«Научный» подход к марксизму был отчасти ответом на интеллектуальные течения 1860-x годов[62]. Сторонники дарвинизма, теоретики, такие как Герберт Спенсер, оказывали на умы современников большое влияние. Было модно рассуждать о том, что человечество находится на краю открытия общих законов, действующих в природе и человеческом обществе. Маркс и Энгельс внимательно следили за переменами в научном мышлении. Как заявил Энгельс на похоронах Маркса, «подобно тому, как Дарвин открыл закон развития органической природы, Маркс открыл закон развития человеческой истории»[63]. Энгельс был особенно заинтересован в том, чтобы превратить марксизм в науку и доказать объективную необходимость коммунизма. Он потратил много времени на то, чтобы приложить идеи Гегеля о диалектике, действующей в истории, к естественным наукам. В результате появился синтез теорий, который впоследствии стал известен как «диалектический материализм»[64]. Один из таких диалектических «законов» формулировался так: мир природы, как и человеческое общество, проходит в своем развитии периоды эволюционных изменений, которые сменяются революционными «скачками»; так, например, при нагревании вода постепенно изменяет свое состояние до тех пор, пока не переживает «революционное» превращение в пар[65]. Многие годы спустя в истории появятся примеры применения этой теории при коммунистических режимах для оправдания необычных и часто разрушительных экономических «скачков вперед». И все же сам Энгельс не стремился направить свои идеи в русло революции. Его попытки превратить марксизм в науку неизбежно приводили к выводам, достойным градуалистов: если коммунизм — естественное следствие действия законов природы, то зачем[66] пытаться управлять историей?[67]
И все-таки модернистский марксизм не был полностью свободен ни от революционного радикализма 1848 года, ни от романтизма, присущего молодому Марксу. Наоборот, Маркс стремился объединить эти три элемента, очерчивая «маршрут», ведущий к коммунизму, оставляя элементы эгалитаризма более отдаленному будущему. Этот путь не был описан до конца. Известно, что Маркс избегал размышлений о будущем[68]. Его последователи были вынуждены складывать марксистское видение будущего из отрывков часто противоречивых высказываний Маркса и Энгельса. Широкое описание будущего, принятое в марксизме, было следующим: коммунистические партии должны организовать и подготовить рабочий класс к пролетарской революции, однако на ее первых стадиях рабочему классу нельзя полностью доверять. Коммунисты как представители «самой передовой и решительной из всех рабочих партий» должны будут взять бразды правления в свои руки[69]. Подобным образом на ранних стадиях коммунизма сразу после революции государство сохранится, хотя рынок и частная собственность будут ликвидированы. Установится новая форма государства, «диктатура пролетариата»[70], которая окончательно преодолеет сопротивление буржуазии и постепенно «сконцентрирует все способы и механизмы производства в руках государства»{88}.[71] Затем последует продолжительная «низшая» стадия коммунизма, которую большевики назовут социализмом. На этой стадии труд рабочих еще будет оплачиваться в соответствии с выполненным объемом, они еще не готовы трудиться только из любви к труду. Позже, на «высшей» стадии коммунизма (коммунизм в понимании большевиков), благодаря высокому духу коллективизма рабочим можно будет доверить организацию труда без применения принуждения и денежного вознаграждения. Только тогда в обществе начнет действовать принцип «от каждого по способностям, каждому по потребностям». Только при коммунизме единый народ будет сам управлять своей жизнью, и государство в конечном счете «исчезнет навсегда»{89}.
Такой взгляд на будущее доминировал в марксизме, все марксисты были обязаны его принять. Однако этот взгляд предполагал множество интерпретаций. Например, сроки могли быть различными: пройти путь к коммунизму можно было стремительно. Или, наоборот, постепенно, медленно. Это может быть движение, сопровождаемое насилием или, напротив, спокойным, равно-Мерным экономическим развитием. Среди марксистов возникали разногласия по вопросу руководящей силы: одни настаивали на том, что движущей силой должен быть рабочий класс, другие считали, что строить коммунизм должны марксисты-теоретики, разбирающиеся в законах исторического развития. Различались позиции марксистов и по отношению к государству и срокам перехода от государства к демократии по образцу Парижской коммуны.
Таким образом, в марксизме все еще сочетались элементы романтизма, радикализма и модернизма[72]. С 1860-x годов до начала Первой мировой войны в доктрине установилось равновесие, однако модернистские идеи оставались ее ярко выраженным центром. Основные труды марксизма с уклоном к романтизму, написанные в 1840-е годы, не публиковались до 1930-х годов. Энгельс, ставший главным теоретиком марксизма после смерти Маркса в 1883 году, начал популяризацию модернистской формы марксизма, что отразилось прежде всего в таких фундаментальных трудах, как «Развитие социализма от утопии к науке». Данная форма марксизма предполагала постепенный переход к коммунизму. Рабочий класс должен дождаться наиболее благоприятных экономических условий; коммунистический идеал должен основываться на современной индустрии и мощной бюрократии, контролируемых рабочим классом. Кроме того, коммунистам, или «социал-демократам», как их тогда называли, следовало создать хорошо организованные, централизованные политические партии, которые должны были защищать интересы рабочих, насколько это возможно при существующей «буржуазной» политической системе. Они должны были участвовать в выборах и сдерживать преждевременные революционные порывы, к тому же стать независимыми. Коммунисты не должны допустить правого уклона и сотрудничества с буржуазными партиями. Такой марксизм был далек от революционного эгалитаризма, рожденного на баррикадах.
В 50-е годы XIX века из-за неприятия и репрессий трудно было проводить социалистическую политику. Переждав неблагоприятный период, Маркс и Энгельс вернулись в политику в 1860-e годы. Они приняли активное участие в организации Первого интернационала в 1864 году[73]. Результаты были неоднозначными. Так, Марксу и Энгельсу не удалось убедить прагматичных представителей британских профсоюзов отделиться от либеральной партии. Влияние Интернационала в Британии навсегда ослабло[74]. Однако более серьезной угрозой для Маркса и Энгельса был крайний левый уклон. Их главными оппонентами были анархисты Прудон[75] и Михаил Бакунин, которые считали марксизм авторитарным и выступали за децентрализованную форму социализма. Для харизматичного Бакунина, сына русского графа[76], Маркс был «авторитетом с головы до пят»; его «научный» социализм, по мнению Бакунина, был создан для того, чтобы наделить властью «малочисленную группу аристократов, настоящих и мнимых ученых»{90}. Маркс ответил в той же манере: Бакунин — это «Монстр. Болван. Идиот. Честолюбивый диктатор европейских рабочих»[77].{91}
Несмотря ни на что, Бакунин пользовался большой поддержкой участников Интернационала. Конфликт между марксистами и анархистами во многом способствовал распаду организации. Последний съезд Интернационала состоялся в Гааге в 1872 году.[78] Маркс, представления общества о котором теперь были связаны с Парижской коммуной 1871 года, приобрел не очень положительную репутацию доктора Красного Террора (the Red-Terror-Doctor). Толпы людей провожали делегатов от вокзала до гостиницы, хотя, как писал один журналист, детям не советовали появляться на улице с какими-либо ценностями, опасаясь того, что порочные делегаты Интернационала могут их украсть{92}. Однако Марксу не удалось перенести его репутацию как лидера социализма с улиц в зал заседания. Он восстановил против себя большинство делегатов своим жестким отношением к Бакунину и британским профсоюзам. Ему лишь удалось настоять на перенесении Генерального совета из Лондона в Нью-Йорк, оставляя итальянские, испанские и швейцарские социалистические партии влиянию своего соперника Бакунина, сформировавшего «антимарксистский интернационал». Перенос центра в США едва ли стал практичным шагом, так как через некоторое время Первый интернационал распался.
И все же модернистская версия социализма Маркса и Энгельса сохранила в Западной Европе более крепкие позиции, чем ее конкурент анархизм. Так называемая вторая индустриальная революция 1880-x и 1890-х годов привела к тому, что мы сегодня называем современной индустриальной экономикой[79].{93} С повышением значения металлургической, химической, горной и транспортной промышленности выросли заводы и фабрики, оборудование стало сложнее и, соответственно, дороже. Ужесточилась международная конкуренция, появились корпорации, основанные на иерархии менеджеров, которые эффективно вели дела и управляли рабочими. Все это оказало сильнейшее влияние на рабочий класс. Возросла роль городского труда. Наниматели старались увеличить производство за счет сокращения заработной платы. Установка оборудования приводила к потере рабочими квалификации: за выполнение однообразных механических задач им платили меньше. В то же время экономические системы разных стран становились все более взаимосвязанными, поэтому рабочие стали лучше осведомлены об условиях труда в разных странах.