– Профессионально, – прокомментировал Рогожин. – Явно не в первый раз работают.
– Или репетировали, – ответил Самсонов. Что-то в нападавших казалось ему странным. Может быть, слишком широкая, какая-то бесформенная одежда. Они походили на айкидоистов в свободных кимоно.
– Семеро, – сказал Дремин. – А женщин восемь.
– Одна могла стоять на стреме.
– Да, это логично.
– Семеро – слишком много для одного пожилого психолога, – проговорил Рогожин. – Тут хватило бы троих, четверых от силы.
– Согласен. – Самсонову уже и самому пришло это в голову. – Здесь явный перебор. И посмотрите на одежду. Слишком просторная. Она хорошо скрывает фигуру.
– Женскую? – быстро спросил Дремин. – Да, это возможно. Но зачем нашим женщинам вытворять такое с Меркальским?
– Ну, причина, я думаю, очевидна.
– Если даже он на них пялился, когда они были детьми… – начал было скептически Дремин, но Самсонов перебил:
– Вряд ли дело ограничивалось плотоядными взглядами.
– Ну, не совращал же он их!
– Почему нет?
– Они бы его сдали.
– Не обязательно. Он мог их запугать.
– Как?
– Угрожал убить, например.
– И ни одна из восьмерых не рискнула его спалить? – Дремин явно не считал эту версию убедительной. – Даже те, кого удочерили? Они могли все выложить новым родителям, уже чувствуя себя в безопасности. Да и потом осмотр у гинеколога показал бы, что девочки не девственницы, и последовало бы разбирательство.
Самсонов решил это не комментировать. Что готов рассказать подросток чужим людям, которых теперь ему нужно называть мамой и папой? Насколько он им доверяет? Есть ли у него уверенность, что они не отвернутся от него, если узнают…
– Предположим, Меркальский все же насиловал их, – проговорил Самсонов. – Это многое объяснило бы.
– Что, например?
– Допустим, девочки ненавидели его все эти годы после того, как покинули приют. Они находят друг друга – вернее, их собирает вместе Корчакова, которая, возможно, была травмирована сильнее других, – и составляют план мести. Решают кастрировать педофила.
– Что-то они долго ждали, – вставил Рогожин.
– Не так просто пойти на такое, – ответил Самсонов. – Вероятно, кого-то из женщин остальным пришлось уговаривать. Но в конце концов они договариваются. Следят за Меркальским, выбирают место для расправы. И вот на парковке совершается возмездие. Больше он не опасен ни для одного ребенка. Подруги сделали то, ради чего когда-то нашли друг друга, больше их особо ничего не связывает. У каждой своя собственная жизнь, и они постепенно перестают общаться.
– Тебе бы романы писать! – хмыкнул Дремин. – Но надо признать, звучит убедительно.
– Погоди, – отмахнулся Самсонов, – слушай дальше. И вдруг убивают сначала одну, потом другую из женщин. Кого они могут подозревать?
– Меркальского! – сразу ответил Дремин. – Думают, что он догадался, кто его изуродовал, и решил отомстить.
– Их охватывает паника. Что делать? Корчакова уезжает. Почему? От страха? Она прячется?
– Может быть, только она и подумала, что убийца – Меркальский, – предположил Рогожин. – И догадалась, что он и до остальных доберется, вот и смылась?
– И не предупредила подруг?
– Ну, у них семьи. Если она их и предупредила, деваться им было некуда.
– Я думаю, Корчакова уехала не для того, чтобы спрятаться, – покачал головой Самсонов. – Она очень удивилась, когда узнала, что Иртемьев убит.
– И что? – спросил Дремин.
– Допустим, она считает убийцей психолога. Логично предположить, что он же прикончил и Иртемьева – мало ли по какой причине. Больше вроде ей подумать не на кого, других кандидатов на роль преступника нет. Но ведь Иртемьева убили уже после смерти Меркальского. Значит, психолог не мог этого сделать. Он был на тот момент мертв.
– Логично, – кивнул Дремин. – И что с того? К чему ты клонишь?
– А к тому, что, если Корчакова считала, что Мекальский убил двух ее подруг, она могла скрыться на несколько дней, чтобы довести дело до конца. Прикончить его. Старого врага, которого они изувечили, но не добили.
– Хочешь сказать, это Корчакова его молотком забила?
– Почему нет? Она приходит к Меркальскому домой и убивает его, когда он открывает дверь. Чтобы орудовать молотком, много силы не нужно. Для женщины это оптимальное орудие убийства. И заметьте, в квартире ничего не взято, ограбление как мотив исключается.
– А как же письмо с угрозой, которое получил психолог?
– Возможно, сначала она в ярости написала ему.
– Он бы не открыл ей дверь.
– Мало ли способов заставить человека отпереть тебе? Ну, представилась… да хотя бы полицейской, – Самсонов усмехнулся. – Ведь нападение на Меркальского расследовалось, значит, он имел дело с полицией. Корчакова могла сказать, что появились новые данные и ей нужно с ним поговорить. Конечно, он не узнал в ней девочку из приюта.
– Где она взяла молоток? – спросил Дремин.
– Да где угодно. Дома, например. Купила в любом строительном магазине. Дело в другом: такая версия объясняет все события. Ты согласен?
– В принципе, да, – ответил Дремин. – Потом, значит, Корчакова вернулась как ни в чем не бывало и решила связаться с нами? Мол, я законопослушная гражданочка и скрывать мне нечего.
– Да. Дескать, ей надо было все обдумать накануне свадьбы. Она считала, что сделала свое дело: теперь она и ее подруги в безопасности, ведь Меркальский мертв. И тут мы ее ошарашили сообщением о смерти Иртемьева. Если она убила преступника, то кто его прикончил?
– Ну, это ее первая реакция, – возразил Дремин. – Потом она могла решить, что Иртемьева убил кто-то другой.
– Могла, – согласился Самсонов. – И мы знаем, что так и было. Иртемьева убил не Меркальский, а тот, кого он шантажировал. Настоящий убийца. И Корчакова с подругами вовсе не в безопасности. Психолога она грохнула напрасно.
Полицейские помолчали. Потом Рогожин сказал:
– Остается выяснить только одно.
– Да, – подхватил Дремин. – Кто убил Симохину и Пахомову.
Глава 11День третий
Самсонов проверял электронную почту. Как он и ожидал, на ящик пришло послание от Полтавина – сразу два отчета: по смерти Меркальского и по убийству Иртемьева. Ничего особенного в них не было. Нож, которым убийца отрезал куски от Иртемьева, он взял на кухне – там обнаружили еще три из того же набора. Им же он и прикончил его, нанеся удар в сердце, когда в дверь позвонил Самсонов. Старший лейтенант прервал «кормление» шантажиста его же собственным телом, а оставлять Иртемьева в живых в планы преступника не входило. Поэтому он вспорол Иртемьеву живот, размотал по полу внутренности, а затем добил свою жертву ударом в сердце. На ковре было полно крови, но убийца, по-видимому, в нее не наступал. Кроме того, он, вероятно, надевал бахилы, так как на ворсе не осталось следов уличной обуви. Самсонов попытался вспомнить, были ли на том, за кем он гнался по лестнице, бахилы, но не смог.
Старший лейтенант отложил отчет по Иртемьеву и занялся результатами вскрытия Меркальского. Здесь сразу чувствовалась другая рука. Убийца психолога был не так предусмотрителен. Он бил жертву по голове, а брызги крови, осколки черепа и кусочки мозга летели во все стороны. Если убийца не надел пластиковый комбинезон вроде тех, которые носят криминалисты, он должен был весь оказаться в крови.
Закончив дело, преступник бросил молоток и ушел. Он не оставил отпечатков пальцев, но на площадке нашлись следы подошв тридцать седьмого размера с рельефным рисунком вроде тех, что делают на кроссовках. И еще он вляпался в кровь и даже не заметил этого. По этому следу удалось установить, что преступник воспользовался лифтом, чтобы спуститься, – непростительная ошибка, которую мог допустить только дилетант: если бы кабина застряла, преступник был бы обречен. Ни один профи так не рискнул бы. Самсонов попытался вспомнить, какая обувь была на Корчаковой, когда она приходила. Кажется, туфли. Точно не кроссовки. Возможно, она обнаружила на подошвах следы крови и избавилась от них. А если нет, то у полиции будет веская улика. Самсонов достал сотовый и набрал номер Дремина:
– Андрей, нам нужны кроссовки Корчаковой.
– На кой черт?
Самсонов объяснил.
– Значит, они могут быть в ее машине или дома – это если она их не выбросила, – подвел итог Дремин. – И как я до них доберусь? Ордер нужен.
– Придумай что-нибудь. Встреться с ней и заставь открыть багажник. Неужели я должен тебя учить?
– Нет, я справлюсь. Но так я могу только машину осмотреть. Если она даже пригласит меня в дом, искать там я…
– Андрей, где ты оставляешь обувь, когда приходишь домой? – перебил Самсонов.
– В прихожей.
– Правильно. Ты ее не прячешь, верно? Ты ведь не знаешь, что на подошве кровь с места преступления.
– Да, ты прав. Об этом я не подумал. Ладно, сейчас позвоню Корчаковой и договорюсь о встрече.
– Давай. Потом расскажешь, как прошло.
Самсонов отключился и тут увидел, что пропустил звонок от профессора Тавридиева. Возможно, психиатр нарыл что-то полезное. Старший лейтенант перезвонил.
– Алло! – С телефоном возле уха Самсонов подошел к окну. На улице по-прежнему было пасмурно и, похоже, вот-вот должен был полить дождь. – Рад вас слышать, Степан Павлович.
– Идентично, – отозвался психиатр.
– Вы мне звонили?
– Да, только что. У меня для вас кое-что есть.
– Слушаю.
– Я продолжил изучать модус операнди вашего убийцы и в конце концов наткнулся на описание одной необычной восточной казни. Ее придумали в Китае. Преступника растягивали и подвешивали над грядкой ростков бамбука. Бамбук растет очень быстро – больше метра в сутки. Таким образом, его ростки медленно пронзали тело человека, прорастая прямо сквозь него. За сутки приговоренный погибал в страшных мучениях.
– Вы серьезно? – Самсонов быстро вернулся за стол и нашел отчет криминалиста о вскрытии Симохиной. – Бамбук растет с такой скорост