Все слышали одно и то же.
Женька упрямо бормотал: «клясний помидол».
Где найти помидор в декабре месяце, в Вятских Полянах, в военную голодуху? Бабушка знала одно: Женька получит свой помидор любой ценой. Валерка был отправлен обежать родителей своих уличных друзей, а Тосе было приказано обшарить рынок и за какие угодно деньги найти помидор.
Вскоре гонцы вернулись. Валерка только руками развел, а запыхавшаяся Тося притащила банку соленых помидоров, которые чудом раздобыла на рынке. Бабушка выудила самый аппетитный крутобокий шарик и поднесла Женьке. Малыш захныкал и опять повторил: «клясний помидол».
Он хотел настоящий, свежий, живой овощ.
Быть может, в Москве на столе у товарища Сталина или в ленинградском обкоме у товарища Жданова водились свежие помидоры, но в дальнем городке Вятские Поляны…
Здесь про парники-то не слыхивали.
Тося предлагала дать Женьке вареную свеклу, маленький – все равно не разберет, но бабушка стала собираться. Она велела давать Женьке питье, обтирать лобик уксусом, а сама оделась и вышла на улицу.
Куда идти в малознакомом городе, она не представляла.
Прибежать на работу и спрашивать у каждого: нет ли свежего помидора? Только тратить драгоценное время.
От полного отчаяния, не думая, что и для чего делает, бабушка пошла по улице, заглядывая в чужие окна.
Про себя она молила Богородицу: «Спаси.»
За стеклами в морозных узорах виднелись скудные припасы, хранимые на холоде между рамами, но помидора среди них не было.
Бабушка шла так долго, что ей показалось, будто город кончился, и она очутилась то ли в пригороде, то ли в ближней деревне. Ноги вынесли ее в отдаленный район, где стояли бревенчатые дома. Место считалось бандитским, здесь могли ограбить или убить. Этого она боялась меньше всего.
Впереди была улица с одинаковыми домишками. Чей-то неслышимый голос будто сказал: «Иди».
Бабушка не раздумывала, что это было, она пошла туда, куда было указано. Миновала высокий забор, за которым прятался двор, и оказалась напротив окна с резными ставнями. За мутным стеклом виднелась цветастая занавеска, над которой поднималась крепкая веточка. Среди зеленых листков свешивался сочный, свежий, только созревший, невероятный, невозможный, красный помидор…
Стучала она долго и бесполезно.
Пускать ее не спешили. Бабушка готова была разбить окно и украсть помидор, когда калитка глухих ворот скрипнула. Выглянула грузная женщина с недобрыми, черными глазами. Она только спросила: «Эвакуированная?» Бабушка не успела ответить, что квартира ей не нужна, как злобная тетка буркнула: «Не пущу, места нет», – и стала запирать калитку.
Бабушка вцепилась в калитку мертвой хваткой.
Женщина пригрозила: собаку, мол, спущу, нечего баловать!
Бабушка стала умолять продать помидор: сын болен, ему нужно спасительное лекарство.
Ее послали куда подальше: понаехало тут, от голода с ума посходили, несут невесть что.
Бабушка знала, что ей не хватит сил справиться с этой женщиной, даже если кинется с кулаками, – та была крупнее и у себя дома. От полного отчаяния она сорвала с оледеневшего пальца обручальное кольцо, сошедшее внезапно легко, хотя до сих пор ни разу не снималось, и протянула женщине. И сказала: «Это все, что у меня есть. Поменяйте на помидор. От него зависит жизнь моего ребенка».
Что-то мелькнуло в черных зрачках. Женщина спросила: «Муж на фронте?» Бабушка сказала, что последнее письмо полевой почты пришло из Ленинградского котла. Ее спросили, что с сыном. Не чувствуя себя от мороза, бабушка стояла в осеннем пальтишке и сбивчиво объясняла про пневмонию и заветное желание после кризиса.
«Жди здесь», – сказала женщина и захлопнула калитку.
Бабушка осталась перед запертыми воротами.
Калитка отворилась, когда от холода и усталости она задремала стоя. Женщина протянула платок, в котором, завернутое в три слоя газет, лежало что-то упругое и мягкое. «Неси скорей, пока не померз», – было ей сказано. Схватив обмороженными ладонями сверток, бабушка протянула кольцо.
«Убери, – сказала женщина с черными глазами, – у меня трое сыночков на фронте, на младшего вчера похоронка пришла. Твой выздоровеет. А кольцо зря сняла, в войну – недобрая примета».
Бабушка хотела обнять женщину, но калитка захлопнулась наглухо.
У нее нашлись силы добежать до дома.
В комнате бабушка развернула теплый сверток.
Помидор был силен, сочен и светился жаром красной кожицы. Тося не верила своим глазам – так и стояла, раскрыв рот. Валерка по-детски потянулся, но получил по рукам.
А Женька заулыбался, облизнулся сухим язычком, а потом с аппетитом, не торопясь, как большой, съел дочиста нарезанные дольки. И заснул крепким, долгим, здоровым сном.
Температура спала. Он быстро пошел на поправку.
Не прошло и месяца, как Тося начала потихоньку приучать Женьку к свежему воздуху с разрешения Тамары Тимофеевны. Началась прежняя трудная, размеренная жизнь. Только коллеги по работе заметили у бабушки раннюю седину. Она отвечала, что это – фамильное, от отца, тот поседел в тридцать лет.
Что, в общем, было правдой.
До самого отъезда из Вятских Полян, когда выдавалась свободная минута, бабушка искала тот дом и неприветливую женщину, чтобы сердечно поблагодарить. Много раз ходила тем же, как ей казалось, маршрутом, но так и не смогла найти глухой забор и окно с цветастой занавеской. Никто из бабушкиных сослуживцев не слышал, чтобы в их городе на окошках выращивали помидоры: бесполезно, не вызревают они в лесном холодном краю! Лимоны ради забавы растят в кадках, а с помидорами никто и не связывается…
Кто была это женщина, бабушка так и не узнала.
А примета сбылась. В конце сорок второго года на деда пришла похоронка: пропал без вести в Синявинских болотах, в месиве беспощадных боев. Бабушка осталась вдовой с двумя детьми, которых еще надо было вырастить после войны.
…В Ленинград из эвакуации бабушка вернулась с крепкими и здоровыми сыновьями, только совсем седая. Прадед мой, Тимофей Евдокимович, первый раз в жизни, не стесняясь, плакал, когда обнял внуков и дочь на том же самом перроне. Плакала и прабабка моя, Леля. Потому что родные вернулись живыми, потому что пережили блокаду, потому что семья вместе, потому что вот-вот победим немцев.
Постепенно жизнь брала свое.
Закончилась война.
Начались трудные послевоенные годы. Но понемногу все налаживалось: отменили карточки, хлеба стало вдоволь. В магазинах появились овощи.
Однако еще много лет бабушка не притрагивалась к помидорам.
Нам не дано знать, что и почему случается в нашей жизни.
Плохое и хорошее имеет скрытый смысл, который не объяснить днем сегодняшним. Это не справедливость и не доброта, это нечто большее, где мы – крохотные частички великого замысла. Быть может, потому, что жизнь наша имеет смысл в одном: чтобы она продолжалась.
Быть может, для этого происходят чудеса.
В чем смысл того, что бабушка вынесла на своих плечах одиночество, проголодь, страдание, нищету и все, чем была так богата история нашего народа?
Я думаю, в этом был смысл.
Быть может, он в том, что Женька и Валерка выросли и прожили разные, по-своему непростые жизни и что у них в свой срок появились дети, эти дети были мы – внуки моей бабушки.
Смысл был в том, что у нас появились ее правнуки.
И что много лет спустя моя дочь, правнучка командира Красной армии, сложившего голову на войне, как и миллионы русских солдат, сидя у меня на плечах, радовалась салюту семидесятой Победы.
Быть может, в этом и есть смысл страданий и тягот, которые нам посылаются в жизни.
Настолько огромный, что нам не дано узнать его до конца.