— Ясно. А после освобождения из плена вы были в советском фильтрационном лагере?
— Конечно, был! Как и все, был! Только у меня грехов перед советской властью не было, а потому меня сразу выпустили!
— Как это выпустили?
— Легко! Мне сразу предложили сотрудничать, и я рассказал все как было. И про Павкова этого вашего, и про других таких же антисоветчиков. Говорят теперь, что были репрессии, что всех их отправляли в лагеря и расстреливали, но ничего такого не было! Меня вызвали на допрос всего два раза, были со мной очень вежливы, и когда я все рассказал, отправили домой. Честных людей советская власть никогда не трогала!
— А многих людей отправили домой вместе с вами?
— Не знаю, я один вышел.
Старик идет на улицу. Я за ним. Он берет лопату, а я сажусь в машину. Старик долго шагает по заснеженной дороге. Я спрашиваю, не нужно ли его подвезти, но он отказывается. Наконец мы оказываемся на главной площади. Я понимаю, что старик пришел сюда, чтобы убрать снег возле памятника вождю.
* * *
Спустя год после смерти Татьяны Алексеевны я отправляюсь в гранитную мастерскую. Протягивая работнику листок, я спрашиваю, можно ли сделать подобную эпитафию.
— Вы с памятником-то уже определились?
— Да, я бы хотел, чтобы это был красный гранитный крест.
— Ага, без проблем. А надпись такую сделаем — тут нет ничего сложного.
Через несколько дней крест готов. Я заказываю доставку и установку. Мастера работают аккуратно и быстро.
Сейчас теплый и сухой ноябрьский день. Мы на Северном кладбище. Над памятником шумят деревья. Солнечный луч падает на выгравированную на кресте эпитафию, и я читаю последние, обращенные ко всем нам слова: