— С той старушкой?
— Ага.
— И как она тебе?
— Много интересного рассказала.
— Та женщина, риелтор, говорила, что соседка наша много лет провела в лагерях.
— Правда?
— В лагерях, в лагерях! Сперла, наверное, что-то, вот и села! — острит отчим.
— Гриша, смотри телевизор…
— Мам, и что рассказывала риелтор?
— Да ничего особенного. Сказала, что соседка у вас хорошая, что сидела в лагере, а потому не думайте долго, покупайте квартиру — приличных соседей теперь не так легко найти.
— Приличные соседи! У вас все, кто сидел, теперь приличные! Ты откуда знаешь, что она приличная? Может, она убила кого?
— Она в Москве в МИДе работала…
— А разве достойные люди работают в МИДе?! Там же одни шпионы! Всю жизнь шушукаются, а потом договариваются с америкашками, детей своих к ним на учебу посылают, а сами…
Я молчу. Глядя на маму, я пытаюсь понять, зачем она переехала в Минск к этому кретину. Батя, конечно, тоже не подарок, но этот-то совсем лапоть. Красивая, с хорошим чувством юмора, господи, что она могла найти в этом человеке? Отчим же не унимается.
— Все разворовали! Все! Хорошо, у нас Батька появился, он быстро порядок наведет! А в Россию бы Сталина! Он бы сейчас всех поставил к стенке, и дело в шляпе!
— Съели вашего Сталина.
— Что?
— Съели, говорю, вашего Сталина, невкусный он.
— Сань, ты о чем?
— Да так, ни о чем. Слушайте, дядя Гриша, я все хотел у вас спросить: а летчики пьют за штурвалом?
— Конечно, пьют!
— Но как? Вас же проверяют перед вылетом.
— Перед вылетом-то да, но во время-то и после нет! Нам стюардессы приносят. Думаешь, как мы с твоей мамкой-то познакомились?
— Ясно… Мам, слушай, я, наверное, сегодня не буду у вас оставаться. Надо к новому дому привыкать.
— Хорошо, милый, как знаешь. Ты, кстати, с работой что-нибудь решил?
— Да, обещали помочь.
Поцеловав маму и дочь, я выхожу на улицу. Вечерний Минск кажется не таким уж и страшным. Мне нравится, что здесь спокойно. Машины спрятались, люди, по возможности, тоже. Возвращаясь домой, включив плеер, я слушаю Венгерскую рапсодию Листа. Вспоминая все, что мне рассказала соседка, я думаю, что человеческая жизнь никогда не подорожает. Самая дешевая из вещей. Будут меняться аранжировки, но не мотив. Кровь по-прежнему будет литься, ибо так устроен человек. Кровь будет литься вечно, потому что, если кровь в организме вдруг остановится, человек умрет. Так говорит мой друг Паша.
В метро я рассматриваю людей и рекламные объявления. Яркий плакат настойчиво предлагает мне приобрести игровую приставку и прилагающийся к ней футбольный симулятор. «Недоработанная игра, — думаю я. — Странно, почему разработчики до сих пор не придумали режим, в котором вы можете быть арбитром? Сейчас есть возможность играть одному, можно играть с несколькими друзьями, более того, открыв пиво, вы вправе наблюдать за тем, как искусственный интеллект сражается сам с собой, но вот рефери… Неужели разработчики спортивных игр до сих пор не понимают, что быть арбитром — это одновременно и самый захватывающий, и самый сложный режим?..»
Ничего не меняется. Вернувшись домой, я вновь встречаю на лестничной площадке соседку. Стряхнув с куртки капли дождя, я понимаю, что она не узнает меня.
— Вы что, здесь весь день стоите?
— Вы кто?
— Меня зовут Александр. Я ваш новый сосед.
— Правда? Очень приятно познакомиться! А я Татьяна Алексеевна — это я нарисовала на вашей двери красный крест. У меня болезнь Альцгеймера. Пока страдает только короткая память, но совсем скоро я начну забывать и то, что случалось со мной на протяжении всей жизни.
— Мне очень жаль, — в который раз зачем-то повторяю я.
— Не переживайте! Со мной только так все и могло закончиться. — Соседка делает паузу, но в этот раз я не спрашиваю «почему».
— Так вы теперь будете здесь жить?
— Да.
— Один?
— С дочерью.
— А кем вы работаете?
— Я футбольный арбитр.
— Надо же! Должно быть, интересная работа! Мой муж очень любил футбол! Он чуть-чуть успел поболеть за «Спартак». Это сложно?
— Болеть за «Спартак»?
— Нет-нет, я имею в виду, быть арбитром? Быть судьей сложно?
— Иногда непросто, да.
— Все это давление, да?
— И это тоже, — облокотившись на перила, со вздохом отвечаю я.
— И как вас учат с этим справляться?
— Вам это действительно интересно?
— Конечно! Иначе зачем бы я спрашивала?
— Ну как учат… Когда вы только решаете стать арбитром, вам вручают книжечку с правилами и рассказывают об ответственности. Вам объясняют, что, не участвуя в игре, вы влияете на ее ход. В общем, некоторое время вам рассказывают довольно банальные вещи, а потом в один прекрасный день разъясняют одну простую истину: «Срешь?! Сри уверенно!»
— И правда, хорошая истина… Жаль только, что ее в большей степени усваивают наши руководители, а не судьи…
— Тут с вами сложно не согласиться. Ну да ладно, уже поздно. Добрых снов вам, Татьяна Алексеевна!
— И вам всего хорошего, Саша!
— Кстати, я тут купил кое-что из продуктов. Здесь молоко, хлеб, сахар — если вам нужно…
— Спасибо, но я не ем сахар — у меня диета красоты!
— Ну а все остальное?
— А все остальное, Александр, я смогу купить себе сама — мне всего девяносто один…
— Девяносто один и полное непонимание, где находится магазин.
— Не грубите мне, молодой человек!
— Ладно-ладно, не буду! Но если что — вы обращайтесь, пожалуйста, я всегда рад вам помочь.
— Правда?
— Да.
— Тогда я действительно хотела бы вас кое о чем попросить. Вы же не откажете?
«О черт…» — думаю я.
— Вы не заглянете ко мне?
— Да-да, конечно…
Вновь оказавшись в ее квартире, я решаю не повторять вчерашних ошибок. Татьяна Алексеевна проходит дальше, но я остаюсь в коридоре. Спустя несколько минут она возвращается с листком бумаги.
— Что это?
— Эпитафия. Я бы хотела попросить вас выгравировать эти слова на моей могиле. Я не знаю, кто похоронит меня. Раньше я рассчитывала на Ядвигу, но она теперь сильно болеет.
Развернув бумажку, я читаю четыре слова и, улыбнувшись, обещаю, что обязательно выполню ее просьбу.
— Значит, я могу на вас рассчитывать?
— Да, не переживайте.
— А с кем вы собираетесь здесь жить?
— Один, — отвечаю я.
— Один? А как же ваша жена? Вы такой красивый — мне почему-то кажется, что у вас обязательно должна быть жена.
— Черт, Татьяна Алексеевна, прошу вас, не начинайте!
— А что я такого спросила? Так есть у вас жена или нет?
— Да… была.
— Была да сплыла, да?
— Черт, да!
— Что ж вы нервный-то такой, Саша, а? Все у вас черт да черт. Как вы познакомились?
— А какая разница?
— Разница, милый мой, большая! Когда люди знакомятся — это всегда прекрасно, а вот беды случаются позже…
— Да как все познакомились…
— А «как все» — это как?
— На вечеринке, на обыкновенной вечеринке.
— Здесь, в Минске?
— Нет, в Екатеринбурге.
— Ну так расскажите!
— А я не хочу…
— А я прошу вас!
— Татьяна Алексеевна, да говорю же, что как все познакомились! Можно я пойду?
— Вас старуха просит — вам сложно? Вот расскажете, а потом идите хоть на все четыре стороны!
Я тяжело вздыхаю, ставлю на пол пакет с едой и, прижавшись к двери, говорю:
— Я вообще не собирался туда идти, но меня друг пригласил. Сказал, что будут крутые девчонки…
— И она оказалась самой крутой, да?
— Да. На самом деле это была не обыкновенная вечеринка — там собирались местные знаменитости: парень, который пел про победу Аргентины над Ямайкой; поэт, написавший «Прежде чем на тракторе разбиться, застрелиться, утонуть в реке». Музыкант, чье творчество мне никогда не нравилось, оказался на удивление приятным парнем, а вот талантливый поэт, напротив, — тяжелым пассажиром. Стихи его мне очень понравились, но вел он себя странно.
— Это нормально для поэта.
— Его поведение было нормальным для шпаны, ну да ладно. Признаться, я довольно странно себя чувствовал. Знаете, все эти провинциально-светские беседы… тот еще коктейль вашего Молотова. В общем, я потоптался немного и уже было собирался уходить, как вдруг ко мне подошла она.
«Покидаете нас?»
«Да, завтра на тренировку», — ответил я.
«Вы спортсмен?»
«Не совсем. Я — арбитр».
«В самом деле? Значит, вы должны знать, как важно соблюдать правила».
«И?»
«И не уходить с поля раньше времени».
«Меня здесь и быть-то не должно было. Друг дозаявил меня в самый последний момент».
«Значит, своим будущим замужеством я обязана вашему другу?»
«Вот это да! — подумал я. — Совершенно потрясающая женщина, знает меня меньше минуты, а уже флиртует».
«Кажется, мы совсем не знакомы», — смущенно заметил я.
«С моим первым мужем я была знакома с первого класса — это не спасло наш брак. Не хотелось бы наступать на те же грабли».
«Поэтому вы решили выйти за меня?»
«Да, а почему бы и нет? Вы скромный, симпатичный, к тому же, судя по всему, часто бываете в разъездах».
«А вы собираетесь мне изменять?»
«Нет, никогда. Я неудачно пошутила…»
«Сбежим отсюда?»
«Я уж боялась, вы не предложите…»
Так и познакомились. Обыкновенная прогулка. Смущенный он, смелая она. Я пытался шутить, и Лана, кажется, даже смеялась. Хороший вечер. Несколько часов, которые в фильме показали бы одним длинным кадром. Музыка светлой радости, контрабас и щеточки. Я обгонял ее, что-то рассказывал о футболе, и она улыбалась. Переулки, рука в руке и пиджак на крючке указательного пальца. Следующим же вечером Лана переехала ко мне.
— Лана — это сокращение от Светлана?
— Нет, это такое славянское имя.
— И что оно означает?
— Земля.
— И Лана была красивой?
— Очень! После нашей первой ночи, по пути на игру, я думал, что она похожа на последнее желание. Если бы меня приговорили к высшей мере наказания, если бы только согласились исполнить мою последнюю волю — я бы попросил еще раз посмотреть на нее. Закрывая глаза, я улыбался и понимал, что отныне бесстрашен, что нет больше силы, способной меня напугать, как нет смерти, потому что есть Лана. Я не мог поверить собственному счастью. Когда Лана впервые поцеловала меня, я подумал, что произошла ошибка. Метровый офсайд! Восемьдесят тысяч человек на стадионе видели, что я влез в положение вне игры, но линейный арбитр почему-то не поднимал флажок. Черт, Татьяна Алексеевна, это было так славно…