Варя поводов не давала, а на сургуче стояла печать Воронцовых, оттого конверт Ирецкая вскрывать не стала. Быть может, просто времени не хватило из-за хлопот с визитом пристава. Интересным Варваре показалось другое: что за семейный вопрос внезапно решила осветить матушка?
Пока подруги изучали полученные письма и записки от родных, Варя отошла к окну и, развернувшись к свету, сломала печать.
Маменька писала сжато, но весьма ёмко. Она спрашивала, как прошли первые недели после каникул, рассказывала об отъезде отца по службе, о новостях от Романа, старшего брата Вари, служившего сейчас обер-офицером в Москве, обещала навестить дочь в будущие выходные, а ещё… хвалила за рвение в изучении японского, но настоятельно просила посещать учительницу пореже, покуда не прознал отец, который, к счастью, отсутствовал дома, когда маменька получила записку с уведомлением об этом от классной дамы. Мама уверяла, что возвратиться к изучению японского всё же лучше с октября, дабы не перегружать себя чрезмерно. Все возможные недоразумения она разрешит и обязательно встретится с Танакой-сама лично. А пока желает дочери приятных выходных, советует почаще бывать на свежем воздухе и поскорее написать ответ.
Абзац про уроки японского языка Варя прочла пять раз, чувствуя, как по шее от затылка за воротник стекает ледяной пот.
Маменька всё знала про её эскапады. Ирецкая уведомила Воронцовых о том, что Варя отлучалась, возобновила уроки и дважды брала экипаж. Наверняка так Марья Андреевна снимала с себя ответственность, а ещё говорила о незапланированной необходимости оплатить траты на извозчика. Но…
Маменька всё знала! И поняла, что дочка солгала, но уличать во лжи напрямую её не стала. Лишь косвенно велела прекратить. А ещё предупредила, что наведается к ней в институт сама, чтобы во всём разобраться.
От волнения во рту пересохло, а зрение по краям расплылось и затуманилось.
Варя прижала к груди письмо. Крепко зажмурилась.
Обмануть матушку не получится. Потому что та прекрасно знала правду: Танака-сама уехала в Токио ещё в начале лета и обещала возвратиться в Петербург не раньше октября. Оттого она и задала Варе так много на время перерыва.
Слегка успокаивало лишь одно: маменька публичного скандала не допустит. Отца волновать она вряд ли пожелает подобной мелочью, но спуску Варе не даст, покуда не выяснит правду. Капитолина Аркадьевна, генеральская дочь и утончённая аристократка с подвижным умом, держала в узде два поместья (под Москвой и в Крыму) и большой дом в Петербурге, была в курсе всех светских дел, посещала вместе с мужем Дворянское собрание, где пользовалась большим уважением, а ещё держала под неусыпным присмотром пятерых детей.
Романа и Анастасию из-под своей опеки она выпустила не так давно. Теперь всё её материнское внимание принадлежало Варе и её младшим братьям, гимназистам Косте и Мише. Маменька, к счастью, обладала удивительным чувством такта и демонстрировала прогрессивность во взглядах. Она никогда не бывала так строга, как отец, предпочитая сохранять с детьми близкие, доверительные отношения. Но и в развязке их не держала.
Узнай папенька, было бы хуже. Он бы наверняка решил, что дочка либо поддалась чьему-то влиянию из-за увлечений науками, либо стал бы искать человека, с которым у неё непозволительный роман. Вышло бы дурно, как ни взгляни.
Варя перевела дух и убрала письмо обратно в конверт. Ей удалось успокоиться до того, как подлетел кто-то из подруг с расспросами.
С матушкой будет непросто объясниться. Главное придумать, как это сделать, чтобы не упоминать Обуховых или кражу у Куракиных.
– Погода дивная, дамы, – с толикой торжественности возвестила Ирецкая. – Почему бы нам не выйти на прогулку сегодня чуть раньше, пока природа позволяет? А урок рукоделия перенесём на вечер.
Разумеется, возражать никто не стал. Стайка повеселевших воспитанниц направилась в дортуар переодеваться, а после в сад. Варя потратила время, чтобы убрать письмо к остальным в тумбочке и переплести косу. Она вышла из общей комнаты в числе последних. Хотела нагнать Эмилию и обменяться парой фраз на тему визита пристава. Но в коридоре её отвлекла горничная – одна из новеньких девиц, поступивших на службу совсем недавно. Варя помнила её круглое простое лицо, но не знала имени.
– Барышня, у вас ниточка на подоле. Позвольте убрать.
Она отвела Варю в сторону и незаметно для остальных сунула ей в руку маленькую записочку.
– Это вам от поклонника. Сегодня утром меня в храме поймал. Хотел к вам подойти, но сказал, не смог. Народу больно много было. Очень умолял передать, – краснея, быстро прошептала девушка, а затем наклонилась и сняла несуществующую ниточку, после чего громче добавила: – Ну вот и всё. Ступайте.
Варя оторопело стиснула обрывок бумажки в руке. На горничную она не взглянула, лишь коротко поблагодарила. Вероятно, эта девушка вовсе не задумывалась о том, что за подобную вольность её выгонят без всяких объяснений. Служила недавно, опыта мало. Не увольняли при ней никого. Оттого и смелая такая в помощи влюблённым сердцам.
Варя попыталась припомнить, кого из мужчин видела утром в храме. Но знакомых никого не заметила. Быть может, приходил кто-то от Германа? Так или иначе, и поведение горничной, и эта записка, показались ей странными.
На лестнице Воронцова чуть помедлила, чтобы тайком развернуть измятый листочек. Почерк был аккуратным. Почти каллиграфическим. Но содержимое никоим образом не указывало на младшего Обухова.
«Ожидаю въ саду за монастырѣмъ съ утра и до тѣмнотъ.
Готовъ ждать и дольше, лишь бы прiшла.
Ей пришлось сунуть записку в рукав, едва успела дочитать. Позади раздались голоса задержавшихся в дортуаре Заревич, Малавиной и Голицыной.
Варя заторопилась вниз, чтобы с ними лишний раз не пересекаться. Она легко сбежала по лестнице и нагнала дожидавшихся у перил Шагаровых и Быстрову.
– Что в письме было, Варвара Николаевна? – Мариночка озорно прищурилась.
Варя вздрогнула и воззрилась на подругу.
– Что? – только и смогла вымолвить она.
Шагаровы переглянулись и засмеялись, а Марина весело подхватила Воронцову под руку и потянула к выходу в сад.
– Ну в письме от вашей маменьки, – напомнила Быстрова. – Вы сама не своя, как прочли.
– Думаете, мы не заметили? – вторила ей Наденька.
Они с Анной не отставали.
– Ах в письме, – Варя не смогла сдержать вздоха облегчения.
Послание в рукаве будто обжигало кожу. Из-за него матушкино письмо вовсе стёрлось из памяти, оттого вопросы подруг застали её врасплох.
– Ничего необычного, – заверила Воронцова, лихорадочно вспоминая, о чём вообще писала мама. – Обещается заглянуть к нам от скуки на днях. Пишет, папенька уехал по делам. А Роман из Москвы шлёт привет.
– Ах, Роман Николаевич, – Мариночка мечтательно вздохнула, закатив глаза. – Как он там, в этой шумной и недружелюбной Москве?
– С такими же, как он, офицерами несёт службу, а по выходным ходит по трактирам да навещает чужих сестричек и о нас вовсе не думает, – в словах Анны промелькнула тонкая умышленная насмешка.
– Злая ты, Аня, – Наденька легонько толкнула её локтем. – Может, ему подобное веселье однажды наскучит, и он остепенится. Наследник графа ведь. Должен остепениться.
Быстрова заглядывалась на старшего сына Воронцовых, но он видел в ней лишь подружку младшей сестры, как и в прочих смолянках. Варя встревать в вопросы симпатий братьев не стала бы ни за что. Тем более сейчас ей было не до того, но, чтобы чуть поддержать Мариночку с её переменчивыми симпатиями и отстоять честь брата, она возразила:
– Боюсь, Роману сейчас не до развлечений. Матушка пишет, у него под началом новая рота. Первые месяцы всегда самые сложные. Дисциплина не то, что у нас. Верно, mesdames?
– Ох, папенька много подобного нам рассказывал, – согласилась Анна.
Они с Надей переключили внимание на истории о своём уважаемом отце, капитане лейб-гвардии, и Варя немного перевела дух.
Ей хотелось снова заглянуть в записку, припрятанную за манжет. Всё в том послании настораживало. Во-первых, почерк не совпадал с почерком первой записки, которая была накорябана на обрывке объявления, да и чернила по качеству были намного лучше использованного ранее карандашного огрызка. Во-вторых, Яков, который прежде вовсе не пожелал представляться и назвался Петром при их первой встрече, подписался буквой «Я» (если это вообще от него). В-третьих, Яков знал от неё часы прогулок, к чему же было дожидаться целый день, да ещё и горничную втягивать? Странно всё это. Если только причина его прихода и вправду не важна жизненно.
Или это вовсе не Яков.
Варя тяжело сглотнула.
Они тем временем дошли до остальных одноклассниц, собравшихся тесной стайкой на лужайке.
– А давайте играть в прятки, покуда погода позволяет! – громко предложила Воронцова, а затем весело добавила: – Но чур место не менять, где спряталась, там и ожидай. И не в монастырском саду, а всё возле института. Иначе мы так до ночи искать друг друга станем.
Как она и предполагала, все поддержали затею. Даже Ирецкая отнеслась к игре на свежем воздухе благосклонно. Она подсела на лавку к вышедшей за компанию учительнице рукоделия и увлеклась беседой, пока её подопечные отдыхали.
Считалочкой выбрали водящую. Ей оказалась княжна Голицына. И пока она громко считала по-французски до ста, встав лицом к стене Смольного, прочие девушки с весёлым смехом рассыпались в разные стороны, точно горох.
Варя того и добивалась. Она попетляла по дорожкам, словно искала место получше вблизи, а затем углубилась в сад, где убедилась, что никто её не видит, и устремилась в ведущую к монастырю аллею. Там она перешла на быстрый шаг, оглядываясь то и дело, пока не свернула за остриженные кусты на тропинку поуже, где перевела дух.
Она направилась в сторону их с Яковом места встречи – к старой иве с поваленным деревом подле неё. Но так и не дошла. Едва она спустилась с холма на пустынную набережную, как заметила сидевшего на лавке мужчину.