свалиться с насыпи в болото. Я думаю о горячих ваннах, каминах, тарелках супа и о том, что никогда в жизни я больше не буду воспринимать тепло как должное.
Я добираюсь до пересечения насыпей, которые проходят по границам полей, и вспоминаю тот лист бумаги. Я должна верить Нейту – это мой единственный шанс. Ю Ю В Ю В С В Ю З Ю В Ю. Я иду в том же направлении. Мои конечности тяжелеют, мне хочется прилечь. Было бы гораздо проще лечь и заснуть. В конце-то концов, чего стоит моя жизнь? Мною всегда манипулировали, меня контролировали, и делал это человек, который заявляет, что любит меня, но на самом деле не любит.
Я не могу допустить, чтобы это сошло ему с рук. Я снова заставляю себя действовать. Я иду дальше, мои ботинки полностью промокли и стали тяжелыми от налипшей грязи, одежда забирает тепло из моего тела.
На границе следующего поля я поворачиваю налево.
У меня снова соскальзывает нога вниз по покрытой жидкой грязью боковой стороне насыпи. Я практически не чувствую свои ступни, пальцы ног перестали болеть и теперь совсем онемели.
Буквы у меня в сознании расплываются. Вначале был юг, потом восток, теперь надо идти на запад? Мне следует идти направо или налево, или просто идти? Если я выберу неправильный путь и насыпь обвалится в воду, я уже не смогу вылезти, я так ослабла. Я вспоминаю, напрягаясь, как могу, и продолжаю идти дальше.
Впереди виднеется Красный дом. Свет все еще горит. Я представляю обогреватели, одеяла и ванны. Но и он будет там.
Что-то возникает на подъездной дороге. Бесшумно появляется в поле зрения. Автомобиль? Но двигается он тихо и не включает фары.
Огни, горящие в доме, уже близко. Теперь я ползу на животе. Очень тяжело.
Мне уже не так холодно. Думаю, что могу заснуть.
Из машины выходят люди. Я пытаюсь кричать, но они слишком далеко. Они направляются к дому.
На самом деле мне тепло. Я стягиваю куртку.
Люди заходят в дом. Я снова пытаюсь кричать, но с моих губ не срывается ни звука. Я опускаю голову в грязь и чувствую, как соскальзываю в воду. Я слишком устала, чтобы сопротивляться затягивающему меня болоту. Оно обладает какой-то странной нежностью, я чувствую ее, когда оно тянет меня все ниже и ниже, словно любовник, пытающийся вернуть меня в постель. Я закрываю глаза и снова танцую с бабушкой Пегги, мы кружимся в той самой комнате, в центре лежит Джозеф. Он всегда в центре. А затем я гуляю по лесу в Маршпуле с друзьями, у меня под ногами хрустят веточки, я тянусь за конфетой в сумке одной из девочек и чувствую себя своей в компании. Затем я смотрю вверх сквозь покрытые листьями ветки на маленькую рыжую лапу, после этого меня обнимает Коди, и я чувствую себя в безопасности. Я в домике на дереве и боюсь, затем поднимаюсь вверх, прочь от всего этого, я маленькая, смотрю в красный пруд, ищу угрей, а потом я становлюсь еще меньше, забираюсь на подушку и заглядываю в детскую кроватку, вижу крошечные пальчики на ручках и ножках у младенца. Затем я снова становлюсь большой и протягиваю руку, чтобы прикоснуться к татуировке в форме листа на щеке, склоняюсь, чтобы поцеловать эту щеку. Я чувствую легкое дыхание у себя на щеке.
Легкое теплое дыхание. Что-то прикасается к моему лицу. Давит на него сильнее. Тихое поскуливание.
Женский голос звучит так, словно я слышу его сквозь сон:
– Мумин! Давай назад.
А затем женщина оказывается рядом, от нее так приятно пахнет! Она тянет меня за руки, пытается вытащить меня из грязи, но болото очень сильное, и оно тянет меня назад, мои мышцы отказываются работать. В любом случае здесь хорошо и мне не нужно двигаться.
– Мне нужна помощь, – говорит женщина. – Я сейчас сбегаю за остальными. Держись, Ева. Все будет хорошо.
Я нехотя возвращаюсь в реальность из своих грез. Все вокруг приобретает более резкие очертания, становится твердым.
– Мой отец… в доме. Пытался убить меня… убил их всех, – бормочу я.
Женщина ушла. Я снова соскальзываю в грязь. В грязи хорошо. Я закрываю глаза и пытаюсь вызвать из памяти образ татуировки в виде листа. Кто-то тянет меня за рукав. Это Мумин, она отчаянно пытается меня вытащить.