– Нет, – сказал Уайлдер, покачав головой, – ни одно судно с высоты Нэйвсинка не вышло бы в открытое море при таком ветре.
– Может быть, это купеческое судно или крейсер из мест, которые я только что назвала?
– Ни то, ни другое. Ветер дул с севера два последних дня.
– Но этот корабль, быть может, идет из вод Лонг-Айлендского пролива?
– Нам осталось только надеяться на это, – прошептал Уайлдер глухим голосом.
Гувернантка больше ничего не могла выспросить у капитана «Каролины» и вынуждена была ждать, пока он сам не заговорит откровенно, чтобы не начать самой задавать прямые вопросы.
Но Уайлдер был слишком озабочен, чтобы продолжать этот разговор. Он подозвал дежурного офицера и некоторое время совещался с ним. Моряк этот занимал на корабле второе место после Уайлдера, был смелым, но не слишком умным офицером. Он не видел ничего особенного в появлении этого корабля. Он готов был считать это судно честным, коммерческим кораблем.
– Вас не удивляет то, что он оказался именно здесь? – спросил Уайлдер, после того как они оба рассмотрели судно в подзорную трубу.
– Да, ему небезопасно находиться здесь, а нам – не вредно бы на дюжину миль восточнее. При ветре с юго-юго-востока мы должны подальше выйти в открытое море.
– Разве не видно, что в таком месте не должно быть ни одного судна, если оно идет не нашим курсом? Ни один корабль из любой гавани южнее Нью-Йорка не направится на север при таком ветре, и ни один из Йоркской колонии не окажется здесь, держа курс на восток, если он только не идет на юг.
Помощник командира особенно не задумывался, но, вникнув в рассуждения своего начальника, он будто прокрутил в своей голове карту океанских путей, учитывая направление ветра и все показания компаса. Да и его молодой командир так ясно растолковывал свою мысль, что стало понятно, насколько тот прав.
Тут им овладело величайшее изумление:
– Это действительно невероятно видеть здесь корабль, – вскричал он, качая головой. – А что это корабль, так это несомненно.
– В этом не может быть ни малейшего сомнения, но корабль этот в странном месте.
– Я дважды объехал мыс Доброй Надежды в 1746 году и видел корабль, который целый час торчал перед нашим килем – это было довольно странно.
– Удивительно! – рассеянно проговорил Уайлдер, более занятый своими мыслями, чем словами собеседника.
– Некоторые моряки говорили, что «Летучий голландец» крейсировал около этого мыса и гонялся за проходящими мимо судами. Говорят, королевские крейсеры замечали ночью двухпалубное судно с готовыми к бою батареями. Но это не может быть «Голландец», это большой военный шлюп, а может, и крейсер.
– Нет, нет, – сказал Уайлдер, – это не «Голландец». Как давно ты заметил паруса? – крикнул Уайлдер матросу на мачте.
– Я только что вошел, а матрос, которого я сменил, сказал, что видел его больше часа. Это Боб Брэйс, сэр. Ему не спится, и он остался со мной за компанию.
Уайлдер велел позвать смененного матроса.
– Почему ты не в кубрике? – строго спросил его Уайлдер.
– Не спится, ваша честь, вот я и остался посидеть наверху.
– У тебя же была одна ночная вахта, будет еще одна. Зачем же тебе третья?
– Честно говоря, сэр, с той минуты, как мы подняли якорь, я как-то забеспокоился насчет нашего плавания.
Эти слова услышали миссис Уиллис и Гертруда, подошедшие поближе.
– Значит, и у вас есть сомнения? А что же конкретно и почему вы не доверяете своему капитану?
– Но можно же спросить, ваша честь. Мне еще утром, когда мы погнались за стариком в лодке, не понравилось, как он исчез. И вообще мне что-то в этом корабле не по душе. Поэтому, сколько бы я ни валялся, я не усну.
– Давно ты заметил корабль под ветром? – спросил у него Уайлдер.
– Я не поклялся бы, что это настоящий корабль, я увидел его как раз перед тем, как пробило семь склянок. У кого хорошие глаза, тот и теперь видит то же самое.
– А каком положении находился он по отношению к нам, когда ты в первый раз увидел его?
– Немного ближе к бимсу, чем теперь.
– В таком случае мы оставим его позади! – вскричал Уайлдер с явным удовольствием.
– Нет, ваша честь, вы забыли, что мы держим круче к ветру с самого начала вечерней вахты.
– Ты прав, – ответил разочарованным тоном его командир. – И он совсем не отстал от нас?
– Нет; он, должно быть, очень быстроходен, если может конкурировать с «Королевской Каролиной».
– Иди, иди в кубрик, утром мы лучше рассмотрим этот корабль.
– Иди и спи, не развлекай там народ всякими сказками, – напутствовал матроса помощник капитана, слышавший их разговор.
– Мистер Иринг, – начал Уайлдер, когда матрос неохотно ушел, – переменим направление.
– Так точно, сэр. Тем более за погоду нельзя ручаться.
– Да. Люди только легли. Свистните всех наверх, пока они не уснули. Подымите людей на помощь.
Помощник капитана прокричал хорошо знакомую матросам команду, призывавшую на помощь товарищам. Ни одной минуты не было потеряно, не раздалось ни одного слова, кроме отрывистых властных приказов Уайлдера.
Теперь судно выровнялось и начало плавно поднимать нос из волн и подставлять борт ветру. Оно больше не взбиралось на нескончаемые водяные холмы, а погрузилось в пространство между двумя валами, откуда выпрыгнуло, словно резвый скакун, помчавшийся вдвое быстрее. Казалось, будто ветер ослабел, хотя на самом деле он подгонял судно, едва скользящее по волнам. Затем «Каролина» снова начала нырять и подскакивать, как и прежде.
Когда все реи и паруса закрепили как положено, Уайлдер обернулся в сторону неизвестного корабля, отыскивая ту точку горизонта, где он ожидал его увидеть. Хотя волнение на море легко сбивало с толку.
– Корабль скрылся, – сказал Иринг голосом, в котором странно сочетались и бодрость, и недоверие.
– Он должен быть с этой стороны, но, признаюсь, я не вижу его.
– Да, да, сэр. Говорят, именно там возникает и исчезает по ночам судно, что появляется у мыса Доброй Надежды. Но все же это не может быть «Голландец» – слишком далеко от мыса Доброй Надежды до берегов Северной Америки.
– Вот он! – вдруг вскричал Уайлдер. – И клянусь Небом, он уже переменил направление!
Действительно, на горизонте виднелся все тот же зыбкий контур. Каждому моряку было ясно, что курс судна изменен в соответствии с новым курсом «Каролины» – в открытый океан.
Это произвело на всех сильное впечатление, хотя на каждого по разным причинам.
– Корабль действительно переменил направление! – вскричал Иринг после долгого раздумья, и в его голосе зазвучал суеверный ужас. – Я долго живу на море, но никогда не видел, чтобы корабль так легко переменил направление при таких волнах.
– Легкий и подвижный корабль может менять направление, – сказал Уайлдер, – особенно если его ведет твердая рука.
– У Вельзевула всегда твердая рука. Ему ничего не стоит пустить, как стрелу, самый тяжелый корабль.
– Мистер Иринг, – сказал Уайлдер, – мы поднимем все паруса на «Каролине» и постараемся перегнать этот дерзкий корабль.
Помощник, ум которого работал очень медленно, возразил бы, но не осмелился: в тоне его молодого командира, ровном и спокойном, было нечто такое, что наводило на него робость. Однако он совершенно справедливо усмотрел риск в порученном ему деле.
Паруса были быстро и последовательно развернуты, хотя в такую погоду это было опасно, учитывая мрачный горизонт. Все с глубоким вниманием устремили взгляды на предмет или, вернее, тень, видневшуюся под ветром. Они выполнили команду быстро, стараясь избежать непонятного соседства, поставили все три брамселя и ожидали, что будет дальше.
Казалось, сама «Королевская Каролина», как и ее экипаж, поняла необходимость удвоить скорость. Лишь только она почувствовала, что большие паруса развернуты, она вся подалась вперед.
У наветренного борта обнажились почерневшие доски и медь обшивки, но и ее захлестывали мутные, яростные волны с гребнями светящейся пены. С каждым наклоном судна удары волн усиливались, и облако сверкающих брызг либо обрушивалось на палубу, либо уносилось ветром далеко над бурлящим морем.
Уайлдер с волнением следил за движениями корабля взором опытного моряка, ясно понимающего обстановку. Раз или два, когда он видел, как содрогается судно от удара волн, его полуоткрытые губы готовы были отдать приказ уменьшить количество парусов, но взгляд, брошенный на туманный предмет, все еще видневшийся на западном горизонте, заставлял его остановиться и не менять своего решения. Как отчаянный авантюрист, поставивший на карту всю свою судьбу, он гордо и непоколебимо ждал результатов.
Осторожный Иринг прошептал:
– Брам-стеньга изгибается, как хлыст.
– Пусть. Дерева нам хватит.
– «Каролина» обычно давала течь после такого ветра в таком море.
– У нас есть помпы.
– Да, сэр. Но я, простите, своим умишком думаю, что обогнать судно, капитан которого, а может, и хозяин – сам дьявол, вряд ли удастся.
– Нельзя делать выводы, мистер Иринг, пока не попробуешь.
– У нас такое соревнование было с «Голландцем». Мы не только поставили все паруса, но и шли при попутном ветре. Ну и что? Он не добавлял парусов, а мы использовали все, но обогнать его не смогли.
– «Голландец» не бывает в северных широтах.
– Так-то оно так, – ответил Иринг, нехотя согласившись с командиром, – но, возможно, тот, кто направил этот корабль сюда, получает от этого какую-то выгоду.
Уайлдер промолчал, поглощенный своими мыслями.
Тяжелые валы, вздымающиеся на море, мешали «Каролине» быстро продвигаться вперед, но она вскоре одолела целую милю. Каждое погружение судна в массу воды, все более мощную и бурную, сопровождалось содроганием корпуса, почти полностью входившего в волну, через которую ему предстояло пробиться.
Моряки напряженно следили за малейшими движениями своего корабля, ни один человек не оставил палубы в продолжение нескольких часов. Суеверный ужас, овладевший ограниченным умом первого помощника, отразился на всем экипаже до последнего юнги. Даже несчастный случай с их прежним капитаном и неожиданное и таинственное появление среди них молодого офицера, который прогуливался с таким спокойствием по палубе при таких сложных обстоятельствах, – все это способствовало тревожному настроению. Безнаказанная дерзость, с которой «Каролина» несла все свои паруса в таком положении, в каком она находилась, только усиливала их волнение. Прежде чем Уайлдер успел решить, какова скорость его корабля по сравнению со скоростью все еще видневшегося судна, он сам оказался в глазах своего экипажа предметом нелепых чудовищных подозрений.