Франсуа Базен смотрел на пробирающий его до мурашек вид – та дорога, что уходила от Парижа на север Франции, была забита конными фургонами и беженцами. Неделю назад Наполеон III обратился к подданным с обращением через центральные газеты, призывая их не только бороться с захватчиками, но и принять с должным теплом жителей Парижа, которые уходят из города, чтобы не стеснять гарнизон во время тяжелой осады. А в том, что она будет, уже никто не сомневался, потому как иностранные газеты просто кипели от боевого запала, обсуждая то, как будет проходить парад победителей в Париже. Поэтому, учитывая, что эти газеты, несмотря на оформление коалиции, продолжали поступать через линию фронта, глубина трагедии была совершенно очевидна каждому французу и никем не оспаривалась.
Впрочем, никто не роптал. Даже более того – желание правительства сражаться до последней капли крови очень сильно повысило престиж Императора Наполеона III в глазах практически всех слоев общества. И особенно у простого населения, отлично понимающего, что союзники идут в гости не вина попить, а грабить и убивать.
Однако серьезно ситуацию этот патриотический подъем не менял – Франция уверенно шла к поражению.
– Видите, Франсуа, до чего нас довели амбиции этого сумасшедшего, – недовольно процедил Луи Трошю[88].
– Луи, нас могут услышать. А сейчас любое, даже самое крохотное зерно сомнения может испортить дело, – отозвался стоящий рядом Патрис де Мак-Магон[89].
– Как его можно испортить еще сильнее?
– Если мы выдержим осаду и подпишем мир, не сложив оружия, то сохраним лицо.
– Кто вам это сказал? – недовольно проворчал Луи. – Вы верите, что союзники это допустят?
– Мы очень хорошо укрепили город, сосредоточив в нем семьдесят тысяч солдат при весьма приличном боезапасе и продовольствии. Что они реально могут сделать? Узкие улочки, баррикады, траншеи, обложенные мешками с землей позиции стрелков и артиллеристов…
– Да кто вообще полезет сюда? Зачем им нас штурмовать? Осадили. Подождали, пока мы съедим все продовольствие, и приняли полную, безоговорочную капитуляцию. – Луи был неумолим.
– Я думаю, долгие осады не входят в их планы. Великобритания, Пруссия и Италия сильно измотаны войной, кроме того, Лондон с огромным удовольствием бы прекратил свое участие в этом фарсе, так как у него сейчас из рук уплывает Индия.
– А в чем проблема? Наш флот скоро прекратит свое существование. Они смогут сохранять в этой коалиции только номинальное участие и полностью сосредоточиться на вопросах Пенджабского восстания. Или вы думаете, что англичане полезут на парижские баррикады? Вот делать им больше нечего. Им еще сикхов по горам гонять предстоит. И, учитывая, что к восстанию почти наверняка приложил руку русский Император, это развлечение у них растянется на весьма продолжительное время.
– Вы думаете, это сделал он?
– А что они забыли в Москве? Вы ведь помните довольно старую статью в газете о том, что русский Император принимал делегацию из Северной Индии. Думаете, они действительно обсуждали вопросы открытия в столице России театра индийских танцев?
– А в Лондоне это знают?
– Не уверен. Считаю, что нет. Ведь, в отличие от нас, они не уверены в непричастности к этому восстанию Парижа, ибо нам это выгодно. Поэтому не делают, да и не будут делать никаких резких движений. У них вся Империя трещит по швам. Одно неловкое движение, и они одним махом станут заурядной европейской страной, так как отложившиеся колонии не смогут обеспечивать их сырьем и рынком сбыта. Я вообще считаю, что на территории Франции в ходе предстоящей кампании англичане будут представлены чисто символически.
– Это так на них похоже, – покачал головой Мак-Магон. – А ведь именно они эту кашу и заварили.
– Вы так считаете?
– Уверен. Александр – хитрый варвар, который всегда себе на уме и не делает ничего, чтобы было ему не выгодно. Он воспользовался минутой слабости в Европе и решил застарелую проблему русских, захватив южные проливы Черного моря. Учитывая то, как пострадали уже все ведущие мировые державы, никто оспаривать его успех не будет. Да он и не уступит от своего интереса. А новая война… нет. На это никто не пойдет. По крайней мере, не сейчас.
– А как же быть с тем, что он легко согласился выступить против нас с армией?
– Да какой армией? Вы смеетесь? В Галлиполи сейчас загружается на корабли заявленный русский контингент: один пехотный корпус, бригада горных стрелков, два полка шестидюймовых[90] мортир и немного легкой кавалерии. По масштабам войны – совершенно ничтожные силы. Там суммарно тысяч пятьдесят человек едва наберется.
– Вы забыли про два воздухоплавательных батальона и порядка двух десятков прочих наименований.
– Действительно. Как я мог забыть два десятка малых подразделений, которые даже пехотного полка суммарно не наберут. Вы понимаете, Александр старается не хуже британцев обойтись малой кровью. Я убежден в том, что его участие будет носить формальный характер.
– Вы знаете, а я бы так не сказал, – задумчиво произнес Базен. – Да, в масштабах фронта его силы весьма скромны. Однако учитывая новую диспозицию, его корпус, чрезвычайно усиленный вспомогательными частями, сможет действовать самостоятельно и достаточно агрессивно.
– То, что вы говорите, очень рискованно. Русский Император не любит терять своих людей. Я думаю, что на такой риск он не пойдет.
– Пока что Александр отличался тем, что не проигрывал крупных сражений. Признаться, я опасаюсь его.
– Мы все его опасаемся, – недовольно покачал головой Мак-Магон.
Глава 6
23 мая 1871 года. Лондон
Королева сидела за декоративным журнальным столиком и читала свежие газеты. Все шло, как и запланировано – героические пруссаки, итальянцы, австрийцы и прочие грозно махали флагами и скандировали свои намерения покарать «подлых французов». О русских же шли лишь краткие упоминания в сводках разного характера, дескать, «да, тоже где-то есть и что-то делают, но рассчитывать на них не стоит». Но в этот день все пошло не так. Хотя бы потому, что при чтении свежих газет Ее Королевского Величества присутствовали Уильям Гладстон и Эдуард Дерби.
– Почему вы допустили публикацию всех этих статей? – сквозь зубы спросила королева Виктория.
– Мы реально ничего не могли сделать, – развел руками Гладстон. – Первыми устроили сущую истерию итальянские газеты, в тот же день отреагировали австрийцы со швейцарцами, а потом пошла просто лавина, которой было нельзя ничего противопоставить.
– А если бы мы попытались, – уточнил Дерби, – то выглядели бы в весьма недобром свете. На наши маленькие шалости вроде максимального замалчивания участия в военных делах русских войск можно было спокойно закрыть глаза, но…
– Что там на самом деле произошло? – процедила Виктория. – Из газет ничего не понятно. Одна туманность.
– Наши наблюдатели в Италии сообщили, что Александр сосредоточил свои войска на побережье, недалеко от фронта, но на передовую боевые подразделения не выводил. Перед ним стояла итальянская дивизия, широким фронтом занимая оборонительную позицию по предгорной полосе.
– И французы не узнали о том, что русские сосредоточились именно в этом месте?
– Судя по всему – нет, – виновато потупил глаза Дерби.
– Почему?
– Потому что у них очень слабая разведка, а Император действовал весьма быстро. Еще до того, как его войска завершили сосредоточение в тылу итальянской дивизии, второй воздухоплавательный батальон, укомплектованный дирижаблями, действуя совместно с небольшими конными и пешими группами, устремился на позиции французов с целью разведать реальное положение их оборонительных рубежей.
– И итальянское командование на это не отреагировало?
– Отреагировало. Тем более что мы им настоятельно рекомендовали это. Однако наступление, которое они предприняли, захлебнулось. Ценой значительных жертв итальянской армии удалось отбросить французов на второй оборонительный рубеж, то есть продвинуться всего лишь на несколько миль. И больше наступать они не могут. Даже более того – опасаются контратаки противника.
– Мне кажется, это все итальянская эмоциональность. Дела вряд ли обстоят настолько плохо.
– Они оставили на подступах к французским позициям свыше тридцати тысяч убитыми и ранеными. Причем, что немаловажно, большая часть раненых скончалась в течение суток, потому как медицинская служба у них совершенно не развита.
– А что Александр? Почему он им не помог?
– Он разве не видел, как мы пытаемся его максимально затенить? По всей видимости, этот шаг итальянского командования он вполне просчитал, а потому использовал в собственных интересах. Французы, подумав, что эти дирижабли – отвлекающий маневр, отправили на участок итальянского наступления все свои наличные резервы, дабы не допустить прорыва фронта. Как только французы ушли слишком далеко для быстрой реакции на его действия, он предпринял наступление. На рассвете двадцать канонерок открыли мощный фланкирующий огонь, под прикрытием которого смогли занять свои позиции мортиры и прицельно ударить по французам. Их поддержали легкие полковые пушки. Ураганный артиллерийский огонь более чем тысячи орудий длился до полудня и, как мы поняли, корректировался с воздушных шаров первого воздухоплавательного батальона. В результате в обед все немногочисленные митральезы и пушки лягушатников были либо уничтожены, либо лишены прислуги, выкошенной шрапнелью. Да и с пехотными подразделениями французов все обстояло не так хорошо, как нам хотелось бы, – огромные потери от шрапнелей вызвали сильную деморализацию бойцов. А потом пехотный корпус и бригада горных стрелков перешли в общее наступление редкими цепями. Причем до тех пор, пока русская пехота не достигла французских траншей, работала их легкая артиллерия, не дававшая лягушатникам высунуться и открыть губительный стрелковый огонь.
– Французы отступили и заняли вторую линию обороны?
– Нет. Почти все либо погибли в том бою, либо сдались в плен. На второй оборонительной линии русский усиленный корпус встретило всего три сводных полка ополченцев, причем без артиллерии, митральез и современных винтовок. Три часа артподготовки шрапнелями привели к тому, что на позициях едва ли можно было набрать батальон. Как вы понимаете, дальнейший ход событий оказался весьма и весьма плачевным. Бригада горных стрелков совместно с осадными полками и флотилией канонерских лодок отправилась осаждать Марсель, а пехотный корпус развернулся и пошел как паровой каток в мощном фланговом ударе. Уже спустя два дня после начала русского наступления итальянского фронта французской армии не существовало. Кое-какие отдельные части старались с максимальной скоростью отступить за Рону с надеждой там закрепиться. Но шансов очень мало, так как итальянские, австрийские, венгерские, швейцарские и богемские части перешли в общее наступление, которое уже не остановить.
– А как дела обстоят на севере? Там ведь тоже успешное наступление, как пишут газеты.
– Бельгийский пехотный корпус, начав свое наступление от моря, вынудил французские войска начать общий отход. Прусские войска поджимают французов, но никаких боев практически не идет. Все сильно измотаны, особенно колбасники.
– Тогда, мистер Дерби, я не вижу проблем в сложившейся ситуации. Прусские войска, усиленные бельгийским, нидерландским, датским, алеманским и вестфальским корпусами смогли выбить из своих траншей французскую армию и гонят ее к Парижу. Это грандиозная победа, потому что от прусской границы до столицы Франции чуть больше ста пятидесяти миль. И никто, ни единая душа уже не сможет остановить эту армию. В газетах со всей ответственностью и серьезностью нужно сказать, что победа русского Императора, безусловно, хороша и эффектна, только исход войны решила гениальная стратегическая находка Мольтке, сумевшего, практически не неся потерь, вынудить французов отступать. Вам все ясно?
– Ваше Королевское Величество, – смущенно жевал губы Гладстон. – А что, если Мольтке не сможет взять Париж с ходу?
– Что значит не сможет? – удивленно подняла бровь Виктория. – Семьдесят тысяч солдат смогут остановить более миллиона?
– Они хорошо укрепились. Насколько мы знаем, Париж превращен в крепость. Причем наши военные сомневаются в ее удачном штурме.
– Вздор! Если Мольтке не сможет взять Париж, то это останется несмываемым позором не только на нем, но и на всем германском оружии. Сколько у него будет времени до подхода корпуса Александра?
– А вы знаете, русские никуда не спешат. Насколько я знаю, они собираются осаждать Марсель и временно ни во что больше не вмешиваются. Тем более что значительно более могущественные силы союзников уже устремились на север.
– Вот как… и чем он это мотивирует?
– Усталостью солдат. Дескать, решительный марш совершенно их измотал. Впрочем, со стратегической точки зрения его поступок вполне оправдан, так как он запер в Марселе до корпуса французских ополченцев из числа отставников, добровольцев и моряков. Они очень плохо вооружены, но представляют определенную опасность. По крайней мере, на совете фронта никто не был против подобного маневра.
– Странно. – Виктория задумалась. – То есть он не спешит на штурм Парижа?
– Именно. Что и настораживает. Что-то не так. Насколько нам известно, его войска вполне боеспособны. Мы уверены в том, что он может смять марсельское ополчение в считаные дни и продолжить наступление на север Франции. Или он решил нам подыграть, или что-то задумал. – Гладстон пожал плечами.
– Странно все это…
– Ничего странного, – очнулся от задумчивости Дерби. – Александр славен тем, что очень трепетно относится к своим солдатам и попусту ими не рискует. Если он не стремится как можно быстрее ввязаться в кровопролитные бои в Париже, значит, ему это не нужно. Что он сможет получить от Франции? Контрибуция? Он ее уже взял. Вы же помните ту волну грабежей банков и крупных поместий, которая поглотила всю Францию поздней осенью прошлого года. По предварительным подсчетам, как писала газета Le Figaro[91], к марту 1871 года было уже похищено золота, серебра и драгоценных камней на сорок миллиардов франков[92]. При этом газета не учитывала художественную стоимость ценностей, оценивая все по рыночной цене материалов. Это гигантские деньги. Я считаю, что Александр получил с Франции все, что хотел, оставшиеся интересы, в виде денонсирования Парижского договора, он уверенно заберет после завершения войны. Куда ему спешить? Я убежден, что его сидение возле Марселя связано с тем, что он вывозит из Франции награбленное.
– Вы сможете это доказать? – вопросительно подняла бровь Виктория.
– Нет, – покачал головой Дерби. – К этому выводу мы пришли, сопоставив разные факты. По большому счету, мое заявление – всего лишь догадка.
– Вполне разумная догадка, – задумчиво сказала Виктория. – Один миллиард шестьсот миллионов фунтов стерлингов – это огромные деньги, которые этот хитрый варвар сможет использовать весьма и весьма разумно. Что усилит и без того окрепшую Россию.
– На это нужно много времени, так как Россия чрезвычайно отстает от Европы по очень многим показателям. Александр смог создать несколько современных заводов, но это все не серьезно. Да, он может перевооружить армию, может в перспективе даже построить флот. Но долгосрочное противостояние Император выдержать не сможет, потому что его гигантское государство очень быстро истощится.
– Вы так считаете?
– Я в этом убежден.
– А если спровоцировать его тратить огромные средства на вооружение и подготовку к большой войне, это ускорит банкротство России?
– О банкротстве вряд ли может идти речь, а вот о том, что Европа сможет легко подавить Россию экономически – безусловно. Александр ведь пока делает уклон в аспекты военного производства. После разгрома Франции ничто не мешает промышленности Великобритании попытаться завладеть этим рынком и уже с позиции гегемона диктовать России свои условия игры. Ведь, по большому счету, нам нужно от нее только сырье и рынок сбыта. А контролируем мы ее экономически или нет – не важно.
– Это не опасно?
– Опасно. Но мы можем попробовать. Гражданская продукция, которой мы должны будем завалить рынок Европы, а потом и России, – это ключ, на мой взгляд, к разгрому этой чрезвычайно опасной Империи. – Сэр Дерби был настолько убежден в своих словах, что в его голосе даже намеком не проскакивало ни нотки сомнения.
– А Германия? – спросил Гладстон.
– Германия? А это разве проблема? – Дерби улыбался. – Мы можем убедить короля Вестфалии подписать договор об объединении с Пруссией в Германию. Но с условием, что Императором станет лояльный нам Фридрих. Кроме того, его явные либеральные воззрения помогут нам вызвать в Германии послевоенный финансовый кризис, связанный с чрезвычайными долговыми обязательствами. Ведь в этих условиях в сильно истощенной войной Германии их наберут быстро и без оглядки. В этих условиях можно серьезно ударить по государственным заказам, которые обеспечивают работой ядро тяжелой промышленности Пруссии, после чего получить контроль над этими предприятиями или помочь им обанкротиться. Германия не сможет стать новой Францией. По крайней мере, в ближайшее время.
– Это очень хорошая идея. Вильгельм не отличается особенным тщеславием. Если ценой для создания Германии станет его отречение в пользу сына, он пойдет на это без лишних возмущений. Проблемой станет Бисмарк.
– Он не станет проблемой. Фридрих его ненавидит. Как только этот мальчик получит венец Императора, карьера Бисмарка завершится почетной отставкой.
– А Мекленбург? Он ведь не горит пока желанием входить в состав Германской Империи.
– Я думаю, это уже не столь важная проблема. Главное то, что мы сможем в той или иной степени получить серьезное влияние над большинством государств Европы и начать работу по реабилитации. Нам нужно достойно ответить России на все ее успехи во внешней политике. Столько позора за десять лет мы никогда не испытывали. Кроме того, если мы ее не раздавим сейчас, лет через двадцать-тридцать под руководством Александра она станет слишком сильна, чтобы с ней можно было бы хоть что-то сделать. Если мы хотим сохранить ведущие позиции в мировой политике, у нас просто не остается никаких иных вариантов. Эта «Империя варваров» должна быть уничтожена любыми способами.
– Ваше Королевское Величество, – задумался сэр Дерби, – я думаю, оборот «Империя варваров» хоть и хорош, но не совсем верно отражает текущее положение дел. Ведь Александр есть несомненное зло для вашей короны. Он исчадие ада, пришедшее на землю только затем, чтобы всячески вредить делу наших предков, что создавали поистине Великую Британию. Любой варвар после должного воспитания сможет стать достойным, цивилизованным человеком. Но нужно ли нам, чтобы простые обыватели считали русских равными, хотя бы в будущем? Они безусловное зло.
– Вы хотите назвать его государство «Империей зла»?
– Да, я думаю, так будет звучать намного лучше. Боюсь, что в некоторой отдаленной перспективе нам предстоит с Россией серьезно бороться, и нужно правильно назвать всех участников на этом ринге. Мы – боремся за свет, веру и благоденствие народа, а он – кровожадный тиран, деспот, душитель свободы, исчадие ада, концентрированное зло, которое каждый честный человек должен стремиться уничтожить. А его владения – территория, оскверненная его нечестивыми делами. Империя зла, на которой нет ничего доброго, светлого и святого.
– Вы ведь в курсе, что это не так, – задумчиво произнесла королева. – Нам ведь могут не поверить.
– Если человека долго называть свиньей, то рано или поздно он захрюкает, – улыбнулся сэр Дерби.