Вбежала Ласка с черными распущенными волосами, посмотрела на дедушку, который сидел на кане, обхватив колени руками, ничего не стала говорить, подобрала осколки чашки и собралась уходить.
Тут в горло дедушки ударил горячий воздух, он пришел в себя и через силу проговорил:
– Ну-ка… стой…
Ласка повернулась, закусив белоснежными зубами пухлую губу, и кокетливо улыбнулась. В темной комнате словно бы блеснул золотой луч, а дождь за окном перегородила зеленая стена. Дедушка смотрел на распущенные волосы Ласки, на маленькие полупрозрачные ушки, на налитые груди.
– А ты выросла. – Уголки губ девушки слегка дернулись, появились две хитрые морщинки. – Что делала?
– Спала! – зевнула Ласка. – Сколько еще будет лить этот чертов дождь, небось у Небесной речки[116] дно пробито.
– Доугуань с матерью из-за дождя застряли. Она ж говорила, что через три дня вернется? Старуха уж, наверное, сгнила там.
– От меня еще что-то нужно?
Дедушка опустил голову, подумал немного и ответил:
– Нет.
Ласка снова закусила губу, вильнула задом и ушла.
Комната снова погрузилась во мрак. Серая пелена дождя за окном стала еще плотнее. Черный мул так и стоял, его копыта покрывала вода. Дедушка увидел, как мул бьет хвостом, а на бедре у него сводит судорогой длинную мышцу.
Ласка снова вошла, оперлась о дверной косяк, затуманенным взором глядя на дедушку. Ее всегда ясные, словно прозрачная вода, глаза словно бы заволокло синей дымкой.
Стук дождя отступил и раздавался где-то далеко, дедушка ощутил, что у него вспотели ступни и ладони.
– Чего ты хотела?
Ласка закусила губу и усмехнулась. Дедушка увидел, как комнату снова залил золотой свет.
– Хочешь выпить? – спросила Ласка.
– А ты со мной выпьешь за компанию?
– Да.
Ласка принесла бутылку вина и нарезала соленые яйца.
Стук дождя за окном напоминал гром, от черного мула, как от темного камня, тянуло холодом, холод просочился в комнату, окутал дедушкино обнаженное тело, и его невольно пробила дрожь.
– Холодно? – презрительно спросила Ласка.
– Жарко! – рассердился дедушка.
Ласка налила две чашки вина и одну передала дедушке, а вторую подняла сама, и чашки слегка стукнулись краями. Потом две пустые чашки упали на кан, а дедушка и Ласка смотрели друг другу в глаза.
Дедушка увидел, что в комнате повсюду полыхают золотые языки пламени, а среди них трепещут два маленьких синих язычка. Золотые языки пламени обжигали его тело, а синие – душу…
– Благородному мужу и через десять лет поквитаться не поздно! – холодно сказал дедушка, засовывая пистолет в кобуру.
Черное Око, который стоял на насыпи, гордо расправив плечи, спустился к бабушкиной могиле, обошел ее, поддел носком ноги ком земли и вздохнул:
– Эх, человек живет свой век, как травинка – одну осень. Лао Юй, наше братство собирается бороться с японцами, вступай в наши ряды.
– Присоединиться к тем, кто подделывается под духов, а заигрывает с демонами? – скривился дедушка.
– Ты, мать твою, нос-то не задирай. Да, нашему братству помогают духи, мы действуем по законам Неба и по воле народа, и для тебя великая честь, что мы тебя приютим. – Черное Око пнул по бабушкиной могильной насыпи. – Я тебя зову только ради нее.
– А мне твоя милость не нужна. Когда уже мы с тобой разберемся, кто есть кто? Ты не думай, что с тем делом все покончено!
– Думаешь, я тебя боюсь? – Черное Око похлопал по пистолету на поясе. – Я тоже выучился стрелять.
Тут с дамбы спустился еще один член «Железного братства», молодой парень с тонкими бровями. Он схватил дедушку за руку и начал с пафосом уговаривать:
– Командир Юй, братьям знакомо твое героическое имя, все ждут, чтобы ты вступил в наши ряды. Когда страна разваливается на части, на каждом лежит ответственность. Ради победы над Японией нужно забыть прошлые раздоры и личную вражду. Вот победим японцев, тогда и по- смотрим.
Дедушка с любопытством разглядывал парня. Он вспомнил своего адъютанта Жэня, юного героя, который так глупо погиб, когда чистил пистолет, и спросил:
– Ты что, коммунист?
Парень ответил:
– Нет, не из коммунистов и не из гоминьдановцев. Ненавижу и тех, и других.
– Молодец!
– Мое прозвище Пятый Заваруха.
Дедушка похлопал его по руке.
– Будем знакомы.
Отец стоял рядом с дедушкой и не шевелился. Он с интересом разглядывал головы членов «Железного братства»: их отличительным знаком были выбритые черепа над лбами, и отец не понимал, зачем они так делают.
6
Ласка и дедушка неистово любили друг друга три дня и три ночи, ее и без того пухлые губы совсем отекли, из них сочились тонкие ниточки крови, которые попадали в рот и затекали между зубами. Когда дедушка целовал Ласку, то всегда ощущал сводивший с ума привкус крови. Три дня и три ночи дождь лил как из ведра, но когда в комнате рассеивался золотистый и лазурно-голубой цвет, дедушка сразу слышал шелест серо-зеленого гаоляна, доносившийся с полей, крики жаб из воды и писк диких зайцев. В холодном воздухе смешалось множество разных запахов, но сильнее остальных выделялся запах черного мула. Он так и стоял там и уже увяз в земле на половину чи. Когда дедушка чуял его запах, то всегда ощущал, что от мула исходит огромная угроза и подумывал даже при случае взять маузер и размозжить мулу его плоскую, словно доска, голову. Много раз дедушка даже брался за пистолет, но всякий раз в этот момент в комнате начинали ярко полыхать золотистые языки пламени.
На четвертый день рано утром дедушка открыл глаза и обнаружил, что лежавшая рядом с ним Ласка совсем похудела, под глазами залегли черно-фиолетовые тени, пухлые губы потрескались и были покрыты чешуйками сухой белой кожи. Тут он услышал, как в деревне с грохотом падают дома. Он наспех оделся и, шатаясь, слез с кана, но вдруг ни с того ни с сего перекувырнулся и упал ничком. Растянувшись на полу, дедушка почувствовал, что живот урчит от голода, насилу поднялся и что есть мочи закричал, зовя тетку Лю, однако ответа не последовало. Он всем телом навалился и открыл дверь комнатки, где жили тетка Лю и Ласка, поднял глаза и увидел, что на кане сидит изумрудно-зеленая лягушка, а тетки Лю и след простыл. Дедушка вернулся в комнату, за окном которой стоял черный мул, подобрал несколько раздавленных соленых яиц и съел вместе со скорлупой. Однако от соленых яиц аппетит разыгрался пуще прежнего, дедушка бросился на кухню, обыскал там все шкафы и за один присест съел четыре пампушки, покрытые зелеными ворсинками плесени, девять соленых яиц, два куска вонючего доуфу[117], три луковицы с засохшими перьями и наконец запил все это ложкой арахисового масла.
Солнце вставало из-за гаолянового поля, как кровавое пятно. Ласка все еще сладко спала. Дедушка смотрел на ее лоснящееся, как у черного мула, тело, и перед глазами снова с треском рассыпались золотистые искры, но солнечный свет за окном поглотил их. Дедушка ткнул Ласку в живот пистолетом. Ласка открыла глаза и усмехнулась, а в глазах плясали синие языки пламени. Дедушка, спотыкаясь, выбежал во двор и увидел огромное круглое солнце, какого уже давно не было. Оно было влажным, будто новорожденный младенец в крови, и вокруг дедушки лужи окрасились в красный цвет, вода с плеском потекла на поля, гаолян уже наполовину размок, как тростник в озере.
Потихоньку вода во дворе обмелела, и наконец показалась рыхлая от влаги земля. Стена между восточным и западным двором тоже рухнула. Дядя Лохань, тетка Лю и все работники винокурни выбежали посмотреть на солнце. Дедушка увидел, что у них на руках и лицах следы зеленой патины от медных монет.
– Вы что, играли три дня и три ночи? – спросил дедушка.
– Да, – кивнул дядя Лохань.
– Мул увяз рядом с прошлогодним погребом. Найдите веревку и жердины, вытащите его.
Работники винокурни пропустили у мула под животом две веревки, завязали на спине двумя узлами, через которые продели жердины. После чего больше десятка работников с криками налегли и выдернули копыта мула из земли, словно морковку.
После дождя небо прояснилось, дождевая вода быстро просочилась под землю, а верхний слой земли раскис, превратившись в блестящую глину, напоминавшую жир. Бабушка верхом на муле, прижимая к груди отца, приехала из раскисшего гаолянового поля домой. Копыта и брюхо мула были забрызганы грязью. Как только черные мулы, разлученные на несколько дней, почувствовали запах друг друга, то начали бить копытами и громко ржать, а когда их привязали у кормушки, то они норовили еще и по-дружески кусаться.
Дедушка смущенно вышел навстречу бабушке и забрал у нее отца. Глаза у бабушки покраснели и опухли, от ее тела исходил неприятный запах плесени.
– Ты обо всем позаботилась?
– Только сегодня утром похоронили. Если бы дождь шел еще пару дней, то уже черви бы завелись.
– Ох уж этот дождь. И впрямь, будто кто дно у Небесной реки пробил. – Дедушка держал на руках отца. – Поздоровайся с названым отцом, Доугуань!
– Все-то у тебя «названый отец» да «названый отец», – проворчала бабушка. – Подержи его, я пойду переоденусь.
Дедушка с отцом на руках прошелся по дворику, показал ему на четыре глубокие рытвины от копыт мула:
– Доугуань, малыш, смотри, тут у нас мул увяз в земле и простоял так три дня и три ночи.
Вышла Ласка с медным тазом, чтоб набрать воды. Она, глядя на дедушку, закусила губу и скривила рот. Дедушка с пониманием усмехнулся, а Ласка состроила недовольную мину.
Дедушка тихонько спросил:
– Ты чего?
– Все этот проклятый дождь виноват, – со злостью ответила Ласка.
Когда Ласка занесла в дом воду, дедушка услышал, как бабушка допрашивает ее:
– Что ты ему сказала?
– Ничего!
– Жалуешься на проклятый дождь?
– Нет, нет, проклятый дождь наверняка шел потому, что дно у Небесной реки пробили.