Более серьезные повстанческие коммунистические силы действовали в американских и британских колониях. Однако они охватывали небольшие группы населения и в конце концов тоже потерпели поражение. Американцы предоставили независимость Филиппинам в 1946 году, продолжая контролировать власть посредством сотрудничества с землевладельческой элитой. Их попытки развалить Народную антияпонскую армию Хукбалахап, управляемую коммунистами, привели к крестьянскому восстанию в центральном Лусоне. Армия была относительно малочисленной. Американцы пришли к выводу, что с коммунизмом эффективнее бороться путем решения социальных проблем. Они убедили правительство в Маниле в том, что земельная реформа поможет снизить авторитет коммунистов. Революция была сдержана продуманным сочетанием репрессий и реформ[526].{679}
Восстание малайских коммунистов потерпело крах по тем же причинам. Китайцы в Малайе — как и малайцы, составлявшие 40% населения, — поддерживали принципы маоизма[527] и партизанской войны, особенно после вторжения Японии в Китай в 1937 году. В то время в 15-летнем возрасте их будущий лидер Чин Пен впервые заинтересовался коммунизмом{680}. Во время Второй мировой войны коммунистическая партия Малайзии, как вьетнамские коммунисты, сформировала партизанское движение против японцев и даже заручилась поддержкой Британии. Однако британцы вскоре оттолкнули от себя китайцев, сначала пообещав им полные политические права, а после окончания войны отказавшись от обещания под давлением малайцев. Коммунисты ухватились за идею этнической борьбы китайцев и с 1948 года развернули партизанскую войну против Британии{681}. Тем не менее их положение было хуже ситуации Вьетминя. Их поддержали только китайцы, особенно бедное сельское население, не имеющее прав на землю. Кроме того, британцы, как американцы на Филиппинах, придерживались более мирной политической линии, чем французы и голландцы. Они стремились завоевать «умы и сердца» потенциальных сторонников коммунизма в сельской местности{682}. Заявив о своем намерении предоставить Малайзии независимость, они развернули дорогостоящую кампанию по переселению полмиллиона китайских крестьян в защищенные «новые деревни», где их ждали лучшие условия жизни. Партизаны оставались без поддержки населения.
Несмотря на многочисленные неудачи[528], коммунисты все же укрепили свои позиции в Восточной и Юго-Восточной Азии к 1950 году- На первый взгляд, они поднялись с помощью тех же сил, которые помогли коммунистам в Европе в 1940-е годы: они сражались против империалистов-оккупантов и сотрудничавших с ними местных элит. Они использовали похожие стратегии партизанской войны, покинув города и развернув деятельность в сельской местности, оттуда нанося удары по более мощному врагу. Результаты такой борьбы сильно различались в зависимости от участия Красной армии. На Западе коммунистические партии потерпели поражение на выборах и оказались в политической изоляции; в Центральной Европе, контролируемой СССР, коммунистический центр навязывал социализм в советском стиле, а в Юго-Восточной Европе и Азии возник радикальный коммунизм, отличавшийся относительной независимостью.
Таким образом, коммунистический блок характеризовался большим разнообразием, чем в то время считали на Западе. Тем не менее, начиная с 1949 года, на протяжении нескольких лет коммунистические режимы, большинство из которых сохраняли тесные связи с Москвой, управляли третьей частью населения мира. За восемь лет до этого, когда нацисты подошли к Москве и коммунизм оказался на грани гибели, немногие могли представить себе такой результат.
7. Империя
I
Подобно царю Озимандия из сонета Шелли, все великие правители строили памятники, чтобы увековечить свою власть: от акведуков и триумфальных арок римских императоров до грандиозных мемориалов и железнодорожных станций Британской империи в готическом стиле. Советская империя не была исключением. Несмотря на уничтожение большинства памятников Марксу и Ленину, которые украшали (или омрачали) бывший коммунистический мир, знаменитые монументы все еще сохранились на территории былого советского влияния. Самыми узнаваемыми из них являются сталинские высотки. Эти колоссы сталинской готики были спроектированы в период между 1948 и 1953 годами, и, если бы Сталин прожил дольше, их было бы гораздо больше. Планировалось построить восемь зданий, из них было возведено лишь семь (ностальгическая имитация восьмой высотки, роскошное жилое здание Триумф-Палас, была построена в Москве при Владимире Путине в 2003 году). Самой грандиозной из этих высоток является массивное здание Московского государственного университета на Ленинских (Воробьевых) горах, включающее 5000 помещений.
Похожие громадные здания, «подарки товарища Сталина», были спроектированы для дружественных государств. Строительство только одного здания, Дворца культуры и науки имени И.В. Сталина в Варшаве, было окончено (в рассчитанном на 12 тысяч человек здании в наши дни, кроме прочего, размещен боулинг-клуб). Но в бывшем коммунистическом мире есть и ряд меньших версий высоток: от отеля «Интернациональ» в Праге до зданий «советской дружбы» в Пекине и Шанхае. Десятки других величественных зданий были построены в похожем стиле; среди самых впечатляющих — Каса Скынтея (Дом искры) (сегодня — Дом свободной прессы) в Бухаресте и Сталинская аллея (сегодня аллея Карла Маркса) в восточном Берлине{683}. Эти символы коммунистической власти были «опорными точками» советской сферы влияния, когда она распространялась на большую часть Евразии от Балтики до Южного Китайского моря в период между победой Мао в 1949 году и советско-китайским расколом в конце 1950-х годов[529].
Московские высотки рассказывают нам многое о послевоенном сталинизме. Гигантские гибриды в стиле небоскребов на Манхэттене с готической и неоклассической напыщенностью, украшенные древнерусским орнаментом, объединяли современность, империю и национализм{684}. Но они также напоминали о политике, которая ставила местные, в основном славянские, культуры выше интернационализма и универсализма{685}. В каждом государстве сталинские высотки пытались незаметно вместить в себя «национальные формы», будь то византийские черты в Румынии или мотивы Ренессанса в Польше и Чехословакии. Они также служили для повышения престижа и власти элит; эти конторы и жилые дома были построены явно не для обеспечения жильем обездоленного народа после разрушений, причиненных войной.
Все эти массивные здания были каменным воплощением поствоенного «высокого сталинизма», преувеличенной версией порядка, наблюдаемого в середине 1930-х годов, как патерналистского, так и технократического. Пережитки радикального, антибюрократического марксизма, которые проявлялись даже во время террора, теперь практически исчезли. Эта иерархическая Модель применялась также и ко всему советскому блоку. В этом Действительно было что-то отчетливо имперское. Конечно, СССР никогда не называл себя империей и очень враждебно относился к «империализму», который вслед за Лениным по-прежнему рассматривался как «высшая стадия капитализма». В отличие от многих империй в СССР иерархия определялась не по признаку этнической принадлежности, а скорее как отражение различных уровней социалистических достижений. Русские находились на вершине, но только потому, что они были наиболее прогрессивным народом, а не потому, что они превосходили остальных в расовом или культурном отношении. На практике, однако, отношения СССР с его спутниками в Восточной Европе носили, как правило, имперский характер, и его политика и культура все больше походили на политику и культуру имперского государства. Иерархия власти с центром в Москве распространялась на все государства советского блока; статус русских был выше статуса других национальностей[530], а социалистические общества становились все более стратифицированными, где самые преданные (по крайней мере, политически надежные) члены партии находились на самой верхушке. В некоторых частях блока для сохранения такой системы необходимо было прибегать к высокой степени насилия и запугивания.
Тревога по поводу сохранения контроля в СССР и Восточной Европе, опустошенных войной, и уроки, извлеченные из террора, — все это подпитывало желание советского руководства иметь четкую и организованную культуру. В то же время опасения иностранного вторжения и отчаянное стремление повысить международный статус усугубляли неравенство в стране. Хрущев с некоторым презрением вспоминал тревоги Сталина о том, что представители Запада будут смотреть на Советский Союз свысока: «Что будет, если они [иностранные гости], прогуливаясь по Москве, не увидят небоскребов? Они будут сравнивать Москву с капиталистическими городами, но не в нашу пользу»{686}.
Согласно сталинскому послевоенному видению, высшие должностные лица должны были жить и работать на гораздо высшем уровне, чем простые люди, — высший класс технических экспертов и идеологических мечтателей на службе у режима, ведущих государственную машину к славному будущему. Однако в то же время советские лидеры надеялись объединить дисциплину и динамизм. Наряду с высотками при коммунистических режимах строились и огромные площади для проведения массовых парадов. Привлечение людей, по возможности как можно больше, к тщательно подготовленным государственным праздникам и шествиям напоминало, конечно, якобинскую Францию. Но церемонии конца сталинской эпохи приобрели особую советскую окраску. Первоначальной моделью был мавзолей Ленина (хранилище мумифицированного трупа великого человека), который служил трибуной, откуда лидеры приветствовали народные массы, проходившие по Красной площади. Болгария точнее остальных последовала советскому примеру, построив мавзолей Димитрова в 1949 году, а перед ним — Площадь