Отец прибежал с браунингом в руке, он запыхался, голова его была припорошена белой пыльцой гаоляна и красной пылью. Сунь Пятый появился на площади в лохмотьях, припадая на правую ногу. Но собравшиеся не обращали на него внимания, поскольку смотрели на моего отважного отца.
Бабушка подошла к отцу. Ей только-только исполнилось тридцать, волосы она завязывала в тугой узел, а челка, разделенная на пять прядей, закрывала гладкий лоб, словно занавес, украшенный жемчужинами. Бабушкины глаза всегда были влажными и блестящими, как осенний паводок, – некоторые поговаривали, что это от гаолянового вина. Пятнадцать лет постоянного преодоления трудностей превратили ее из юной невинной девушки в яркую молодую женщину.
Бабушка спросила:
– Что случилось?
Отец, задыхаясь, заткнул браунинг обратно за пояс.
– Японцы не появились?
Отец ответил:
– Мы этого гребаного командира Лэна не пощадим!
– Что случилось? – не унималась бабушка.
– Напеки кулачей.
– Я не слышала звуков боя.
– Напеки лепешек, да заверни побольше яиц и лука.
– Японцы не пришли?!
– Командир Юй велел напечь кулачей да чтоб ты лично принесла!
– Односельчане, расходимся по домам месить тесто и печь лепешки! – велела бабушка.
Отец повернулся и собрался было бежать, но бабушка схватила его за руку:
– Доугуань, отвечай маме, что там с подразделением Лэна?
Отец выдернул руку и рассерженно сказал:
– От них ни слуху! Командир Юй этого так не оставит!
Отец убежал. Бабушка, глядя на его худенькую спину, вздохнула. На опустевшей площадке все еще торчал Сунь Пятый. Он остекленевшими глазами смотрел на бабушку, энергично жестикулировал, а изо рта с бульканьем вытекала слюна.
Бабушка, не обращая внимания на Суня, направилась к девушке с длинным личиком, которая стояла, опершись о стену. Та хихикнула, но стоило бабушке подойти вплотную, как девушка внезапно присела на корточки, обеими руками ухватилась за пояс штанов и визгливо заплакала. В ее глазах, похожих на глубокие омуты, вспыхнули искры безумия. Бабушка погладила девушку по лицу, приговаривая:
– Линцзы, хорошая девочка, не бойся!
Семнадцатилетняя Линцзы в то время слыла первой красавицей в нашей деревне. Когда командир Юй впервые набирал солдат под свое знамя, в отряде числилось больше пятидесяти человек, в том числе один бледный худощавый юноша с черными как вороново крыло длинными волосами, который одевался во все черное, если не считать пары белых кожаных ботинок. По слухам, Линцзы влюбилась в того парня. Он говорил на красивом пекинском диалекте, никогда не улыбался, вечно хмурил брови, отчего между ними образовались три вертикальные морщинки. Его все называли адъютантом Жэнем. Линцзы чувствовала, что за прекрасной ледяной наружностью адъютанта Жэня полыхает жар, да такой сильный, что она не могла найти себе места. В тот момент солдаты адъютанта Жэня каждое утро маршировали на пустой площадке, где раньше моя семья складировала закупленный гаолян. Горнистом в отряде адъютанта Жэня был наш местный музыкант Лю Сышань, который на своей трубе исполнял все военные сигналы. Каждый раз перед началом строевой подготовки Лю Сышань играл сбор. Линцзы, заслышав звуки трубы, выскакивала из дома и как ветер неслась к плацу, чтобы прижаться к глинобитной стене в ожидании адъютанта Жэня. Адъютант Жэнь отвечал за строевую подготовку, он подпоясывался широким ремнем из бычьей кожи, на котором болтался браунинг.
Адъютант Жэнь, выпятив грудь и втянув живот, выходил перед своим отрядом, командовал «смирно!», и в двух шеренгах солдаты стучали что есть мочи пяткой о пятку.
– Когда дана команда «смирно», – наставлял адъютант Жэнь, – ноги нужно выпрямить, живот втянуть, грудь выпятить и широко открыть глаза, как леопард, готовый напасть на человека. Глянь, как ты стоишь! – Адъютант Жэнь пнул Ван Вэньи. – Что ноги-то расставил, как кобылица, которой по малой нужде приспичило?! И бьешь тебя, а все без толку!
Линцзы нравилось смотреть, как адъютант Жэнь бьет солдат, и нравилось слушать, как он их ругает. Его непринужденные манеры сводили Линцзы с ума. В свободное время адъютант Жэнь прогуливался по импровизированному плацу, заложив руки за спину, а Линцзы из-за стены тайком наблюдала за ним.
Как-то раз он спросил:
– Как тебя звать?
– Линцзы.
– Что ты там прячешься за стеной?
– На вас смотрю.
– Грамотная?
– Не-а.
– Хочешь в солдаты?
– Не-а.
– Значит, не хочешь.
Линцзы потом жалела, она сказала моему отцу: если адъютант Жэнь снова спросит, она ответит, что хочет в солдаты. Вот только адъютант Жэнь больше не спросил.
Линцзы с моим отцом и другими ребятишками поверх стены наблюдала, как адъютант Жэнь обучал на плацу солдат революционным песням. Отец ростом был маленький, приходилось вставать на горку из трех камней, чтобы увидеть, что происходит по ту сторону стены. Линцзы клала подбородок на стену и во все глаза смотрела на адъютанта Жэня, утопавшего в утреннем свете. Жэнь учил солдат песне: «Гаолян заалел, гаолян покраснел, псы японские тут как тут, и творят беспредел, и страну они рвут, наши родичи толпами мрут! Ты, товарищ, вставай, будем бить мы врагов, охранять наш родимый край!»
Солдаты в отряде были все сплошь косноязычные, так и не могли нормально выучить песню, а вот дети, выглядывавшие из-за стены, пели без запинки. Отец до конца жизни помнил слова этой песни.
Однажды Линцзы набралась смелости и сама пошла к адъютанту Жэню, вот только по ошибке зашла в комнату ответственного за снабжение войск Зубастого Юя, который приходился командиру Юй Чжаньао родным дядей. Зубастому Юю перевалило за сорок, больше всего на свете он любил спиртное, деньги и женщин. В тот день он надрался в хлам, и тут в комнату ворвалась Линцзы; это все равно что мотылек летит к огню, а невинный ягненок попадает в логово к тигру…
Адъютант Жэнь приказал нескольким солдатам из своего отряда связать Зубастого Юя, который лишил девственности Линцзы.
Командир Юй тогда был расквартирован у нас дома, и когда к нему явился с донесением адъютант Жэнь, он спал на кане у моей бабушки. Бабушка уже умылась, расчесалась и собиралась поджарить несколько рыбинок в качестве закуски к вину, тут в комнату влетел разъяренный адъютант Жэнь и напугал бабушку так, что она аж подпрыгнула.
Адъютант Жэнь спросил у бабушки:
– Где командир?
– На кане спит.
– Разбуди его!
Бабушка сделала то, что ей велели.
Вышел заспанный командир Юй, он потягивался и зевал.
– Что случилось?
– Командир Юй, ежели япошка снасильничает одну из наших сестриц, надо ли его убить? – спросил адъютант Жэнь.
– Конечно!
– А ежели это будет китаец!
– Убить!
– Хорошо, товарищ командир, я ждал, что вы так скажете. Зубастый Юй надругался над простой девушкой Цао Линцзы. Я уже велел братьям связать его.
– Да неужто?
– Командир, на какое время назначим расстрел?
Командир Юй икнул и сказал:
– Переспать с бабой – не такое уж великое преступление!
– Товарищ командир, перед законом все равны, даже наследник императора!
– И как ты предлагаешь его покарать? – мрачно поинтересовался командир Юй.
– Расстрелять! – без тени сомнения ответил адъютант Жэнь.
Командир Юй хмыкнул и начал нервно мерять комнату шагами со злой миной. Затем лицо его растянулось в улыбке.
– Адъютант Жэнь, а что если мы всыплем ему прилюдно пятьдесят ударов плетью, а семье Линцзы выплатим двадцать юаней серебром?
Адъютант Жэнь насмешливо поинтересовался:
– Только потому, что он ваш родной дядя?
– Восемьдесят ударов плетью? А еще в наказание заставим жениться на Линцзы, я даже буду звать ее тетушкой!
Адъютант Жэнь снял с себя ремень и вместе с браунингом кинул командиру Юю в руки, после чего поклонился, сложив руки в почтительном жесте[29], и со словами «Командир, так будет проще для нас обоих!» стремительно вышел во двор.
Командир Юй с браунингом в руке смотрел вслед уходящему адъютанту Жэню. Потом процедил сквозь зубы:
– Катись ты знаешь куда, еще будут меня всякие несмышленыши учить! За те десять лет, что я разбойничал, никто не смел так развязно себя со мной вести!
Бабушка сказала:
– Чжаньао, нельзя отпускать адъютанта Жэня, как говорится, тысячу солдат легко набрать, а одного генерала с трудом сыщешь.
– Бабы в этом не разбираются! – в сердцах огрызнулся командир Юй.
– Я-то считала тебя храбрецом, вот уж не думала, что ты такой слабак! – заявила бабушка.
Командир Юй навел на нее пистолет.
– Что, жить надоело?
Бабушка рывком разорвала на груди сорочку, обнажив груди, похожие на пончики из рисовой муки.
– Стреляй!
Отец с криком «мамка!» кинулся к ней на грудь.
Неизвестно, сколько воспоминаний промелькнуло у Юй Чжаньао, пока он смотрел на круглую голову моего отца и прекрасное, словно луна, лицо бабушки. Он вздохнул, убрал пистолет и сказал:
– Одежду поправь!
С плетью в руках Юй Чжаньао вышел во двор, отвязал своего жеребчика соловой масти и, не седлая, поскакал на плац.
Солдаты лениво ошивались у стенки; при виде командира Юя все тут же встали по стойке смирно, никто не проронил ни слова.
Зубастого Юя со связанными руками привязали к дереву.
Командир Юй спешился и подошел к Зубастому Юю.
– Ты и впрямь такое сотворил?
Зубастый Юй запричитал:
– Чжаньао, развяжи меня, и я уйду.
Все взгляды солдат были прикованы к командиру Юю.
Командир Юй сказал:
– Дядя, мне придется тебя расстрелять.
Зубастый Юй взревел:
– Ублюдок! Осмелишься родного дядю умертвить?! Вспомни, сколько тебе дядя добра сделал! У тебя отец умер рано, дядя горбатился, зарабатывал, чтоб содержать твою мамку и тебя, если бы не я, то ты давно бы уже собак кормил!
Командир Юй взмахнул плетью, хлестнул Зубастого Юя по лицу и выругался: