язанных мужчин в подсобке автомеханика. К тому моменту мы будем в городе: затаимся где-нибудь или продолжим бегство. Ситуация покажет. С таким умным стратегом, как Василий Алексеевич, мы уйдем от любой погони. Только бы избавиться от Хорька и его ребенка. Вот же два чучела! Сели нам на шею!
Хотя, по правде говоря, я не могла сейчас сердиться на них. Мы покинули место, где меня держали в рабстве. Почти восемь месяцев я томилась в камерах изолятора, подвергалась унижениям и использовалась, как донор яйцеклеток. На мне проводили гнусные опыты. Я потеряла веру в справедливость. И вот теперь все закончилось! Все плохое осталось позади. Чувство свободы накатило на меня душистой волной – манящими запахами травы, земли и неба. Мне хотелось плакать. Степь стелилась полотном за кузовом машины, и каждый километр дороги приближал меня к прежней и счастливой жизни. Там снова будут друзья и поклонники, а не утомленные насилием охранники. Там будут цветы и подарки. Нежность и ласки. Любовь…
Я вспомнила тот злополучный вечер, с дискотекой, таблеткой «экстази» и двумя парнями, которые флиртовали со мной и расспрашивали о семье и родителях. Их вопросы вызывали у меня смех и восторг. Я смеялась, когда они шептали фривольные глупости. Я смеялась, когда они посадили меня в «джип» и крепко связали. Липкая лента на губах мешала смеху вырываться изо рта, и он наполнял меня приятной щекоткой. Утром, придя в себя от бездонного сна и головной боли, я поняла, что попала в беду. Меня похитили. Мне хотелось пить. Я буквально сходила с ума от непонятной жажды. Затем две женщины в медицинских халатах отвели меня в другую комнату, взяли анализы крови, мазки и слюну. Меня трясло от страха. Дрожащим голосом я спросила о чем-то, и одна из врачей ударила меня наотмашь по щеке. Они вели себя со мной, как с какой-то зверушкой. Я не услышала от них ни слова – только презрительное фырканье. Напоследок мне сделали укол, от которого я снова потеряла сознание.
На следующий день меня и еще десяток женщин загнали в контейнер трейлера и повезли в неизвестность. Мы сидели в темноте, кричали и плакали, делились сведениями о себе в надежде, что кому-нибудь удастся убежать и добраться до милиции или прокуратуры. Нам казалось, что нас похитили для продажи в сексуальное рабство. Мы тогда еще не знали об институте. Мы не знали, что жили в стране, у которой было второе скрытое лицо – не телевизионное, не парадно-газетное. Эта вторая личина была беспощадно жестокой. Ее воплощали в себе военные и медики. Когда на Западе появился СПИД, наши ученые изучали иммунный дефицит, инфицируя младенцев в родильных домах. Когда США обогнали России в гонке вооружений, они решили создать «асимметричное» оружие – мутационную чуму, которая превращала бы людей в безумцев, одержимых сексом. Один из институтских докторов бахвалился мне: «Мы заставим этих недоносков сношаться каждую секунду. До обмороков! До потери сил! Кто тогда у них нажмет на „красную кнопку“? Кто будет следить за показаниями радаров? Кому из них в голову придет мысль об обороне, когда единственной целевой установкой будет секс и только секс! Но для этого оружия им требовались подопытные люди. „Материал“ набирали не в Америке, а среди своих – среди россиян. Он набирался без спросу, без компенсаций и без огласки. Нас похищали и объявляли пропавшими без вести. Печальная история, и жаль, что мой случай не был особенным. В институтских подвалах я видела сотни подобных людей.»
Девчонка в руках Хорька издала отвратительный скрежет и захныкала. Я зажала ладонями уши. Никогда не слышала, чтобы ребенок так невыносимо плакал. Ее голос выворачивал меня наизнанку. Хорек проверил тряпки и шаль, в которые была завернута его подопечная.
– Сухие, – изумленно констатировал он. – Почему же она плачет?
– Наверное, хочет есть, – ответила я. – Или пить.
Он повернулся к окошку кабины и простучал по стеклу. Василий Алексеевич сделал вид, что не замечает стука. Между прочим, зря. Он мог бы понять, что в кузове, с этим плачущим ребенком, сидела я. Он мог бы войти в мое положение. Девчонка загнусавила еще громче. Я заметила, что оконное стекло покрылось трещинами. Видимо, Хорек разбил его, пока стучал. Хотя трещины позже появились и на ветровом стекле. Василий Алексеевич резко затормозил, открыл дверь и привстал на ступеньке кабины.
– В чем дело, Хорек? Хочешь дальше идти пешком? Заткни ей пасть, или я высажу вас к чертям собачьим на обочине.
– Девочка хочет кушать, – попытался объяснить наш спутник. – Она маленькая. Она плачет, потому что голодная. Я не буду затыкать ей рот. Мы могли бы остановиться в каком-нибудь поселке у магазина…
Он вдруг отшатнулся, словно вместо Василия Алексеевича увидел какое-то чудовище. Хорек без слов поднялся со скамьи и попросил меня подержать ребенка, пока он будет спускаться на землю. Я переборола отвращение и взяла визжащий сверток.
– Жора? – вскричал Василий Алексеевич. – Ну, что ты обиделся? Я же пошутил. Куда ты с ней пойдешь?
Хорек протянул ко мне руки, и я отдала ему маленькую девочку. Он прижал ее к груди и, не оглядываясь, зашагал прочь от дороги – прямо в степь, к далекой полосе деревьев. Я обернулась и посмотрела на отца Насти. Ситуация развивалась неправильно. Мы могли бы довезти Хорька до города. Я как-нибудь перетерпела бы скрипучий плач ребенка.
Лицо Василия Алексеевича ничего не выражало. Похоже, ему действительно было плевать на чужие проблемы. Он бежал от плена и рабства. В таких случаях каждый сам за себя. Меня удивили широкие залысины над его ушами. На миг мне показалось, что вчера их не было. Или я просто не заметила – варилась в котле тревог и смотрела на мир через фильтры страха.
– Ну, и черт с ним, – проворчал Василий Алексеевич. – Так, пожалуй, даже лучше. Сам виноват. Эта девчонка привлекла бы к нам излишнее внимание.
Он сел в кабину, и мы поехали дальше. Фигура Хорька уменьшилась и превратилась в точку. Он, конечно, здорово помог нам, но мы сейчас находились в положении беглых преступников. Институт подключит к поискам весь административный ресурс: милицию, прокуратуру, законопослушных граждан. Тут придется прятаться, отказывая себе во многих вещах. А его малышка была слишком заметна. От ее плача трескались стекла. Как с ней скроешься от посторонних глаз? Прости, Хорек, но нам не по пути. А что так расстались, то Василий Алексеевич правильно сказал: сам виноват.
Я посмотрела в заднее окно кабины. Настя сидела, как статуя. Ее тело покачивалось, когда машину трясло на буграх, однако это были движения большого манекена, а не человека. Наверное, она задумалась о чем-то, или ее ввели в транс широкая степь и дорога. Из-под грязных волос проглядывали кончики ушей – заостренные и длинные, как у киношных эльфов. Интересно, что раньше я не замечала этого дефекта, хотя мы прожила в одной камере почти три месяца. Я наклонилась и посмотрела на ее отца. Таких залысин у него точно не было. От короткого «ежика» седых волос осталась только широкая полоса, ото лба до затылка, словно белый гребень.
Что происходит, черт возьми? Я четко помнила, что уши у Насти выглядели иначе; что прическа ее отца радикально отличалась от этой. Но где-то внутри меня сладкий голос говорил, что в данной ситуации такие мелочи не важны. В данной ситуации я должна держаться рядом с ними. Меня могли защитить только сила и опыт Василия Алексеевича. А чтобы добиться его расположения, мне следовало вести себя ненавязчиво и дружелюбно. Хотя уши у Насти были еще те!
Мы остановились в небольшом поселке у магазина. Я не понимала, зачем нужно было гнать Хорька. Он, между прочим, просил именно об этом. Парень хотел достать еды для девочки…
Василий Алексеевич вышел из кабины. В его руках был автомат. Он набросил на него пиджак, заимствованный у экспедитора. Настя постучала в окошко и велела мне оставаться в кузове. Она поспешила следом за отцом. Я горестно вздохнула. Автомат предполагал ограбление. Жизнь превращала нас в преступников. Но мы находились в безвыходном положении. Я просто не видела других вариантов. В городе нам обязательно понадобятся деньги, новая одежда, пища и кров. Если мои спутники возьмут часть выручки, мы сможем продолжить наше бегство. Снимем квартиру, отсидимся дней десять, пока не уляжется шум, а затем купим билеты и разъедемся по домам. Возможно, я вообще подамся в Белоруссию, к бабушке. Сейчас нам просто нужны были деньги. С другой стороны, налет на магазин мог вывести охрану института прямо на наш след. Учел ли это Василий Алексеевич? Скорее всего, да. Он долго служил в армии и многому там научился. Мне повезло, что я примкнула к ним.
Мои спутники подошли к магазину. Дверь была закрыта, но рядом уже слонялись местные жители. Два алкаша, с «горящими трубами», смотрели через витрину в торговый зал. Дородная женщина средних лет сидела на крыльце и щелкала семечки. Два парня и девушка шептались о чем-то и подсчитывали собранную в карманах мелочь. Обычно утро у магазинчика сельпо. Неподалеку на поле паслись два коня и корова.
Когда магазин открылся, Василий Алексеевич и Настя вошли в зал последними. Через минуту, услышав приглушенный крик, я вдруг поняла, что ужасно хочу в туалет. Это было наказанием всей моей жизни. Как только возникал серьезный момент, когда любая секунда начинала иметь решающее значение, мой организм превращался в злобного врага. Экзамены, свидания, спортивные мероприятия. Сколько нелепых и обидных ситуаций… Я решила справить нужду в кузове, а затем прикрыть следы своей невоздержанности большим куском брезента. Небольшой сюрприз для институтских сыскарей.
Я увидела, что из магазина вышли трое – Василий Алексеевич, Настя и девушка, которая раньше была с двумя парнями. Женщины несли сумки. Наверное, продукты и одежду. Они передали мне их через задний борт. Затем я помогла Насте забраться в кузов. Ее отец и незнакомая девушка сели в кабину. Заметив мой вопросительный взгляд, Настя пояснила, что нашу новую спутницу звали Татьяной. У ее двоюродного брата имелся дом на окраине города. Район примыкал к железнодорожной станции. Рядом находились свалка и завод, вечно чадящий кислотными дымами.