Девушки, внезапно оробевшие от нахлынувших впечатлений, скромно опускали глаза. Они устроились на мягких бархатных стульях в отведённом для них уголке, пока классные дамы обменивались вежливостями с хозяином бала.
– Вот бы влюбиться, – мечтательно прошептала Мариночка Быстрова, дочь статского советника.
– В кого только, Марина Ивановна? – снисходительно вздохнула Анна Шагарова, дочка капитана лейб-гвардии. – Не на кого и взглянуть.
– И вправду не на кого, – хихикнула её сестра Наденька, а сама стрельнула глазками в сторону проходивших мимо студентов.
– Не будьте скучны, девочки. – Марина взмахнула лимонно-жёлтым веером, который чудесно подходил к её тёмно-каштановым кудрям. – Прошлый год был сложным. Лето выдалось страшным. – Она перекрестилась. – А этот последний год учёбы не обещает нам ничего, кроме муторной тоски. Когда же ещё влюбиться, если не теперь? Ощутить юность и лёгкость первых нежных чувств. Pas vrai, Émilie?[4]
Эмилия Карловна, горящая румянцем, запоздало кивнула. Её взгляд был прикован к танцующим парам.
– Видите, дамы, Эмили мои мысли не только разделяет, но уже высматривает, на кого бы положить глаз, – шепнула Марина.
Девушки тихо рассмеялись, за что немедля заработали укоризненный взгляд от классной дамы.
Марья Андреевна Ирецкая невыносимым нравом не отличалась, но на подобных мероприятиях бывала с воспитанницами требовательнее, чем иной капитан со своими кадетами. Их драгоценная воспитательница снискала в классе не только безоговорочное уважение, но и особо тёплую привязанность, схожую с искренней любовью.
Марье Андреевне едва миновало пятьдесят в прошлом году. Была она росту невысокого, имела большие выразительные глаза оливкового цвета, миниатюрный, чуть загнутый по-орлиному нос и густые брови, отчего составляла некое сходство с совой, которое лишь усиливалось, когда Ирецкая хмурилась или в осуждении поджимала губы. За её холодной и сухой внешностью застёгнутой на все пуговицы учительницы скрывалась искренняя терпеливая личность. На Варвару Воронцову это терпение распространялось весьма часто. На то были причины, о которых на балу думать совершенно не хотелось.
– А что же вы, Варвара Николаевна, вовсе нашего настроя не разделяете? – вопрос Анны Шагаровой застал Варю врасплох. Особенно из-за того, что одноклассницы в их узком кружке мигом повернули к ней головы.
Варя, сидевшая на стуле с прямой спиной, кажется, выпрямилась ещё ровнее под их любопытными взорами. Она неторопливо расправила подол платья на коленях и одарила подруг снисходительной улыбкой, которая получалась у неё превосходно.
– Mon Dieu[5]. Вздор всё это, – ответила Варвара тихо, чтобы не привлекать внимания классных дам или других смолянок, занятых собственными беседами. – Все эти балы, адюльтеры и роскошества есть не что иное, как праздное баловство. Глупости, призванные потешить гордыню. Но глупости, не спорю, приятные, оттого и столь почитаемые в обществе. Поэтому, думаю, даже спустя сто, двести или тысячу лет подобные развлечения из моды не выйдут. Нам остаётся лишь смиренно принимать их. И следить за тем, чтобы перчатки не запачкались.
Она говорила мягко, без тени недовольства. Как говорила всегда.
Надя и Аня переглянулись и захихикали, прикрывшись веерами. Они нашли речь Воронцовой уморительной. А Марина Быстрова лишь разочарованно вздохнула.
– Не будьте скучны, как древняя старуха, Варвара Николаевна, – прошептала она, качая головой.
– Я говорю не ради того, чтобы позудеть. – Варя опустила глаза на веер, лежащий на коленях. – Мы празднуем начало учебного года, будто ничего и не случилось в институте минувшим летом…
– Несмотря на все трагедии, тяготы и мрачные слухи, полагается держать лицо, – беззлобно перебила её Марина. – Нужно отвлекаться. Отдыхать. Жить дальше, в конце концов. Нам всем. Оттого, полагаю, нас и позвали. Чтобы поддержать, – она понизила голос, – а не только ради одной лишь Верочки Куракиной с её дебютом в «белом» классе.
– И вам не помешало бы последовать нашему примеру, – громким шёпотом добавила Наденька, пряча лицо за пудрово-розовым веером. – А то никому не будете нужны с вашими занудными книжками и новомодными заграничными журналами про науку.
– Мужчины вообще не любят женщин умнее себя, – вторила сестре Анна.
Шагаровы переглянулись.
Обе русоволосые, сероглазые и невысокие, они могли бы сойти за близняшек-балерин, если не знать, что девочки – погодки. В институт их отдали вместе, потому что младшая Наденька плакала без Ани так, что ничем не унять. Родители сжалились. Сёстры Шагаровы выросли похожими во всём, кроме некоторых особенностей, которые Варя замечала за ними с первых дней в Смольном. Анна была увереннее в себе и рассудительнее, а Наденька – веселее и шумнее, более склонна к слезам и беспокойному сну, но в то же время добрее сестры в житейских вопросах.
Вот и теперь на замечание о мужчинах Надя не преминула ответить:
– Где же ты нашла тут мужчин, милая сестрица, средь этой юной зелени?
– Да хоть бы и зелени, – Аня слегка качнула головой. – Наша Варенька всё равно не пойдёт танцевать ни с кем, кто бы её ни позвал, наперекор нам. Скажет, что это глупости.
– Полно вам. – Варя округлила глаза, заметив очередной строгий взгляд классной дамы, обращённый в их сторону, и одними губами произнесла: – Влетит.
Девушки обменялись тёплыми взглядами, похихикали промеж собой, да и затихли, приняв вид столь благовоспитанный и важный, что Варя почти не сомневалась: таких гордых птиц ни один юноша не пригласит на танец – постесняется.
Однако же, стоило князю Куракину отойти, чтобы поприветствовать новых гостей, а классным дамам занять свои места, всё переменилось. К ним начали подходить молодые люди, чтобы засвидетельствовать почтение, поприветствовать родственницу или знакомую и быть представленным остальным дамам.
Не прошло и десяти минут, как первую смолянку пригласил на танец её кузен. За ним последовала ещё пара приглашений. А затем адъютант громко объявил:
– Полонез!
И кавалеры принялись приглашать дам более оживлённо.
Незнакомый юнкер предложил танец пунцовой от смущения Эмилии Карловне. Та бросила растерянный взгляд на классную даму, и когда Марья Андреевна едва заметно кивнула, Эмили подала крошечную ручку юноше и позволила себя увести.
Подошли двое студентов, чтобы пригласить Софию Владимировну и Евдокию Аркадьевну. Следом какой-то особенно отчаянный дворянин забрал на танец княжну Куракину, не побоявшись её отца.
Варя, гадавшая, кто же обрадует вниманием трепещущую от волнения Марину, от нечего делать раскрыла голубой веер и принялась обмахиваться, чтобы чем-то себя занять. Она ожидала насладиться созерцанием полонеза в исполнении одноклассниц.
А затем случилось вовсе непредвиденное событие.
Проходивший мимо юнкер вдруг остановился прямо перед её стулом, загородив вид на бальную залу.
– Позвольте просить вас на танец, – обратился он к Варе, поклонившись.
Варвара медленно подняла на него глаза, чтобы без спешки убедиться, что он разговаривает именно с ней.
Ошибки не было.
Юнкер, высокий и чернобровый, глядел на неё с премилой улыбкой. Варя отметила маленькую ямочку на гладко выбритом подбородке, отсутствие каких бы то ни было глупых усов (или намёков на таковые), а ещё тёплые светло-карие глаза с золотистыми крапинками, глубоко посаженные и проницательные. Его тёмные волосы были зачёсаны назад и густо напомажены, чтобы удержать их в порядке, отчего от юноши тонко пахло лимоном.
Варя моргнула, но кавалер никуда не исчез. Не привиделся ей.
Он подал ей раскрытую руку в белой лайковой перчатке. Улыбнулся смелее. Слегка приподнял брови.
Что-то неуловимо волнующее таилось в его резковатых чертах лица и прямом носе, как у греческой статуи античного героя. В широком развороте плеч и слегка лукавом взгляде. Во всём его облике, заставившем одним своим появлением умолкнуть всех смолянок разом.
– Что же вы, сударыня, не пойдёте танцевать? – В вопросе прозвучало то ли удивление, то ли смущение. – Полонез вот-вот начнётся.
Ей бы следовало подчеркнуть свои принципы и напомнить подругам о независимости современных женщин. Отказаться хотя бы от первого танца, сославшись на утомление после поездки в экипаже. Но нестерпимо сильно захотелось поступить наперекор девочкам. Доказать им, что и её могут пригласить, а она, в свою очередь, не упряма и не глупа, она тоже умеет веселиться. Да и этого юношу обижать вовсе не хотелось.
Поэтому Варя улыбнулась и протянула ему ладонь в тонкой перчатке.
– Благодарю вас. Я с радостью, – ответила она, грациозно поднимаясь со стула.
Варя мельком глянула на изумлённых подруг и вышла на паркет под руку со статным юнкером, который был выше её на голову. Таких красивых, юных пар к полонезу выстроилась целая вереница. Варвара с кавалером заняли место в хвосте. За ними успели встать в очередь ещё две пары, и танец начался.
Зазвучал польский вальс. Варя протянула руку юнкеру, и тот слегка склонил голову, принимая её. Их пальцы соприкоснулись. И пара включилась в движение общей вереницы танцующих.
Варвара хорошо знала полонез. В Смольном с девушками занимались лучшие балетмейстеры России, приезжавшие из Мариинки и даже из Большого театра. Их учили не только танцевальным фигурам, но и всем прочим тонкостям, начиная с реверансов и правильной осанки и заканчивая разницей между походкой светской и повседневной городской. Кроме того, Варя танцевала на всех торжествах дома с отцом и братьями. Да и на балах не столь уж часто отказывала кавалерам, дабы не выслушивать очередные нравоучения о неподобающем поведении от Ирецкой. Практики ей хватало. Поэтому танец с юнкером удивил её быстрее, чем они прошли первый круг.
Юноша был напряжён – этого нельзя не заметить. По скользкому паркету он двигался не слишком уверенно, а дружелюбная улыбка сменилась сосредоточенным выражением лица. Морщинка расчертила переносицу.