1 июня 1871 года. Новая Каледония
Уже который день после получения тревожного письма из дома Франсуа Депардье не давали покоя мысли о собственной судьбе. Так сложилось, что он был офицером, несущим тяжелую службу вдали от Родины. Но это полбеды. Ведь пользуясь своим служебным положением, он смог стать одним из крупнейших землевладельцев Новой Каледонии. Что довольно сильно меняло жизненные ориентиры Франсуа, в отличие от большинства других офицеров второй Империи. Погибать во славу Отечества с каждым франком, полученным от выгодной эксплуатации плантаций, хотелось все меньше и меньше. А тут эта совсем неуместная война, грозящая натуральной трагедией для всех французов.
Франсуа раз за разом обдумывал письмо и никак не мог понять, почему Наполеон III допустил создание такой могущественной коалиции. Для него сложившаяся ситуация самым вопиющим образом говорила о полном провале внешней политики этого клоуна, который «твердой рукой вел страну к совершенному краху».
Безусловно, война шла очень далеко от Франсуа, но он читал газеты, в том числе и английские, и сильно переживал о судьбе своей Родины. Однако сейчас, когда в войну вступила Россия, чувство беспокойства перешло в еле сдерживаемую панику.
Что было в его распоряжении? Три роты солдат, вооруженных старыми дульнозарядными ружьями, которые помнили еще улыбку Бонапарта, древняя бревенчатая башенка, долженствующая изображать наличие вооруженного форта, да два обветшалых корвета с небольшим количеством устаревших пушек, пригодных лишь для салютов. На что он может рассчитывать с такой «могучей» армией? Разве что держать в повиновении местное туземное население. И все.
А ведь Новая Каледония находилась в Тихом океане, где практически безраздельно господствовал флот Российской Империи. Особенно после реформы 1870 года, которая произвела «реструктуризацию материальной части» и свела под имперские знамена довольно значительное количество кораблей, в том числе и из коммерческой собственности. На 1 января 1871 года, по материалам, присланным для ознакомления из Парижа, русский флот на Тихом океане имел по штату десять полновесных тяжелых фрегатов, двенадцать корветов и двадцать шесть шлюпов. Причем все – парусно-винтовые и вооружены современными нарезными пушками. Не считая других сил.
Но час назад депрессивные размышления Франсуа, сидевшего в небольшой террасе за кружкой ароматного чая, прервало прибытие взволнованного унтер-офицера.
– Месье, в море замечено около десятка парусных судов, идут в нашу сторону, – вытянувшись и козырнув, доложил унтер.
В военное время появление на горизонте любой эскадры было тревожным событием для столь слабой колонии, и Франсуа, приказав трубить сигнал тревоги, немедленно отправился на верхнюю площадку своего «форта».
Приказ, увы, запоздал. Корабли, оказавшиеся русскими, были замечены слишком поздно, и, когда он, запыхавшись, поднялся на свой боевой пост, они уже входили на внешний рейд, полностью заблокировав старые французские корветы, на которых, впрочем, даже еще и не начали выбирать якоря. Все замерло в шатком равновесии: французские корабли и гарнизон продолжали готовиться к отражению атаки, не предпринимая, впрочем, решительных действий, а русские… Русские, имея подавляющее преимущество, повели себя странно. Пять шлюпов легли в дрейф на самой границе рейда, три фрегата, слегка дымя трубами, прошли чуть вперед и расположились между ними и берегом. Корвет же, прикрывая эскадру, остался мористее. Казалось, они чего-то ждут. Наконец, у борта головного фрегата вспухло облачко холостого выстрела и по его грот-мачте скользнули сигнальные флажки.
– Что они хотят?
– Вызывают из порта катер, месье.
– Значит, хотят поговорить. Жюль, распорядитесь подготовить мне досмотровый баркас[93] и прикажите дать ответный салют.
– Да, месье. Разрешите выполнять?
– Ступай. – Унтер-офицер спешно удалился, а Франсуа медленно, как-то даже через силу, направился верхом на лошади к себе домой. Нужно было переодеться в парадный мундир.
Спустя четыре часа. Борт флагмана эскадры – тяжелого фрегата «Варяг»
– Месье, между нашими странами идет война, но я хочу максимально избежать жертв. – Капитан первого ранга смотрел спокойным, лишенным всяких эмоций взглядом.
– Вы знаете, сколько войск расположено…
– Знаю. Три роты плохо обученной пехоты с сильно устаревшим вооружением. Причем боеприпасов очень мало – примерно по десять выстрелов на бойца.
– По девять, – печальным голосом поправил русского офицера Франсуа. – О ваших силах, я так понимаю, спрашивать нет смысла.
– Вы правы. Смысла нет. Это военная тайна, которую мне по уставу разглашать не положено.
– И что вы предлагаете?
– Предлагаю вам сдаться и сложить оружие. Вы ведь разумный человек и понимаете, что соотношение сил несопоставимо и в случае вашего отказа произойдет не битва, а бойня.
– Я все понимаю, но дело в том, что я не только офицер, но и крупный землевладелец. Если я ради сохранения жизней ни в чем не повинных людей сдам гарнизон, то сохранятся за мной мои земли? Или их конфискуют в пользу Империи? И что будет с моими солдатами?
– Все зависит от того, как именно буден сдан гарнизон.
– Что вы имеете в виду?
– Я уполномочен предложить вам привести гарнизон к присяге Александру III. Если вы это сделаете, то личный состав будет направлен в Россию для дальнейшего прохождения службы. За исключением тех, кто пожелает уволиться из вооруженных сил и остаться на острове в качестве поселенца.
– Это очень заманчивое предложение, но ведь вы вполне можете взять все силой, и мы не сможем вам противиться. Зачем вам это?
– Основной задачей является минимизация военных издержек. Несмотря на абсолютное военное преимущество, нам придется потратить довольно значительное количество боеприпасов и понести некоторые потери. Наш Император ценит людей, верных его престолу и не рискует их жизнями зазря. Кроме того, не все и не всегда нужно решать силой. Можно изыскивать и иные способы.
– Я могу подумать? – недоверчиво спросил Франсуа.
– Конечно. Можете вернуться и все обсудить со своими людьми. Сейчас эскадра уйдет, а через три дня мы вернемся с новым гарнизоном. Вы меня хорошо поняли? – вопросительно поднял бровь капитан первого ранга.
– Безусловно.
Спустя три месяца в главной общеимперской газете «Московская Правда» вышла большая статья о том, как Новая Каледония, не оказывая сопротивления, перешла на сторону русских и добровольно практически всем населением острова присягнула Александру III, выйдя из-под угнетения «Парижского узурпатора». Скандал получился знатный, особенно после того, как бывший капитан французской армии Франсуа Депардье продал свои земли в Новой Каледонии в пользу Империи и, получив баронское достоинство, переехал в город Саранск, где занялся созданием частного коммерческого сельскохозяйственного предприятия, специализирующегося на прудовом рыбоводстве. Благо что полученных денег хватило для долгосрочной аренды весьма приличных земельных угодий. В конце концов «деньги не пахнут», а героически гибнуть за самовлюбленного правителя, стремящегося утащить с собой на дно как можно больше людей, у Франсуа не было ни малейшего желания.
Глава 8
Хельмут фон Мольтке стоял на небольшом наблюдательном пункте и недовольно морщился от запаха гари и трупного разложения, что доносился до него легким ветерком. Эта тошнотворная «свежесть» приходила от бульвара, что лежал в трех милях в стороне от фельдмаршала. Вроде бы обычная улица, проход по которой был закрыт довольно массивным завалом из камней. На первый взгляд ничего необычного. Однако фланкирующие огневые точки французов, укрытые в зданиях, превращали этот бульвар в заваленную трупами аллею смерти.
Хельмут смотрел на эту картину локального апокалипсиса и с трудом сдерживал сильную злость. Да и что говорить – натуральную ярость! Ведь уже вторую неделю шел штурм, а толку не было практически никакого. Все подходы к Парижу завалены трупами. А продвижение ограничилось глубиной в один-три квартала, да и то только потому, что занятые территории города не вписывались в концепцию обороны и никем не защищались.
Укрепленные фланкирующие огневые точки оказались решением совершенно неприступным для военной машины европейских стран образца 1871 года. Ведь их располагали за серьезными фронтальными укрытиями, а потому пулеметчики и артиллеристы оказывались фактически неуязвимыми для легких полевых орудий Пруссии, Италии и прочих участников антифранцузской коалиции. А чугунные гранаты, начиненные черным порохом, действовали чрезвычайно слабо, вызывая, как правило, только легкие контузии и портя здоровый сон своими разрывами.
В связи со столь печальной обстановкой на передовой положение в рядах осаждающих армий стремительно ухудшалось: падала дисциплина, усиливалось дезертирство, становились чаще случаи неподчинения командирам. То есть моральное разложение шло ударными темпами. В памяти фон Мольтке особенно отпечатался эпизод, когда пришлось расстрелять целую роту пехотинцев, поднявших бунт и заколовших штыками своих офицеров.
Ситуация с каждым днем становилась все хуже и хуже, а успех становился все более призрачным, настолько, что…. Но из угрюмых мыслей его вырвал знакомый голос адъютанта, о чем-то там рапортовавший. Не разобрав сразу фразу, фельдмаршал обернулся и переспросил:
– Герхард, что случилось?
– Срочная депеша, – вытянулся по струнке адъютант и протянул конверт.
– Что там? Не в курсе?
– Приглашение на вечерний чай в ставку британского командования.
– Что, эти островные сидельцы придумали новый способ штурмовать укрепленный город?
– Не могу знать.
– Конечно, Герхард, не можете, – слегка покачал головой Хельмут. – Вы свободны.
Вечером этого же дня
– Итак, господа, – сэр Эдуард Дерби в форме пехотного офицера британской армии смотрелся весьма недурно. – За девять дней боев мы понесли чудовищные потери. Только двести семь тысяч убитыми! Но никаких серьезных успехов, угрожающих Парижу падением, добиться не смогли. У кого какие предложения?
– Сэр, – встал офицер в бельгийской форме, – мы можем прекратить попытки штурма. И взять город осадой. Для этого у нас есть все возможности. Да и очаги французского сопротивления в западных и северных регионах требуют внимания. Под Пуатье стоит свыше сорока тысяч французов, причем не абы каких, а обстрелянных и прошедших через несколько сражений. Я считаю, что они представляют большую угрозу для нашей военной кампании, нежели окопавшаяся группировка войск в Париже. По крайней мере, у войск под Пуатье есть свобода маневра. Например, они могут выйти к нам на коммуникации и серьезно усложнить снабжение союзной армии. Поэтому я считаю, что нет нужды в штурме.
– Ваши слова очень разумны, – подал голос Хельмут фон Мольтке. – Однако я считаю, в нашем случае такой подход неуместен. Дело в том, что стоимость этой войны очень высока. Боевые действия с остатками полевой французской армии могут тянуться месяцами. Да и осада Парижа потребует содержания весьма солидных сил, многократно превышающих численность городского гарнизона. Боюсь, что если мы поступим по предложенному сценарию, то будем вынуждены воевать еще год, а то и более того. Вы готовы к этому? Даже Бельгия, выставившая всего один пехотный корпус, и то, боюсь, столь затяжной военной кампании будет не рада. Или я не прав? – Мольтке вопросительно посмотрел на предыдущего оратора и замолчал.
– Да, вы правы. Затяжная война – не то, на что рассчитывает Бельгия, – грустно ответил бельгиец. – Вы уверены в своем прогнозе?
– Абсолютно. По данным нашей разведки, из Парижа выслали большую часть населения, одновременно с этим завезя очень солидные запасы продовольствия. При экономном использовании известных нам запасов парижский гарнизон легко сможет продержаться до года. А ведь мы могли узнать не все. И сил для полноценной осады с одной стороны и военных операций против остатков полевых армий нам просто не хватит. Ведь чем дольше мы находимся в этой стране, тем выше угроза восстания, предотвращение которого также будет оттягивать на себя определенные силы. – Хельмут замолчал, и потянулись долгие секунды молчания, который посмел нарушить лишь Альберт Ротшильд.
– Господа, а почему бы нам не пригласить Александра? Ведь, следуя логике записки, что распространил среди союзников уважаемый фон Мольтке, основной причиной топтания на месте является банальное отсутствие серьезной осадной артиллерии. А у русских она есть. Это решит все наши проблемы одним махом. – Альберт не спеша оглядел присутствующих, но никто так и не решился его поддержать.
– Мы все очень уважаем вас и вашу фамилию, – высказался сэр Дерби, – но русских мы пригласить никак не можем. И вы отлично понимаете почему. – Эдуард выразительно посмотрел на Альберта, но встретив лишь невыразительный, спокойный взгляд, продолжил: – Если мы пригласим русским, то покажем полную несостоятельность европейского оружия. Будто бы мы без этих варваров даже осажденную столицу взять не в состоянии. Вы хотите, чтобы на вас и вашу страну пало столь позорное клеймо?
– При всем уважении я вынужден с вами не согласиться, – Альберт взял небольшую паузу. – Нам всем нужно понять, что для нас важнее. На одной чаше весов лежит политический престиж и формальная слава победителей, на другой – финансовое разорение. Не хочу говорить за всех, но, думаю, недовольство населения наблюдается во многих государствах. Вы уверены, что за политический престиж нужно платить столь серьезную цену? Да, наша слава станет чуть меньше, если во взятии Парижа главную скрипку сыграет Александр, но мы все равно останемся победителями и сможем распорядиться Францией так, как считаем нужным. Вплоть до полной аннексии ее территории. Боюсь, что мы, господа, путаем видимость с реальностью.
Разговор длился довольно долго, однако к общему мнению не пришли. Так что сэр Дерби предложил всем провести консультации и спустя три дня продолжить это совещание. Само собой, с надеждой, что кто-то из участников сможет предложить какое-нибудь решение, способное решительно переменить ход осады без привлечения русского корпуса. Однако надежды англичан не оправдались. Альберт смог провести ряд закулисных переговоров с Бисмарком и Гарибальди. Их апофеозом стало трехстороннее соглашение в ставке прусских войск, закончившееся одобрением предложения испанского Ротшильда.
Как ни крути, а продолжать войну Пруссия не могла в силу ее полнейшей финансовой истощенности. В ряде городов уже начались рабочие стачки, и угроза повторения грозных восстаний 1848 года становилась с каждым днем все более реальной. Все было настолько серьезно, что Вильгельм оказался готов на любые меры, лишь бы поскорее завершить эту тяжелую для его короны кампанию. Так что Бисмарк не получил никаких препятствий при согласовании. Да, Вильгельм едва ли не скрежетал зубами от того, что приходится делиться с кем-то победой, но выбора у него не оставалось.
Поэтому, когда три дня спустя было проведено повторное совещание союзников, предложение Альберта Ротшильда было поддержано Пруссией и Италией. Такой несколько неожиданный для Великобритании расклад сил заставил Лондон уступить, ибо самостоятельно брать штурмом Париж англичане не имели никакого желания. Особенно в свете того, что Пруссия и Италия обладали в этой войне самыми большими армиями. Лондон, безусловно, пытался возмущаться, но англичане резко притихли после того, как Бисмарк и Гарибальди пригрозили заключить с Францией сепаратный мир. Подобный шаг мог резко изменить всю картину театра боевых действий. Ведь, кроме довольно небольшой швейцарской армии, остальные были совершенно небоеспособны, так что выход из войны Пруссии с Италией мог привести к поражению всех остальных участников коалиции. Паника получилась знатной. Больше всех возмущался король Бельгии Леопольд II, у которого к Александру были свои счеты после скандала с транспортной компанией «Арго».
Долго ли, коротко ли, но решение приняли и спустя еще два дня совет коалиции был собран в полном составе, то есть включая Россию и Ирландию. Так что разговор пошел намного интереснее. Оказалось, что Александр не только был готов к этому повороту событий, а потому активно завозил из России боеприпасы к орудиям, но и готов сделать деловое предложение по послевоенному разделу Франции.
– А что, господа, вы разве желаете дать Парижу третий шанс? Вам мало было Бонапарта и его наследника? За последние сто лет Франция причинила Европе столько боли и вреда, что это не должно остаться безнаказанным.
– То, что вы предлагаете, чудовищно! – возразил сэр Дерби, буквально забурливший от возмущения. – Одно дело взять часть территории, разоружить, потребовать каких-либо уступок, а другое дело – полностью уничтожать государство!
– А вы разве совсем недавно не тем же занимались в Индии? Сколько независимых государств вы включили в британскую корону?
– Это были дикари, а тут – древняя монархия!
– Монархия Индии намного древнее, чем любая из тех, что представлены в этом зале. Или вы забыли, с кем воевал Александр Македонский? Да, дорогой мой друг, он воевал с индийскими монархами. И был там остановлен, что говорит о довольно высоком уровне военной культуры в тех землях в те времена. А вы их захватили. Или вы считаете, что победители Александра Македонского недостойные люди? Недочеловеки? Так что не нужно рассказывать нам тут сказки, сэр. Или вы не хотите вернуть старой доброй Англии земли на материке и укрепить ее влияние в этих землях так же хорошо, как это было во времена Карла V? – Александр смотрел на сэра Дерби твердым, холодным взглядом матерого медведя, от чего министра иностранных дел Великобритании пробирали мурашки по всему телу. – Что вы молчите? Разве Ее Королевское Величество вас не ставило на эту должность с единственной целью – расширять и укреплять величие вашей державы? Или вы прикладываете все усилия к тому, чтобы ослабить Великобританию? Стремитесь упустить как можно больше выгоды? Может быть, вы предатель своего Отечества?
– Вы правы, я поставлен укреплять корону, но… – попытался оправдаться совершенно растерянный от напора Александра сэр Дерби.
– Что «но»? – вмешался Бисмарк. – Франция принесла Европе слишком много горя. Я полностью поддерживаю идею Его Императорского Величества по разделу Французской Империи между союзниками на основании древнего права завоевания. Его разве кто-то отменял? Не слышал. И никто об этом не слышал. Юридически для раздела завоеванной страны между союзниками нет никаких препон.
– Но Франция – древнейшая монархия Европы, – несколько засмущался Леопольд II.
– То есть вы хотите сказать, что Бельгию не интересует доля при разделе Франции? – вопросительно поднял бровь Александр.
– Нет, конечно, интересует. Но…
– Тогда что вас смущает? – перебил короля Бельгии Александр. – Я вас не понимаю.
– Меня смущает то, что вы предлагаете уничтожить древнее государство. Разве нам решать подобные вопросы? Боюсь, что это компетенция Всевышнего.
– А разве не он ведет наши армии в бой? – усмехнулся Александр. – Или вы считаете, что все мы – пособники Дьявола?
– Боже упаси! – перекрестился Леопольд II.
– Тогда нас можно трактовать как войско Всевышнего, которое захватило этот рассадник революций и прочей нечисти, и поэтому только нам решать, как с Францией поступить. Разве не так? Кроме того, это будет справедливо. Или вы считаете, что мы должны после столь серьезного напряжения сил и потерь довольствоваться крайне малым? Разменять жизни сотен тысяч наших солдат и несметные ресурсы на какие-то жалкие клочки земли, символическую плату и моральное удовлетворение? Вы меня удивляете, Ваше Величество. Я всегда считал вас человеком дела с хорошей коммерческой хваткой.
– Я поддерживаю предложение Его Императорского Величества, – встал со своего места Гарибальди и начал говорить, не дожидаясь того, как Леопольд II прожует свои губы.
– Но ведь вы же всегда выступали за то, чтобы стяжать под знамена Италии итальянцев! Зачем вам французы?
– Как уже сказал глубоко уважаемый мной Отто, французы принесли много горя всей Европе в минувшее столетие. Я убежден, что этот шанс у нас последний, ибо третий, так как в 1813 и 1825 годах мы оказались слишком слабы духом, чтобы произнести полноценный обвинительный приговор. Да, Франция – это источник заразы. И да, если мы сохраним этому государству независимость, то оно спустя некоторое время вновь попытается вернуть гегемонию в Европе. И я не уверен в том, что Провидение поможет нам в четвертый раз. Не будем испытывать судьбу. Да, подобный шаг не вписывается в идею, озвученную мною не раз, но ради безопасности Италии я готов рискнуть.
– А я против! – встал король Андраш. – И не потому, что имею какие-либо предрассудки. Нет. Я против этой инициативы потому, что Венгрия ничего не получит от раздела Франции. Такой большой, вкусный кусок, а мы, участвуя в боевых действиях, получается, ничего не приобретем. Ведь выхода к морю у нас нет, а польза от удаленного и изолированного анклава, на мой взгляд, весьма сомнительна.
– Дорогой друг, – улыбнулся Александр. – Ваша проблема легко решается. Военное участие Венгерского королевства довольно скромно – всего один корпус пехоты и два полка гусар. Я думаю, что в качестве компенсации можно предложить вам денежные выплаты от тех государств, которые возьмут свою долю Франции. Например, подойти к этому делу пропорционально. Взял десять процентов Франции – плати десять процентов суммы. Само собой, землю в метрополии и колониях считать не один к одному, а один к десяти. Ведь ценность французских колоний не идет ни в какое сравнение с владениями в Европе. Впрочем, порядок и условия этих выплат можно будет детально обговорить позже.
– О каком объеме выплат идет речь? – вопросительно поднял бровь венгерский король.
– Думаю, десять объемов затраченных вами средств на ведение военной кампании будет вполне достаточно. Венгрию такой подход устроит?
– Вполне, – немного подумав, ответил король Венгрии, уже начавший прикидывать в уме, что можно будет трактовать, как «затраты на ведение военной кампании». – Думаю, если остальные союзники согласны с предложением Его Императорского Величества по вопросам компенсационных выплат, то Венгрия поддержит идею раздела Франции между победителями.
Дальнейший ход переговоров получился совершенно иным, нежели планировал сэр Дерби. Схема, предложенная Александром, породила очень живой, можно даже сказать, животный интерес со стороны практически всех участников коалиции. Возможность приобрести весьма солидные территории или с лихвой погасить все свои военные издержки оказалась по вкусу всем. Даже Великобритании, которая, несмотря на дикий соблазн, поначалу пыталась, сколько могла, образумить это «оголодавшее стадо», в ужасе поглядывая на хитрый прищур русского Императора. Впрочем, когда сэр Дерби остался в гордом одиночестве, ему не оставалось ничего, кроме как признать идею Александра благоразумной и включиться в увлекательный процесс дележки потрохов и мяса еще скачущего по двору, хлопая крыльями, но уже обезглавленного галльского петушка.
И в пылу дележа никто из этих умных и проницательных людей не заметил главной мины, сокрытой в инициативе российского Императора.
Веками в Европе действовал негласный принцип: «границы изменчивы, но короны вечны». Ведь после распада Священной Римской империи практически ни одно крупное европейское государство не прекратило своего существования. А до того подобные явления были редкостью. Сначала у завоевателей просто не хватало сил на полное поглощение проигравших, затем «галантный век» возвел эту вынужденную практику в одно из правил хорошего тона и, в конце концов, возникла традиция некоей европейской стабильности. А традиции, как известно, сильнее законов и незыблемее скал. Любой европейский генерал, отправляясь за океан разрушать государства «дикарей», мог быть уверен, что к своему возвращению застанет собственную страну на положенном ей на карте месте. Ну, разве что немного «похудевшей» или «поправившейся». Конечно, недавний казус, произошедший в самом сердце континента и способствовавший возникновению того же Венгерского королевства, слегка пошатнул традицию. Но ведь сердцевина распавшейся империи – Австрия со своей столицей, блистательной, хотя и сильно потускневшей Веной, смогла уцелеть.
И вот теперь этой привычной стабильности не стало. Монархи крупнейших европейских держав своими руками создали прецедент полной ликвидации древнейшего государства континента. Одна из стен великой оранжереи рухнула, и нежные лепестки просвещенных «тюльпанов» и «лилий» ощутили первое леденящее дыхание грядущего века перемен, прозванного в иных временах и пространствах веком-волкодавом.