Глава 2Советская карательная политикаТеория и импровизацияВнесудебные (чрезвычайные) и юридические учрежденияКрасный террор
История советской карательной политики исследована недостаточно. Более того, этот термин долгое время был изъят из обихода. Статей под таким названием нет в советских энциклопедиях, в книгах и статьях советских авторов говорилось лишь о правоохранительной политике. Потому оправдывающие все действия советских вождей, особенно в ленинский период, историки и юристы писали о том, что в 1918–1920 гг. устанавливались «важнейшие демократические принципы судоустройства и судопроизводства», «укреплялся революционный правопорядок», а ВЧК была «органом государственной безопасности нового, социалистического типа»[83]. Другие, сопоставляя российские уголовные кодексы 1845, 1927 и 1960 гг., находили неизменной полицейскую психологию в России, «вне зависимости от природы режима»[84]. Сторонников тезиса о преемственности репрессивной политики царского и советского правительств поддерживало высказывание Ленина о том, что сопротивление имущих подавлялось «всеми теми средствами, которыми они подавляли пролетариат, — другие средства не изобретены»[85].
Разумеется, могут быть разные мнения, хотя руководители юстиции той поры были достаточно циничны и откровенны, открещиваясь от существующих правовых норм, поощряя беспредел — «революционный правопорядок». 16 июня 1918 г. нарком юстиции П. Стучка отменил все ранее изданные циркуляры о революционных трибуналах и заявил, что эти учреждения «в выборе мер борьбы с контрреволюцией, саботажем и пр. не связаны никакими ограничениями». Председатель революционного военного трибунала К. Данишевский чуть позже уточнял: «Военные трибуналы не руководствуются и не должны руководствоваться никакими юридическими нормами. Это карающие органы, созданные в процессе напряженной борьбы, которые постановляют свои приговоры, руководствуясь принципом политической целесообразности и правосознанием коммунистов»[86]. Что касается ВЧК, то она имела столь огромные полномочия для своих действий, которых никогда не было ни у полиции, ни у корпуса жандармов.
У Ленина и большевиков не было строго продуманной и осуществляемой по какому-либо заранее разработанному плану карательной политики. Можно говорить о нигилистическом отношении советских властей к принимаемым указам и отметить тенденции к ужесточению наказаний. Большевики, пришедшие к власти, имели опыт разрушения, а не созидания государственных устоев. Они на себе испытали изнанку карательной системы царизма: знали тюрьмы, ссылки, эмиграции, законы, по которым их судили, умели опознавать провокаторов, избегать цензуру… Их долго и постоянно преследовали, приспособили к нелегальным действиям, теперь, получив власть, не желая ее никому отдавать и ни с кем ею делиться, они были готовы к отмщенью за пережитое и, обосновывая свою готовность к самопожертвованию, оправдывали склонность к террору важностью приближения мировой революции. Участников первых заседаний большевистского Совнаркома поражала форма их проведения, напоминавшая собрание подпольного революционного комитета[87].
Большевистский Совнарком во главе с Лениным быстро подчинил себе многопартийный В ЦИК и уже в начале ноября 1917 г. стал органом, объединившим в своих руках исполнительную и законодательную власть[88]. Несколько больше времени понадобилось Совнаркому для реализации декрета от 27 октября 1917 г. о закрытии всех газет, выступавших против большевистского правительства. Теперь формирование общественного мнения в стране всецело переходило в их руки. Всякая критика властей была объявлена «контрреволюционной». «Терпеть существование этих газет, — утверждал Ленин, — значит перестать быть социалистом… Мы не можем дать буржуазии клеветать на нас»[89]. В результате к январю 1918 г. было закрыто до 122 оппозиционных газет, к августу 1918 г. еще около 340, т. е. газеты неправительственного направления на советской территории перестали существовать. В принципе террор начинается тогда, когда власти начинают нарушать общепринятые в демократическом обществе права человека. Закрытие небольшевистских газет происходило болезненно, дискуссии на эту тему среди самих большевиков и левых эсеров шли долго, но результат был предопределен: при установлении однопартийной системы в стране оппозиционной прессе не было места[90].
Отношения с судебной властью у большевиков сложились еще проще. Царские законы, регламентирующие политические преступления, были отменены еще Временным правительством, им же распущены полиция и охранка. Потому советские следственные и судебные учреждения власти создавали по своему усмотрению. Декрет Совнаркома о суде 22 ноября 1917 г. устанавливал его принципы — руководствоваться указаниями власти, революционной совестью и революционным правосознанием судей. Декрет устанавливал, что бороться с контрреволюцией будут не выборные суды, а революционные трибуналы с особыми следственными комиссиями[91]. Суды рассматривали в основном уголовные дела. Их деятельность все годы гражданской войны была малоэффективна. Создание судов не прекратило осенью 1917 г. в Петрограде «самосудов» толпы, когда преступника или подозреваемого избивали, убивали или топили в Фонтанке[92]. Когда же дело касалось ограбления или разбоя по отношению не к гражданам, а государственным складам, его передавали для рассмотрения более действенному учреждению — ЧК[93]. Народные суды достаточно либерально относились к уголовным преступлениям, они не приговаривали к расстрелам или длительным срокам заключения. В январе 1918 г. московские суды приговорили к условному наказанию 13 % осужденных, во второй половине года — 40 %. В 1920 г. народные суды осудили 582 571 человека, к лишению свободы приговорили 199 182 (из них условно — 79 979), остальных — к мерам наказания, не связанным с лишением свободы[94]. Эти данные свидетельствуют о том, что ужесточение наказания за политические преступления — разгул красного террора осенью 1918 г. — сопровождалось мягкостью наказания за уголовные — увеличение условных приговоров.
Контрреволюция, политические преступления были в ведении территориальных и военных революционных трибуналов, ВЧК. Местные (территориальные) революционные трибуналы по декрету о суде избирались губернскими или городскими Советами в составе председателя и шести очередных заседателей. В «Руководстве для устройства революционных трибуналов», подписанном П. И. Стучкой, указывалось, что «защитниками и обвинителями в революционных трибуналах могут быть все неопороченные граждане»[95]. Компетенции судов, трибуналов и ВЧК, несмотря на различные распоряжения о том, что входит в обязанности каждого из этих учреждений, все годы гражданской войны не соблюдались. Можно говорить о разном уровне террора в центральных городах и на периферии, но жестокость по отношению к арестованным была свойственна многим представителями властей.
Анкетирование 6 ноября 1918 г. 32 революционных трибуналов выявило, что за время функционирования они рассмотрели 12 223 дела. Среди них дела о контрреволюционных выступлениях составили 35 %; о спекуляции — 32 %; о взяточничестве, подлоге, неправомерном использовании советских документов — 19 %; о погромах — 7 %; о саботаже — 6 %; о шпионаже — 1 %.
Самым распространенным видом наказания, применявшимся в течение года революционными трибуналами, было тюремное заключение с принудительными общественными работами. К этому виду наказаний были приговорены 65 % за взяточничество, 60 % подсудимых за саботаж, 57 % за контрреволюционные выступления, 58 % за погромы, к расстрелу — 14 человек (12 — за контрреволюционные выступления и 2 — за преступления по должности). Большинство революционных трибуналов возглавляли рабочие-коммунисты[96]. Постановлением ВЦИК от 18 июня 1918 г. были утверждены: председатель ревтрибунала при ВЦИК Медведев; следственный отдел трибунала — Розмирович, Кингисепп, Диасперов; обвинительная комиссия — Крыленко, Чикколини, Могилевский, одновременно ревтрибуналам предоставлялось право применения любой меры наказания. После этого расстрел стал постоянной практикой ревтрибуналов[97]. Ленин убеждал: «Не было ни одной революции и эпохи гражданской войны, в которых не было бы расстрелов»[98].
На протяжении гражданской войны состав и функции ревтрибуналов изменялись. С весны 1919 г. их возглавляли политические работники, а еще через год в подсудность ревтрибуналов вошли: контрреволюционные деяния, дела о крупной спекуляции, должностные преступления, дезертирство. В 1919 г. 13 ревтрибуналов осудили 2321 человека, из них 17 % к расстрелу; в 1920 г. ревтрибуналы рассмотрели 23 447 дел, из них в первом полугодии были присуждены к расстрелу 11 % осужденных, во втором — 7 %. Цифры эти условны, так как точной статистики не обнаружено. Можно лишь констатировать, что ревтрибуналы были чрезвычайными судебными органами, решения которых можно было обжаловать подачей кассаций в специальные отделы при ВЦИК. В кассационный трибунал входили: П. А. Красиков, член коллегии НКЮ — председатель; К. X. Данишевский — председатель ревтрибунала республики; И. К. Ксенофонтов — заместитель председателя ВЧК. Результативность подаваемых кассационных жалоб была невелика. В 1919 г. кассационный трибунал рассмотрел 39 жалоб священнослужителей, приговоренных к расстрелу. Из них 36 приговоров были подтверждены. В 1920 г. было рассмотрено 704 смертных приговора, из них 556 утверждены