— Что вы говорите? — спросила Гертруда.
— Спите, мисс, — ответил он таким тоном, словно ему было неприятно, что его прервали в такой момент.
— Какая-нибудь новая опасность? — спросила молодая девушка. — Не бойтесь сказать мне, что нас ожидает самое ужасное. Я чувствую, что ветер усилился.
— А вы знаете, куда идет шлюпка?
— К земле, я думаю.
— Если мы пойдем в этом направлении, нам надо переплыть весь Атлантический океан, прежде чем мы увидим землю.
Гертруда ничего не ответила и умолкла.
Но шум воды и ветра скоро привлек взоры всех трех женщин к Уильдеру.
— Что вы думаете о нашем положении? — спросила мистрис Уиллис Уильдера, пристально смотря на него.
— Мы можем еще надеяться держаться пути кораблей, имеющих сообщение с большими северными портами.
— Что я вижу там? — вдруг вскричала негритянка Кассандра, большие черные глаза которой без всякого беспокойства, только с любопытством всматривались в горизонт. — Мне кажется, я вижу на воде большую рыбу.
— Это шлюпка! — вскричал Уильдер, вспрыгнув на скамейку, чтобы рассмотреть темный предмет, который колыхался на волнах в сотне метров от того места, где была их шлюпка.
— Гоэ! Го! Шлюпка! К нам! Эй! Го! Шлюпка! К нам!
В эту минуту свист ветра раздался в его ушах, но ни один человеческий голос не донесся со шлюпки.
Темный предмет приближался. Вдруг негритянка испустила пронзительный крик, оставив руль, который незадолго перед тем передал ей Уильдер, и, упав на колени, закрыла лицо обеими руками.
Уильдер инстинктивно поглядел, куда взглянула она, и увидел полуодетый, обезображенный труп, плывший среди пены.
На вершине волны он как-будто остановился на мгновение, его волосы бились по воде, потом мертвое тело скользнуло мимо шлюпки, поднялось на волну и исчезло.
Не только Уильдер, но и Гертруда, и мистрис Уиллис сразу узнали черты Найтгеда.
— Их шлюпка была слишком нагружена, — произнес Уильдер.
— Вы думаете, что никто не спасся? — спросила мистрис Уиллис невнятным голосом.
— Никто. Эта лодка и то, что на ней, — все, что осталось от «Королевской Каролины».
— Неужели нельзя было предвидеть этой катастрофы? — продолжала гувернантка, пристально смотря в лицо Уильдера.
— Конечно, нет.
— А разве опасность, на которую вы так часто и так таинственно делали намеки, не имеет никакого отношения к тому, что произошло с нами?
— Никакого.
— И она прошла с переменою нашего положения?
— Надеюсь.
— Смотрите! — прервала Гертруда; порывисто опираясь на плечо Уильдера.
— Это корабль! — вскричала радостно гувернантка.
В самом деле, на расстоянии мили можно было заметить корабль, грациозно и свободно покачивавшийся на волнах, с которыми лодка боролась с такими усилиями. Корабль нес только один парус
Уильдер сохранял мрачный и беспокойный вид.
— Теперь, — сказала ему мистрис Уиллис, пожимая его руки, — мы можем надеяться на наше спасение, и тогда, мужественный и благородный молодой человек, мы будем иметь случай доказать вам, какую цену мы придаем вашим услугам.
— Может-быть, не так легко достигнуть этого корабля, как вам кажется. Ураган может помешать нам. Теперь же ветер не таков, чтобы привести нас к нему.
— Они нас видят, они ждут нас!
— Нет, нет, на наше счастье, нас еще не видят. Эти тряпки наших парусов смешиваются с пеной. Они принимают нас за чайку.
— На наше счастье?! — вскричала Гертруда, с удивлением смотря на Уильдера.
— Разве я сказал это? Я ошибся в выражении. Это военный корабль.
— Может-быть, королевский крейсер? Тогда еще больше оснований надеяться на хороший прием. Дайте какой-нибудь сигнал.
— Вы забываете, что у этих берегов часто встречаются враги.
— Я не боюсь благородного врага. Даже пират не отказал бы в приюте женщинам, находящимся в таком отчаянном положении.
Глубокое и продолжительное молчание наступило после этих слов.
— Мы можем стать в положение, которое предоставит нам свободу дальнейших движений, — произнес, наконец, Уильдер.
Его спутницы не знали, что отвечать. Мистрис Уиллис до такой степени была поражена холодностью, с которой Уильдер принимал спасение, что она старалась найти этому какую-нибудь причину и не задавала бесполезных вопросов. Гертруда была удивлена поведением Уильдера, но верила, что, должно-быть, у него есть достаточные основания. Одна Кассандра не сдалась так легко. Она схватила багор, прикрепила к нему незаметно от Уильдера кусок полотна, спасенный при крушении, и минуту или две высоко держала его. Но при виде мрачного, угрожающего лица Уильдера она поторопилась опустить сигнал.
Вслед за этим облако дыма окутало борт корабля, и раздался пушечный выстрел, звук которого был ослаблен встречным ветром.
— Слишком поздно колебаться, — произнесла мистрис Уиллис. — Кто бы ни был этот корабль, друг или враг, нас увидели.
Уильдер ничего не ответил, но продолжал следить за всеми движениями корабля.
— Слишком поздно! — прошептал он, направляя шлюпку к кораблю.
На палубе корабля стоял энергичный человек, отдавая матросам необходимые приказания. Полные волнения и тревоги, Гертруда и мистрис Уиллис были приняты на борт. Уильдер и негритянка следовали за ними, а шлюпка, как лишняя тяжесть, была оставлена на волю волн.
Тогда двадцать матросов влезли на снасти, ставя паруса один за другим, и когда все они были развернуты, корабль полетел с быстротою птицы.
Глава XIX
Прошла неделя. Корабль Корсара, избороздив за это время океан на тысячи миль, ускользая от королевских крейсеров и избегая различных встреч скорее из прихоти, чем по какой-либо другой причине, находился сейчас уже в более мягком климате и в более спокойной части моря.
Экипаж корабля был уже на ногах. Полсотни здоровых матросов висели со всех сторон на снастях, одни — смеясь и перекидываясь шутками, другие — занимаясь работой. На палубе показались три или четыре молодые человека в какой-то морской форме, не принадлежавшей, в сущности, ни одной нации.
Несмотря на господствовавшее на корабле внешнее спокойствие, у каждого из них за поясом был заткнут короткий, прямой кинжал. Один из матросов наклонился над бортом, его мундир распахнулся, и из-под него выглянула рукоятка небольшого пистолета. Но так как между людьми не замечалось и тени недоверия, то наблюдатель мог объяснить все эти предосторожности простой привычкой. Два часовых, мрачные и суровые, одетые, как сухопутные солдаты, свидетельствовали о бдительности, господствовавшей на корабле. Матросы были, несмотря на все эти суровые признаки, совершенно беззаботны, так как, очевидно, давно привыкли к военному характеру судна.
«Генерал» Корсара находился тут же и стоял позади матросов.
Но одного человека можно было отличить от всех окружавших по достоинству, с которым он держал себя, и повелительному, несмотря на спокойную позу, виду. Это был Корсар.
Он стоял один, в стороне, и никто не решался приблизиться к тому месту, которое он избрал для себя. Его острый взгляд скользил по всем частям корабля, иногда останавливаясь на легких и прозрачных облаках, плывших по небу, и тогда лицо его омрачалось. Временами его взгляд становился совершенно суровым. Прекрасные волосы спадали локонами. Пистолеты болтались у пояса его синего мундира с галунами, а сбоку висел турецкий ятаган, легкий и несколько изогнутый, как стилет, с итальянской отделкой.
На корме и мостике, отдельно от всех, находились мистрис Уиллис и Гертруда. Они ни взглядом, ни жестами не выражали волнения, которое они могли бы чувствовать среди этих, стоявших вне закона, людей. Наконец мистрис Уиллис подозвала к себе Уильдера.
— Я сейчас говорила Гертруде, что вон там наше спасение, — сказала она, указывая вдаль, — но бедное дитя очень взволновано и говорит, что не успокоится до тех пор, пока не увидит своего отца. Знакомы ли вам эти места, Уильдер?
— Да, я часто здесь бывал.
— Так, может-быть, вы мне скажете, какая это земля, вон там?
— Земля? — сказал он с удивлением. — Разве показалась земля?
— А то как же? Уже несколько часов раздаются об этом возгласы с мачт.
— Очень может-быть. Мы, моряки, после ночного дежурства многое можем упустить из вида.
Во вгляде мистрис Уиллис мелькнуло подозрение и какой-то безотчетный страх.
— Неужели вид счастливой Америки уже потерял для вас всю свою прелесть? Вы так хладнокровно приближаетесь к ее берегам. Эта любовь к коварной и опасной стихии для меня непонятна.
— Действительно ли моряки имеют такую исключительную привязанность к своей профессии? — с жаром спросила Гертруда.
— В этом безумии нас часто обвиняют, — ответил Уильдер.
Гертруда не продолжала разговора и опустила глаза, как бы глубоко задумавшись над этой упрямой привязанностью, которая делает человека нечувствительным к радостям тихой жизни и заставляет увлекаться опасностями океана.
— На корабле прошла большая часть моей жизни, — задумчиво произнесла гувернантка, — это было печальное и несчастное время в моей жизни. В порядке ли это вещей, мистер Уильдер, что чужому человеку, как вы на этом корабле, доверяют командование?
— Конечно, нет!
— Но вместе с тем, насколько я понимаю, вы исполняете обязанности первого лейтенанта с тех пор, как мы были приняты на борт этого корабля.
Уильдер, повидимому, искал слов для ответа.
— Диплом лейтенанта всегда уважается.
— Вы офицер коронной службы?
— Что же другое могло доставить мне это место? Смерть сделала вакантным место на этом… крейсере.
— Но скажите мне, — продолжала гувернантка, — всегда ли офицеры являются среди, своего экипажа вооруженными, как сейчас?
— Это воля нашего командира.
— Этот командир, очевидно, искусный моряк, но в то же время — человек, вкусы и капризы которого так же необыкновенны, как и наружность. Я уверена, что я уже видела его, и притом недавно.
Мистрис Уиллис замолчала и стала всматриваться в спокойное и неподвижное лицо человека, все в той же позе стоявшего вдали от покорного его воле экипажа.