– Хорошие пистолеты! А зачем тебе учиться стрелять?
Дедушка ответил:
– Чтоб убить Цао Мэнцзю.
– Разве твоя баба не его названая дочка?
– Он мне всыпал триста ударов подошвой. Я вместо тебя пострадал.
Пестрошей усмехнулся:
– Между прочим, ты убил двух человек, чтобы единолично завладеть бабой, надо бы вообще тебе башку отрубить.
– Он мне всыпал триста ударов подошвой, – повторил дедушка.
Пестрошей поднял правую руку и – бах! бах! бах! – прозвучали три выстрела, затем поднял левую руку и выстрелил еще трижды. Дедушка сел на корточки, обхватил голову руками и заорал. Разбойники хором загоготали.
Пестрошей удивленно сказал:
– Да ты трусливый заяц, как ты вообще смог кого-то убить?
– Обнаглел от сладострастия! – сказал один из разбойников.
Пестрошей велел:
– Возвращайся и торгуй. Корейская дубина помер, отныне у тебя будет наш пункт связи.
Дедушка не унимался:
– Я хочу научиться стрелять и убить Цао Мэнцзю.
– Его ничтожная жизнь в наших руках, в любой момент можем свести с ним счеты!
– Что ж я, зря ходил? – обиженно проворчал дедушка.
Пестрошей кинул дедушке его пистолеты. Тот неловко поймал один, второй уронил прямо в раскисшую жижу. Дедушка поднял его, вытряхнул набившуюся в ствол грязь, а потом полой одежды вытер грязь, налипшую сверху.
Кто-то из разбойников снова хотел завязать дедушке глаза черной тряпкой, но Пестрошей махнул рукой:
– Можно и без этого. – Потом встал и сказал: – Пойдемте искупаемся в речке, а заодно проводим немного хозяина винокурни.
Один из разбойников повел мула, дедушка тащился за ним, а Пестрошей и остальные его подручные столпились позади дедушки.
Когда они дошли до дамбы, Пестрошей холодно глянул на дедушку, вытиравшего с лица пот и грязь.
– Зря только пришел, зря… ну и жарища… – ворчал он.
Дедушка сорвал с себя перепачканную в грязи одежду, кинул на нее два своих пистолета, быстро прошел несколько шагов и вдруг прыгнул в реку. Он барахтался в воде, как полоски теста в шкворчащем масле, голова то всплывала, то тонула, он бил руками по воде, словно пытался вырвать клок рисовой соломы.
– Эй, парень, ты что, плавать не умеешь? – спросил один из разбойников.
Пестрошей хмыкнул.
С речки донеслись странные звуки – это дедушка пытался крикнуть, но тут же захлебнулся. Течение начало потихоньку сносить его на восток.
Пестрошей тоже двинулся вдоль реки на восток.
– Атаман, он и впрямь сейчас потонет!
– Так лезьте в воду и вытащите его! – распорядился Пестрошей.
Четверо бандитов прыгнули в реку и вытащили дедушку, который наглотался воды так, что его живот напоминал заполненный кувшин. Он лежал на насыпи, вытянувшись, словно мертвый.
Пестрошей велел:
– Приведите сюда мула.
Один из разбойников прибежал, ведя за собой мула.
Пестрошей сказал:
– Положите его на спину мула животом вниз!
Дедушку уложили на спину мула, прижав надувшимся как барабан животом к седлу.
– А теперь хлестните мула, чтоб побежал! – скомандовал Пестрошей.
Один из бандитов тянул мула, второй его подгонял, а еще двое поддерживали дедушку. Наш большой черный мул помчался на насыпи. Когда он отбежал примерно на расстояние двух выстрелов из лука, у дедушки изо рта фонтаном вырвался целый столп мутной воды.
Разбойники сняли дедушку с мула и снова положили на насыпь. Он так и остался там лежать и, вращая глазами, как дохлая рыба, смотрел на здоровенного Пестрошея.
Пестрошей снял с себя плащ и, ласково улыбаясь, сказал:
– Парень, считай, второй раз родился.
Лицо у дедушки было мертвенно-бледным, мышцы на щеках сводило судорогой.
Пестрошей и остальные разбойники разделись и попрыгали в воду. Все они были отличными пловцами и устроили настоящую битву, отчего во все стороны разлетались брызги.
Дедушка потихоньку поднялся, накинул на плечи плащ Пестрошея, высморкался, прочистил горло, размял руки и ноги. Седло мула было мокрым, и дедушка вытер его одеждой Пестрошея. Мул нежно потерся о ногу дедушки гладкой, как атлас, мордой. Дедушка потрепал его по спине:
– Черненький, подожди немного!
Когда дедушка схватил пистолеты, разбойники, словно стая уток, кинулись к берегу. Дедушка семь раз выстрелил, придерживаясь четкого ритма. По бездушной воде Мошуйхэ разлетелись кровь и мозги семи разбойников.
Дедушка выстрелил еще семь раз.
Пестрошей уже выбрался на берег. Речная вода омыла кожу, и она стала белоснежной. Разбойник, без тени страха стоя среди зеленой травы на речной отмели, с восхищением присвистнул:
– Отлично стреляешь!
Горячие, похожие на золото солнечные лучи осветили капли, катившиеся по его телу или неподвижно повисшие на коже.
– Пестрошей, ты щупал мою женщину? – спросил дедушка.
– К сожалению!
– Ты как стал разбойником?
– Ну, ты тоже не помрешь спокойно лежа на кане.
– В воду не пойдешь?
Пестрошей сделал несколько шагов, остановился на мелководье и ткнул себя в сердце:
– Стреляй сюда, а то разбитая голова слишком уродливо выглядит!
– Хорошо.
Семь пуль изрешетили сердце Пестрошея, он застонал и повалился в речку на спину. Ноги еще какое-то время торчали над водой, а потом он потихоньку ушел на дно, словно рыба.
На следующее утро дедушка с бабушкой, оседлав черных мулов, поехали к прадедушке. Тот как раз отливал из серебра «замок долголетия»[74] и при виде дедушки с бабушкой перевернул маленький плавильный котел.
Дедушка сказал:
– Слыхал, что Цао Мэнцзю одарил тебя десятью серебряными юанями.
– Пощади меня, достойный зять! – Прадедушка упал на колени.
Дедушка достал из-за пазухи десять серебряных долларов и уложил их на гладкий лоб прадедушки.
– Выпрями шею и не двигайся! – рявкнул дедушка.
Дедушка отошел на несколько шагов и двумя выстрелами – бах! бах! – сбил две монетки.
Он выстрелил еще дважды, и еще две монетки слетели.
Постепенно тело прадедушки обмякло, и дедушка не успел сделать все десять выстрелов, когда прадедушка повалился, разбитый параличом.
Бабушка вытащила из-за пазухи сотню монет и разбросала их так, что пол заблестел серебром.
11
Дедушка и отец вернулись в свой разрушенный дом, вытащили из тайника пятьдесят серебряных юаней, переоделись в лохмотья, как попрошайки, пробрались в уездный город и неподалеку от вокзала в маленькой лавочке, над которой висел красный фонарь, купили пятьсот патронов у густо напомаженной и напудренной женщины. Несколько дней они прятались, а потом с помощью различных уловок проскользнули через городские ворота, чтобы найти Рябого Лэна и поквитаться.
Утром на шестой день после засады на мосту через Мошуйхэ дедушка и отец, подгоняя маленького козленка, готового лопнуть, добрались до гаолянового поля на западном краю деревни. Это было пятнадцатое число восьмого месяца по лунному календарю. Больше четырехсот японцев и шестисот солдат марионеточной армии окружили деревню железным кольцом.
Дедушка и отец тут же освободили козленку задний проход, и несчастное животное сначала вывалило килограмм навоза, а следом несколько сотен патронов. Не обращая внимания на ужасную вонь, они быстро вооружились, чтобы развернуть в гаоляновом поле героическую борьбу с агрессорами. Хотя им удалось убить несколько десятков японцев и несколько десятков солдат марионеточной армии, в итоге отец и сын так и не смогли незначительными силами изменить ход событий. Ночью деревенские жители попытались прорвать окружение на южном краю деревни, где не слышно было выстрелов, и попали под ураганный огонь японских пулеметов. Несколько сотен мужчин и женщин погибли в гаоляновом поле, а их смертельно раненные односельчане катались по земле, приминая несметное множество стеблей красного гаоляна.
Отступая, японские черти подожгли все дома в деревне, пламя взвилось ввысь, осветив половину неба.
В тот день луна была полной и кроваво-красной, но из-за этой бойни сделалась бледной и слабой и, убитая горем, висела в небе, как выцветший рисунок, вырезанный из бумаги.
– Пап, куда мы теперь пойдем?
Дедушка ничего не ответил.
Часть IIIСобачьи тропы
1
Славная история человечества связана с огромным количеством легенд и воспоминаний о собаках: отвратительных собаках, почтенных собаках, страшных и жалких. Пока дедушка с отцом бесцельно шатались по перекресткам жизни, сотни собак под предводительством трех наших псов на месте массового убийства в гаоляновом поле к югу от нашей деревни когтями процарапали в черноземе серо-белые дорожки. Изначально мы держали дома пять собак. Те две желтых собаки, испытавших тяготы и лишения, одновременно умерли, когда моему отцу было три года. Когда Черный, Зеленый и Красный стали вожаками стаи и блеснули своими талантами на месте бойни, им было почти по пятнадцать лет, для человека это еще молодость, а для пса уже старость.
После массового убийства полилась рекой черная кровь, которая немилосердно смыла болезненные воспоминания о засаде и бое на реке Мошуйхэ, вырезанные в сердцах дедушки и отца, словно бы черная туча закрыла собой кроваво-красное солнце. Но воспоминания отца о бабушке словно солнечный луч пробивались через просветы в тучах. Солнцу, закрытому черными тучами, было явно очень плохо: его лучи, пробившиеся сквозь густые тучи, вызывали у меня страх и тревогу. А из-за тоски по бабушке, что периодически прорывалась в упорной борьбе отца с поедающими трупы бешеными собаками, я и вовсе испытываю страх, как бездомный пес.
В ходе массового убийства вечером в праздник Середины осени одна тысяча девятьсот тридцать девятого года были истреблены почти все жители нашей деревни, а несколько сот собак стали по-настоящему бездомными. Дедушка постоянно отстреливал псов, прибегавших на запах крови, чтобы полакомиться мертвечиной, пистолет в руках отца уже охрип, от него исходил жар. Ствол светился красным цветом под полной луной, белой, словно иней, холодной, как лед. После ожесточенного боя гаолян, окутанный чистым и печальным лунным светом, казался особенно спокойным. Пожар в деревне полыхал вовсю, языки пламени беспорядочно лизали низкое небо, издавая при этом звук бьющегося на ветру знамени. Японские и объединенные императорские войска