— Я должен высказаться до конца, капитан Гейдегер, и буду говорить только правду. Странно! Сначала я взялся за это поручение с жаром. Я рисковал своей жизнью, был двуличным, чтобы достигнуть того, что казалось мне доблестным, за что я получил бы не только вознаграждение, но и общее уважение. Так я думал, когда принимался за исполнение своей задачи. Но ваше доверие, ваше открытое поведение обезоружили меня в тот момент, когда я вступил на борт вашего корабля.
— И все-таки вы проводили ваш план.
— У меня было на то много важных причин, — сказал Уильдер, невольно взглядывая на двух дам, — я сдержал свое слово, данное вам в Ньюпорте. Если бы два мои товарища не были удержаны на вашем корабле, то нога моя не вступила бы на него.
— Верю вам, молодой человек, и думаю, что узнаю ваши причины. Вы играли в рискованную игру, и я уверен, что придет время, когда вы будете рады вашему проигрышу. Отправляйтесь, лодка отвезет вас на «Стрелу».
— Не обманывайте себя, капитан Гейдегер, не думайте, что ваше великодушие заставит меня забыть мой долг. Как только я вступлю на борт того корабля, я объясню капитану, с кем он имеет дело.
— Я к этому готов.
— Вы поймете тоже, что я не останусь праздным в той битве, которая за этим последует. Здесь я могу быть жертвой своей ошибки, но там я буду вашим неприятелем.
— Уильдер! — вскричал Корсар, схватывая молодого человека за руку. — Как жаль, что мы не знали друг друга раньше! Но сожаления теперь напрасны! Отправляйтесь: если мои люди узнают истину, то все мои убеждения будут так же глухи, как шопот в ураган.
— Но я явился на борт «Дельфина» не один.
— Вам не довольно, — сказал холодно Корсар, — что я оставляю вам жизнь и свободу?
— Для чего вам оставлять у себя двух женщин? Какую пользу они могут принести на таком корабле, как ваш, который ищет одних приключений?
— Оставьте их мне. Пусть я хоть в чем-нибудь буду отличаться от того зверского образа, который мне приписывают.
— Вспомните, капитан Гейдегер, о вашем обещании.
— Я знаю, о чем вы говорите, и не забыл своего обещания; но куда вы их повезете? Разве жизнь их здесь не более обеспечена, чем где-нибудь в другом месте? Неужели я не могу испытывать чувство дружбы? Отправляйтесь скорее, иначе я не ручаюсь за то, что мое доброе желание в силах будет оградить вас от опасности.
— Я не оставлю тех, кто мне доверился.
— Мистер Уильдер, или, вернее, лейтенант Арч, вы можете пренебрегать моими добрыми намерениями, но смотрите, не опоздайте, потом уже и я не буду в состоянии помочь вам.
— Делайте со мной, что хотите, но я или умру здесь, или отправлюсь с теми, кто мне доверился.
— Но позвольте, ваше знакомство с ними так же коротко, как и мое! Почему вы думаете, что они предпочтут ваше покровительство? Скажите сами, милостивые государыни, кому вы больше доверяетесь?
— Пустите меня, пустите меня! — вскричала Гертруда в ужасе. — Если ваше сердце доступно милосердию, позвольте нам оставить ваш корабль!
Несмотря на все самообладание, на лице Корсара отразилось глубокое страдание, которое сменилось холодной улыбкой. Обращаясь к мистрис Уиллис, он произнес, тщетно стараясь смягчить тон своего голоса:
— Я заслужил ненависть людей и за это дорого расплачиваюсь. Вы и ваша милая воспитанница вполне свободны: если вы пожелаете остаться здесь, то судно и эта каюта к вашим услугам, если же нет — ищите себе убежища у других.
— Мы можем быть только под защитою закона.
— Довольно! — сказал Корсар. — Сопровождайте вашего друга. С вашим отъездом вы оставляете и судно, и меня одинокими.
— Вы звали меня? — спросил вновь вошедший человек, почти подросток.
— Ах, это вы, Родерик! Идите на палубу, займитесь там и дайте нам некоторое время поговорить.
Корсар торопился ускорить развязку. Снова раздался звук гонга и распоряжение спустить лодку, поместить туда Фида, негра и дать небольшой багор. Когда все было окончено, он подал руку старшей даме и провел всех до трапа, ожидая, пока они усядутся в лодку. Фид и негр взялись за весла, и лодка начала удаляться. До Уильдера донеслись протесты экипажа и громкий, покрывающий все голос Корсара, потом разговор в рупор, передавший на королевский корабль следующее:
— Посылаю вам часть приглашенных и лучшее, что у меня было.
Переезд занял немного времени.
— Чорт побери! — вскричал капитан «Стрелы». — Этот юный сорванец посылает нам котильонные пары, и это он называет лучшим, что у него было! Где он их подобрал? Впрочем, в открытом море иногда забываются строгие правила.
Насмешливая улыбка блуждала на его губах. Очевидно, его злоба была скорее деланной. Но когда Гертруда с пылающим еще после последнего объяснения лицом взошла на палубу, старый моряк начал протирать глаза от удивления.
— Мерзавец без души и сердца! А вот и мой лейтенант! Что это значит, Арч? Время чудес, кажется, уже прошло?..
Дальнейший допрос капитана был прерван криками удивления старшей дамы и священника.
— Капитан Бигналь! — сказал священник. — Вы ошибаетесь насчет этих дам. Уже двадцать лет не встречался я со старшею из них, но могу вас заверить честью, что она достойна вашего уважения.
— Отведите меня в каюту, — сказала мистрис Уиллис. — Гертруда, друг мой, где мы?
Желание ее было исполнено, и небольшая группа перешла в каюту. Здесь старшая дама пришла в себя и устремила глаза на священника.
— Поздняя и печальная встреча, — сказала она, — Гертруда, вы видите того, кто сочетал меня с человеком, составлявшим мою гордость и счастье.
— Не оплакивайте этой потери, — сказал священник, — он рано вас покинул, но умер славною смертью.
— Но, — возразила она, — неужели я должна была лишиться всего, что мне было дорого? А вы как живете с того времени?
— Я, — отвечал священник, — исколесил много морей и много кой-чего видел. Из восточной Индии я вернулся к себе домой и получил разрешение ехать на корабле своего старого друга. Дружба наша с Бигналем еще старше нашей с вами.
— Да, мистрис, — вмешался в разговор капитан, не в силах скрывать свое волнение. — Прошло уже больше полстолетия с того времени, когда мы с ним посещали школу. Как часто мы вспоминали с ним в эту поездку о былом! Очень рад, что судьба доставила мне случай познакомиться с вами.
— Она дочь капитана и вдова сына нашего старого командира, контр-адмирала де-Ласей! — сказал с поспешностью священник.
— Я знал и того, и другого: оба были храбрые моряки и прекрасные товарищи. Очень рад принять у себя приятельницу моего друга и родственницу двух таких заслуженных моряков.
— Де-Ласей! — раздался взволнованный голос в стороне.
— Да, я ношу это имя, — сказала в слезах старшая дама. — Случайно спал покров с тайны, и я не желаю больше скрывать правду. Мы были обвенчаны тайно и никто из наших родителей ничего не знал. Но смерть… — здесь голос ее оборвался, и она знаком попросила священника продолжать.
— Господин де-Ласей и ваш отец погибли в том же деле через месяц после вашего бракосочетания, — сказал священник дрогнувшим голосом.
— Скажите мне, узнал ли он перед смертью о нашем браке?
— Нет.
— Все. теперь кончено, — сказала Гертруда Грейсон, — все кончено и забыто. Теперь я ваша Гертруда, такая, какою вы меня воспитывали.
— Генри Арч! — вскричал вдруг Бигналь, прочистив горло ромом. — Гм! — и, взяв под руку стоявшего в задумчивости лейтенанта, он вывел его из каюты. — О чем вы думате, чорт возьми? Вы забываете, что до сих пор я так же мало посвящен в результаты вашего поручения, как первый министр его величества. Каким образом я нахожу вас на королевском крейсере, а не на разбойничьем судне? И каким образом этот юнец получил такой прекрасный корабль с таким экипажем?
Глава XXIX
Капитан «Стрелы» и Уильдер вышли на палубу и некоторое время молча прогуливались. Уильдер устремил вперед тревожный взгляд, полный тяжелого страдания, и невольно отыскивал соседний корабль. Но тот уже не стоял неподвижно и наружный вид его изменился: реи покрылись раздувшимися парусами, и «Дельфин» величественно, не торопясь, начал приходить в движение.
Ничто не давало повода думать, что противник хочет удалиться без боя; напротив, верхние, самые ходкие паруса были убраны, и экипаж расставлял слеги для парусов, предназначенных для быстрых маневров судна. Уильдер вздрогнул и отвернулся: он видел, что опытный моряк готовится к сражению.
— Вот ваш аристократ распустил три паруса на марсе и один на фок-мачте, как-будто забыв, что его ждут к обеду, и что в списке капитанов я занимаю первое место, а он — последнее. Но, надеюсь, он вернется во-время, когда аппетит напомнит ему об обеде. Он мог бы также вывесить свой флаг из уважения к товарищу, который и старше, и заслуженнее его. Это ничуть не унизило бы его «знатности». Но, однако, чорт возьми, Арч, он прекрасно распоряжается реями! Наверное, ему дали опытного лейтенанта, и мы увидим, как за обедом этот молокосос будет бахвалиться: «Как мой корабль маневрирует! Я не терплю никогда беспорядка у себя!» Не правда ли, в его распоряжении прекрасный моряк?
— Очень мало найдется таких сведущих моряков, как капитан этого судна.
— Откуда же у него эти сведения? Вы, что ли, его научили? То-то я замечаю некоторые приемы, заимствованные у «Стрелы».
— Я уверен, капитан Бигналь, что вы составили себе неверное понятие об этом человеке.
— Да, я вижу его насквозь: повеса захотел посмеяться над моряком старой школы. Наверное, это не первое его плавание по морю?
— Что вы! Он истинный сын моря, он плавает уже больше тридцати лет.
— Ну, уж в этом-то, позвольте вам сказать, вы ошибаетесь; он сам мне говорил, что ему завтра исполнится двадцать три года.
— Он вас обманул, даю вам слово!
— Сомневаюсь, это не так-то легко: шестьдесят четыре года придают такой же вес голове, как и ногам. Я, может-быть, отнесся к нему несправедливо, но не мог же я так ошибиться в его летах. Но куда же к чорту он плывет? Неужели он отправился к своей благородной мамаше, чтобы она повязала ему салфетку перед нашим обедом?