Грэм чувствовал, что откровенного разговора, к сожалению, не избежать.
В кухне погас свет. В проеме решетчатой двери он разглядел расплывчатый силуэт Молли и подумал, что в его разговоре с Вилли все равно последнее слово останется за матерью и сейчас он просто ищет еще один путь к ее сердцу.
Вилли определенно не знал, о чем еще спросить. Грэм помог ему:
— Эта больница была после встречи с Хоббсом.
— Ты застрелил его?
— Да.
— Как это было?
— Начнем с того, что Гэррет Хоббс был сумасшедшим. Он нападал на девушек, студенток, и… убивал их.
— Как?
— Ножом. Но однажды в одежде одной из убитых я нашел изогнутый кусочек металла. Это был кусочек с резьбой от водопроводной трубы — помнишь водопроводную трубу, когда мы делали душ во дворе? Ну вот, я начал проверять слесарей, водопроводчиков и так далее. Но все без толку. Наконец в одной из строительных фирм я обнаружил заявление Хоббса об уходе. Я посмотрел на него, и оно показалось мне каким-то… подозрительным. Он так больше никуда и не устроился, поэтому пришлось идти к нему домой. Вместе с полицейским мы начали подниматься по лестнице к нему в квартиру. Но Хоббс, по-видимому, заметил нас. Я, считай, стоял перед его дверью, когда она вдруг распахнулась и он вышвырнул на лестницу жену. Она упала на ступеньки и покатилась вниз — мертвая.
— Он убил ее?
— Да. Я приказал полицейскому связаться с управлением и вызвать группу захвата. И тут в квартире закричал ребенок. Одному заходить было нельзя, но как удержишься.
— Ты вошел в квартиру?
— Вошел. Хоббс набросился на девочку — собственную дочь — с ножом. И я застрелил его.
— Она умерла?
— Нет.
— Поправилась?
— Да, через некоторое время. Сейчас с ней все в порядке.
Вилли молча переваривал рассказ Грэма. Со стоящей недалеко от берега яхты доносилась музыка.
Может, Грэм и опустил кое-какие детали в своем рассказе, однако внутренне он переживал все это вновь.
…Он опустил на пол безжизненное, изрезанное тело миссис Хоббс. Увидев, что она мертва, и услышав доносящиеся из комнаты крики, он переступил через окровавленную женщину и вышиб дверь. Когда он влетел в комнату, Хоббс, схватив дочь, пытался перерезать ей горло ножом. Девчонка визжала и, прижав подбородок к груди, отчаянно отбивалась. Выхватив револьвер, Грэм пулю за пулей разрядил в Хоббса весь барабан. Он пошатнулся, но не упал, продолжая бить ребенка ножом. Но вот он наконец осел на пол и зарыдал. Хрипящую девочку Грэм подхватил на руки. Нож прошел через дыхательное горло, но артерия, слава богу, осталась цела. Широко раскрытыми стекленеющими глазами девочка смотрела то на него, то на отца, сидящего на полу и сквозь плач выкрикивающего: «Видишь? Видишь?» Пока наконец он не рухнул замертво.
После этого дела Грэм разочаровался в револьвере тридцать восьмого калибра.
— Понимаешь, Вилли, случай с Хоббсом не прошел для меня даром. Эта сцена все время стояла перед глазами, я вновь и вновь переживал ее от начала до конца. Дошел до того, что не мог больше думать ни о чем другом. Мне все казалось, что я действовал неправильно. А потом вообще перестал что-либо воспринимать. Не мог ни есть, ни разговаривать. Это была самая настоящая депрессия. Поэтому врач и посоветовал мне лечь в больницу. Через некоторое время все эти события начали понемногу отдаляться и мне как-то полегчало. Эта девочка, которую Хоббс чуть не зарезал, приходила навестить меня. Она уже была в полном порядке, и мы подолгу разговаривали. В конце концов я забыл об этом случае и вернулся на работу.
— Слушай, наверное, это ужасно, когда убиваешь человека, даже если это неизбежно?
— Поверь мне, Вилли, это самое мерзкое чувство на свете.
— Ладно, сбегаю на кухню. Может, принести чего-нибудь? Кока-колы или еще чего?
Вилли нравилось оказывать Грэму услуги, но он всегда старался делать это так, как будто, отправляясь по своим делам, просто предлагал захватить что-то по пути. Он никогда не показывал вида, что хочет сделать что-то специально для Грэма.
— Захвати баночку колы.
— И приведу маму. Пусть посмотрит на огни.
Глубокой ночью Грэм и Молли сидели на качелях у заднего крыльца. Моросил мелкий дождь, и огни стоявших в бухте судов мерцали в сероватой дымке. От легкого бриза руки покрылись гусиной кожей.
— Это ведь скоро кончится, правда? — спросила Молли.
— Надеюсь. Хотя кто его знает.
— Эвелин сказала, что посидит в магазине на этой неделе и еще дня четыре на следующей. Но мне все равно нужно съездить в Марафон, когда приедут покупатели. Я могла бы остановиться у Эвелин и Смита. Хочу сама съездить на рынок в Атланту. Нужно подготовиться к сентябрю.
— Эвелин знает, где вы?
— Я сказала только, что еду в Вашингтон.
— Хорошо.
— Как тяжело тащить свой воз, правда? Так трудно все это сохранить. Чертовски скользкая планета.
— Как лед.
— Но мы ведь вернемся к себе, правда?
— Обязательно.
— Ты только голову не теряй. Хорошо?
— Хорошо.
— Когда тебе обратно? С утра пораньше?
Вечером Грэм целых полчаса разговаривал с Крофордом по телефону.
— До обеда надо уехать. Если ты собираешься в Марафон, то утром нам нужно кое-чем заняться. Вилли может половить рыбу.
— Он просто должен был поговорить с тобой о том случае.
— Знаю. Я не упрекаю его.
— Вот писака проклятый! Как его там зовут?
— Лаундс. Фредди Лаундс.
— Ты, наверное, ненавидишь его. Не надо было напоминать тебе о нем. Пойдем-ка в постель, я почешу тебе спинку.
На секунду Грэма захлестнула обида. «Пойдем-ка в постель». Вспомнилось, как ему пришлось оправдываться перед одиннадцатилетним мальчишкой. А теперь она собралась почесать ему спинку. Вилли вроде как разрешил.
«Когда ты на взводе, держи рот на замке».
— Если хочешь немного подумать, я оставлю тебя одного, — предложила Молли.
Но думать ему не хотелось. Определенно не хотелось.
— Пойдем, почешешь мне спинку, а я тебе животик, — улыбнулся Грэм.
— Так чего же мы сидим?
Ветер пригнал с бухты редкий дождик, и к девяти утра от земли стала подниматься испарина. Казалось, что мишени, установленные на стрельбище, колышутся в быстро нагревающемся воздухе. Смотритель стрельбища не опускал бинокль, пока не убедился, что мужчина и женщина на линии огня выполняют все правила безопасности.
В удостоверении Министерства юстиции, которое предъявил мужчина, когда просил разрешения поупражняться на стрельбище, принадлежащем управлению шерифа, значилось: «Следователь». Это абсолютно ничего не значило для смотрителя. Тут, на огневом рубеже, авторитет был один — квалифицированный инструктор.
Однако, нужно признать, парень знает толк в стрельбе.
Они пользовались револьвером двадцать второго калибра — игрушка, но мужчина учил женщину стрелять из профессиональной боевой стойки: упор на левую ногу, оружие держится обеими руками. Она вела огонь по силуэтной мишени с расстояния семи метров, снова и снова выхватывая оружие из кармана сумочки, висевшей через плечо. Урок продолжался довольно долго, и в конце концов смотрителю надоело наблюдать за ними.
Изменение звука выстрела заставило его снова поднять бинокль. Теперь они были в наушниках, она стреляла из большого короткого револьвера. Смотритель по звуку различил слабые заряды для спортивной стрельбы.
Внимание смотрителя привлек револьвер, из которого стреляла женщина. Он вышел на линию огня и остановился в нескольких метрах от стреляющих.
Ему бы хотелось осмотреть оружие, но сейчас им нельзя было мешать. Рассмотреть револьвер он смог, когда она, откинув барабан, выбросила стреляные гильзы и зарядила пять новых патронов с помощью обоймы-ускорителя.[11]
Странное оружие для следователя. Это был револьвер «бульдог» специального сорок четвертого калибра. Сочетание короткого ствола и такого крупного калибра придавало ему уродливый вид. Револьвер был усовершенствован фирмой «Магнапорт». Возле дульного среза сверху в стволе были просверлены отверстия, чтобы пистолет не подпрыгивал при отдаче. Курок был подпилен для улучшения обтекаемости, а стандартные щечки рукоятки были заменены на более массивные, удобные. Смотритель подозревал, что барабан тоже усовершенствован — чтобы было легче использовать обойму-ускоритель. В общем, страшное оружие, особенно если зарядить его теми патронами, которые дожидались своей очереди в коробке, лежавшей перед ними. Смотрителю стало интересно, как покажет себя женщина, стреляя такими патронами.
Лежавшие перед ними боеприпасы представляли собой довольно любопытный набор. Сначала они использовали патроны с легким зарядом. И пулей в виде усеченного конуса. Затем пошли стандартные и, наконец, патроны, о которых он много читал, но еще не видел, — «Глейзер сэйфити слагз». Пули у них цилиндрической формы — как ластик на кончике карандаша. Внутри медной оболочки такой пули в жидком тефлоне плавает дробинка двенадцатого номера. Этот маленький снаряд летит с огромной скоростью, а попав в цель, разрывается, освобождая дробинку. При попадании в тело такая пуля причиняет значительные внутренние повреждения. Смотритель даже помнил некоторые цифры. До сих пор «глейзерами» стреляли в людей девяносто раз. Во всех девяноста случаях пули, независимо от того, в какую часть тела попадали, оказывали немедленное поражающее действие. Восемьдесят девять человек скончались на месте. Один, к удивлению врачей, выжил. Благодаря плоскому концу «глейзер» обладал и другими преимуществами: во-первых, пуля не рикошетила, и, во-вторых, она не могла, пробив стену, убить кого-то в соседней комнате.
Мужчина был очень мягок с женщиной, то и дело подбадривал ее, хотя сам казался чем-то расстроенным.
Вот она выпустила все патроны, заряженные в барабан револьвера, и смотритель с удовлетворением отметил, что женщина прекрасно выдерживает отдачу, не зажмуривает глаза и твердо стоит на ногах. Правда, с момента, когда она начала вытаскивать револьвер из сумки, до первого выстрела прошло целых четыре секунды, зато три пули легли вокруг яблочка. Для новичка неплохо. Определенно у нее талант.