Ей пришлось толкнуть его ещё раз сильнее, чтобы Яков, наконец опомнился и бросился прочь, вниз по тропе к реке.
– Mon Dieu, – обессиленно выдохнула девушка, глядя ему вслед.
Воронцова дала Якову несколько мгновений, пока он не скрылся из виду, и лишь тогда начала действовать. Она сосредоточилась, взяла палку поудобнее и встала так, словно это она ударила Штыка. И лишь после этого набрала в грудь побольше воздуха и пронзительно закричала.
Тут ей бы самой упасть в обморок, но, как нарочно, сознание её не покинуло.
Варя запомнила всё: прибежавших на её крики монахинь и сторожа, дорогу в институт, суматоху и мельтешение лиц вокруг. Её светлость, Ирецкая, девочки, инспектрисы, доктор, сёстры милосердия – все что-то спрашивали. Варя отвечала механически. Она рассказывала, как проводила маменьку и как потом возвратилась, чтобы подобрать оброненную перчатку, потому как испугалась, что дождик её замочит и испортит. Как напал на неё неизвестный с ножом и требовал денег, расспрашивал, какие ценности хранятся в институте, а когда отвлёкся на шум, она ударила его по голове веткой. Брошь она не упоминала вовсе. Связь Штыка с Зимницким – тоже. Варя надеялась на чудо. А ещё на то, что маменьке ещё не сообщили.
Явились приставы. Они приехали так быстро, будто дежурили прямо у ворот. Один из них, самый возрастной и усатый, по фамилии Шаврин, сказал, что Варю надлежит опросить. Воронцова ожидала беседу при княжне Ливен или Марье Андреевне, но вместо этого её усадили в закрытый экипаж и увезли прочь из Смольного, пообещав возвратить сразу после допроса.
Никто Шаврина не остановил.
Никто не позволил ей возразить.
Никто не поехал в качестве сопровождения.
Более того, Ирецкая едва взглянула на её, когда провожала Воронцову до экипажа. Выражение лица классной дамы осталось нечитаемым и полностью бесстрастным.
Глава 18
– В которое именно полицейское управление мы едем, Иван Васильевич?
– В самое что ни на есть правильное. – Шаврин усмехнулся в густые, висячие усы, скрывавшие всю верхнюю губу. – Вам нет нужды переживать, любезная Варвара Николаевна. К ужину поспеете обратно.
Сидевший напротив неё пристав отвернулся к окошку, в очередной раз давая понять, что разговор у них не сложится.
За двадцать минут тряской езды Варя успела выяснить, как пристава зовут, сколько лет он служит, как часто занимается делами институтов благородных девиц и отчего не любит осеннюю слякоть. Шаврин держался учтиво, с каким-то заботливо-отеческим вниманием. На Варю с расспросами не наседал. Но и на её вопросы отвечал весьма сухо, всё больше уверяя её, что их поездка – лишь формальность, потому как Воронцова по воле случая задержала преступника. На вполне закономерный вопрос о том, почему ей в сопровождение ради соблюдения приличий не отрядили инспектрису или хотя бы пепиньерку, Шаврин ответил, что он сам вполне уполномочен отвечать за безопасность и сохранность воспитанниц Смольного. В противном случае Варю бы с ним никуда не отпустили.
Но отчего-то первое лёгкое смятение, связанное со столь внезапным отъездом, всё более сменялось волнением и даже страхом. Варя стискивала на коленях пальцы в перчатках и размышляла о том, уж не арест ли это, совершённый столь тихо, чтобы не допустить скандала и сплетен. Мысли её метались.
Поначалу Варю настолько смутило то, сколь легко её отправили с приставом (буквально в считаные минуты снарядили и усадили в экипаж), что она вовсе не могла поверить в реальность происходящего.
– Я арестована? – на всякий случай спросила она севшим голосом.
– Вовсе нет. Вы же ведь ничего противозаконного не совершили. Даже не убили нападавшего, а действовали исключительно ради защиты собственной жизни, насколько я понял. – Шаврин едва удостоил её взглядом, а потом пробормотал, морщась: – Совсем погода испортилась. Похолодает к утру. Сил нет, как колени ломит. Завтра вообще беда будет.
Последнее более походило на досадливые сетования вслух, нежели на жалобу ради чужого сочувствия.
Пасмурный день рано превратился в стылые сумерки. Варя зябко ёжилась в сумраке холодного экипажа. Она вглядывалась в проплывающий мимо городской пейзаж, но ещё в начале поездки потеряла направление и теперь не могла сориентироваться вовсе. Последним Варя приметила Таврический сад, в котором смолянки часто прогуливались. Затем она отвлеклась на Шаврина, а когда выглянула вновь, уже не смогла признать улицу. Здания вокруг казались ей незнакомыми. Воронцова была уверена, что ближайшее к Смольному полицейское управление осталось далеко в стороне, но на её вопросы пристав отвечал коротко, либо вовсе отшучивался.
Они попетляли по узким улочкам и подъехали к серо-голубому зданию казённого вида со двора. Выбежавший под моросящий дождик швейцар прикрыл за ними высокие решётчатые ворота и без всяких расспросов пригласил Шаврина и Варю следовать за ним.
– Разве же это полицейское управление? – шепнула приставу Варя, пока они шли по засыпанной гравием тропинке к заднему крыльцу, над которым нависал кривоватый козырёк.
Вопреки опасениям, пристав более не шутил. Лицо его сделалось серьёзным. Он приосанился так, словно готовился к встрече с высоким начальством. И затем, чуть наклонившись к Варе на ходу, негромко произнёс:
– Ведите себя учтиво, но не молчите. Отвечайте прямо. Говорите правду. Тогда всё разрешится быстро.
Воронцова остановилась у крыльца, не собираясь и шагу ступать в темноту неизвестного здания, покуда она не получит ответов.
– Но…
– Не упрямьтесь. Сейчас сами всё поймёте. – Шаврин подхватил её под локоть и едва ли не силой втянул в крошечную прихожую.
Девушке пришлось засеменить на опасно скользких ступенях, чтобы поспеть за ним.
Однако Варя не поняла ровным счётом ничего.
Она увидела прошмыгнувшую мимо неё служанку в переднике, которая несла стопку чистых кухонных полотенец. На гостей девушка не взглянула, просто вышла из одной двери и прошла по изгибающемуся коридору в другую.
Зато гостями заинтересовались двое мужчин в строгих штатских костюмах, сидевшие за круглым столом в комнате прямо напротив входа. Они поднялись с мест и вышли, чтобы обменяться парой фраз с Шавриным. По ним Воронцова догадалась, что эти двое – на службе. Из полиции они или нет, понять девушка не успела, но с приставом они общались весьма почтительно.
– Выпейте чаю, Иван Васильевич, а я пока провожу вашу протеже наверх, – сказал один из них – сухой и суровый на вид, словно строгий учитель математики лет пятидесяти.
Тут же суетился швейцар, расторопный, молодой и угловатый:
– Позвольте ваши пальто и шляпку, мадемуазель.
Воронцова замешкалась и отступила на полшага назад. Её взгляд испуганно заметался с незнакомых мужчин на Шаврина и обратно.
– Нет. Извольте объясниться. – Голос сел, а во рту предательски пересохло. Она сделала над собой усилие, чтобы звучать увереннее: – Это не полицейское управление, и я никуда не пойду, пока вы не скажете мне, что это за место.
Мужчины в костюмах переглянулись, а Шаврин улыбнулся в усы, отчего его глаза сузились и потеплели, а у висков собрались глубокие морщинки, как у человека с особо живой мимикой.
– Нет, вы только взгляните на неё. – Иван Васильевич покачал головой. – Когда Зимницкий револьвером угрожал, она не забоялась. Когда разбойник с ножом в саду напал, она его сначала по голове огрела, а только потом закричала. А тут вдруг застыла как вкопанная и глазками моргает. Ох уж эти кисейные барышни. Сладу с вами, сударыня, никакого.
Тот, что вызвался провожать Варю, развеселился и спросил:
– Значит, это она Штыка отдыхать отправила? Нам уже доложили новости по телефону. Одним ударом по голове? – Он радостно крякнул. – А била чем? Кирпичом, что ль?
– Да нет, веткой с руку толщиной.
– Шутить изволите, Иван Васильевич.
– Вот и я задумался… – Взгляд Шаврина сделался настолько пристальным, что Варе вдруг стало ужасно неуютно. – Как она подняла её так легко и размахнулась? И удар пришёлся сверху вниз, а Штык ростом больше. Да и тропа там под горку идёт, а он стоял выше её.
Второй мужчина в штатском задумчиво почесал кончик носа, разглядывая невозмутимую Воронцову.
– Я бы её на какую-нибудь борьбу отправил. Бокс, к примеру. Или что-то поизящнее и повосточнее. Например каратэ. Слыхал, она японский любит.
Варя обмерла. Эти люди столь многое о ней знали? Кто они?
– А я бы к ней того итальянца приставил, который про яды в прошлом марте лекцию читал. Уж больно хитра, – возразил первый.
– Хитра, – соглашаясь, протянул Иван Васильевич. – Штык, едва в себя пришёл, указал на Давыдова. А наша Варвара Николаевна, разумеется, такую фамилию прежде никогда не слышала и о связи этого Давыдова с Зимницким не знает ничего, если её расспросить.
Шаврин засмеялся громче и отчётливее, а потом вдруг опомнился и словно бы язык прикусил. После чего наконец сжалился и пояснил:
– Ожидает вас, Варвара Николаевна, ваша главная покровительница и заступница. И уже давно ожидает, потому как промешкали мы с вами из-за вашей встречи со Штыком изрядно. Так что не тяните более. Ступайте наверх за уважаемым господином. И помните, что этого разговора никогда не было. Я возил вас в управление, записал показания, вы опознали Штыка и после возвратились в институт усталая, но довольная своим героизмом. Ясно вам?
Воронцова коротко кивнула. Этот разговор расставил всё по местам, и оттого спорить более не было смысла.
Она рассталась с пальто и шляпкой, передав их швейцару, после чего безропотно пошла за одним из мужчин в штатском по коридору к лестнице.
Если на первом этаже все помещения напоминали служебные, то на втором располагалась… квартира. Дорого обставленная, но не слишком роскошная. Чем-то напоминающая отель: всё необходимое есть, но о хозяевах мало что говорит за отсутствием личных вещей. Никаких портретов или фотографий. Несколько морских пейзажей на стенах в коридоре. Смежные комнаты. В одной из них за вышивкой обнаружилась не то фрейлина, не компаньонка – приличная, хорошо одетая женщина слегка за сорок с храпящим мопсом подле неё на диване. Старый пёс не заметил визитёров, продолжив спать. А вот женщина оторвалась от вышивки и прошла к закрытой двустворчатой двери. На ходу она смерила Варю придирчивым взглядом, и девушка невольно приосанилась.