Женевьева переглянулась с Дарьей. Та глазами спрашивала, что ответить.
— Я сама, — ответным взглядом дала понять Женевьева и ответила. — И что же вы на наше такси тогда нацелились?
— Так не нашли больше ни одного. Хотим на эфиромобиле прокатиться, но мы не знали, что он ваш, вернее, поняли, что он занят, но не знали, что вами. Мы уже уходим. Извините, ваше сиятельство.
— Мы не на званом ужине, господин Дегтярёв, чтобы обращаться ко мне по полной форме. Мы с вами студенты и учимся на одном курсе, хоть сейчас и на разных факультетах. Поэтому вы можете меня называть по имени, я разрешаю, но нам пора. Надеюсь, вы сможете добраться до Марсова поля на другом транспорте. Извозчики, бывает, гоняют не хуже, чем эфиромобиль, и даже быстрее.
— Мы так и сделаем, — сказал Пётр и подтолкнул меня, показав направление организованного отхода.
Я приподнял свою фуражку, то же самое сделал и Биттенбиндер, и мы ретировались, всё ускоряя шаг, пока не скрылись за первым поворотом. Женевьева не спешила садиться в авто, хотя Дарья, посмотрев им в спину, решила, что на этом всё, и пора ехать. Ведь графиня, как раз, любезно согласилась отвезти её домой.
А Женевьева смотрела в спину Дегтярёва, и ей хотелось сказать ему, что она с радостью бы поехала с ним на Марсово поле, погуляла там и купила билет на дирижабль, даже за свой счёт, хоть это и неприлично для девушки и аристократки, но…
Но это невозможно, да и Фёдор не согласится на это, по нему видно, что не согласится. Потому как это позор, а у него есть честь и самоуважение. А она, а что она, отец уже раз десять намекал, что уже подобрал ей жениха, например, князя Юсупова. Но этот хлыщ не сильно ей нравился, а ещё и напрягали слухи, что ходили вокруг него, будто он женщинами и не интересовался никогда, к тому же, он старше её на целых пять лет.
Нет, не такого мужа она себе хотела. Она хотела, да чего уж там. Настроение резко испортилось и, сев в эфиромобиль, Женевьева кратко сказала водителю, — Фонтанка, 37.
— Слушаюсь! — отзывался тот и нажал кнопку запуска двигателя.
Машина еле вздрогнула и, пропев довольно приятную мелодию, заурчала, как огромный и добрый кот. Набрав обороты, двигатель зарокотал сдержанным басом, услышав эту «песню», водитель дёрнул за рычаг коробки передач и тронул автомобиль с места.
— А тебе нравится фон Биттенбиндер? — задала неожиданный вопрос Женевьева своей подружке, когда они тронулись и звук мотора заполнил кабину. К тому же, между ними и водителем имелась небольшая прозрачная перегородка, что также приглушала звуки, отчего можно было вести интимные разговоры.
— А? Пётр? Я не знаю, не думала об этом как-то.
Женевьева еле сдержалась, чтобы не промычать, но воспитание взяло вверх, и она просто молча кивнула.
— А почему ты спрашиваешь?
— Мне показалось, что ты долго смотрела ему вслед, и когда разговаривала с ними обоими, больше смотрела на него, чем на Дегтярёва.
— Вот ещё, — фыркнула Дарья, — в академии парней, тех же баронов, выбирай -не хочу. Пусть сами заинтересовывают и добиваются моего расположения. А я бегать ни за кем не собираюсь.
Женевьева только кивнула. Возразить на это оказалось нечего. А посвящать в собственные мысли недалёкую Дарью — себе дороже. У неё совсем другая жизнь. Жаль, что Дарью не подбить на сумасбродные поступки, а она бы с удовольствием полетала вместе с Дегтярёвым на дирижабле. Как бы такое приключение ей организовать? Но нет, не получится. Женевьева не сдержалась и вздохнула.
— А ты чего вздыхаешь? — тут же спросила Дарья.
— Да переживаю, что на две четвёрки сдала экзамены.
— А я ещё хуже, но не переживаю. Папа говорит, что сам не верит тому, что его дочь смогла сдать первую сессию в инженерной академии без единой тройки.
— Да, это неплохой результат.
— Вот и я о том. Другие девицы только домашнее воспитание и образование получают, а мы с тобой светское, и самое лучшее, наравне с мужчинами. Мы молодцы.
И опять Женевьева промолчала, не став комментировать слова своей подруги. Вопрос лежал в такой плоскости, где невозможно понять, хорошо это или плохо. С одной стороны — хорошо, а с другой стороны — в их сословии так не принято. В общем, всё очень сложно, но времена наступают смутные и недобрые, иначе отец никогда бы не согласился отдать её на учёбу в инженерную академию. Видимо, решил, что это пойдёт на пользу как ей, так и обществу.
Может, под эту марку у неё и получится выйти замуж за того, кого сама выберет? Но нет, не сможет. От этой мысли настроение Женевьевы ещё более испортилось и улучшилось лишь тогда, когда она высадила Дарью у её квартиры, и дальше шофёр повёз её в одиночестве.
Тут девушке в голову пришла мысль научиться самой водить любой автомобиль, хоть локомобиль, хоть эфиромобиль, хоть что, лишь бы уметь водить. А может, отец ей купит и свой. Вот будет потеха. Первая женщина-водитель! Нет, сначала нужно овладеть управлением дирижабля, а потом уже и автомобилем, или наоборот? Ох, сколько всего хочется, и сколько путей для движения вперёд…
От этих мыслей у Женевьевы разболелась голова и, так для себя ничего не решив, она вышла из эфиромобиля у крыльца своего дома и, распахнув дверь, вошла в парадное. Идти не хотелось, вызвав лифт, Женевьева доехала до нужного этажа. Завтра она соберёт вещи и уедет дневным экспрессом домой. Тут в её голову стали закрадываться крамольные мысли. А может, не уезжать завтра, а поехать на Марсово поле, чтобы увидеть там ещё раз Дегтярёва?
А встретит ли она его там завтра? Ведь молодые люди собирались ехать туда сегодня. Хотя оба расстроились, и могут сегодня не добраться до него, а поедут завтра, и если она окажется там же, то есть шанс встретить обоих, естественно, совершенно случайно.
Но барышне на выданье этого делать нельзя. Она не имеет права гулять одна, только с гувернанткой или подругой, но лучше с гувернанткой, так как Дарья ей не нравится, а Марфа слишком болтлива и глупа. Глупа не в том плане, что совсем ничего не понимает, а эмоционально глупа, не воспитана. Это большой минус, и если она так легко добывает информацию о других, то что мешает этой курносой купчихе добывать информацию и о ней, а потом этим торговать? В таких делах семейные корни дают своё, она же купчиха в пятом поколении, и всё делает не потому что, а для того, чтобы…
Но в академии больше подруг у Женевьевы не имелось, так что придется оттачивать своё мастерство умолчания и уклонения. А это окажется весьма хорошей школой, ведь дальше она столкнётся с гораздо более искушённой публикой, что по одной только фразе могут сделать далеко идущие выводы, и при этом в том круге молчать нельзя, иначе просто перестанут общаться. Раз ты молчишь, значит, обманываешь.
И всё же, Женевьева сомневалась, как ей поступить⁈ Ладно, поедет она завтра с гувернанткой и посмотрит. Если удастся увидеть Дегтярёва, значит, тоже купит билет и слетает на дирижабле, если нет, то развернётся обратно и уедет на следующий день домой, или в этот же день, как получится. Окончательно приняв для себя непростое решение, она успокоилась и даже улыбнулась. Всё же, она молодец: и сессию сдала хорошо, и вообще. А вот как сдал сессию Дегтярёв, она так и не узнала. Надо было об этом у Марфы спросить, но она не удосужилась. Скорее всего, сдал он её с отличными результатами, это же Дегтярёв, упрямый и умный!
На следующий день Женевьева не стала долго нежиться в постели, наслаждаясь, что не надо рано вставать и идти на занятия, а, повалявшись чуть дольше обычного, вышла к восьми утра на завтрак. Быстро закончив необходимые утренние дела, уже в девять утра она вместе с гувернанткой садилась в повозку к извозчику, намереваясь ехать в сторону Марсового поля. Извозчик, дождавшись, когда барышни усядутся, лихо свистнул и, тронув поводьями лошадь, заставил её потянуть за собою сани.
Какое-то время мы быстро шли с Петром, не разговаривая ни о чём, и мне, и ему было неловко, так опростоволоситься перед барышнями! И ведь всё произошло совершенно случайно, ну как так⁈ Но долго хранить молчание мы не смогли, и одинаковую мысль минут через пять озвучил Пётр.
— Эх, и как неожиданно они появились.
— Ага, — вздохнул я в ответ, — очень неожиданно. Что делать будем, поедем за билетами?
— Уже всё настроение испортилось, давай завтра уже с утра сгоняем, и всё, а сейчас в кафе пойдём?
— Давай, только куда пойдём?
— А, уже всё равно.
— Ну, если всё равно, то лучше попроще, и не в центре.
— Согласен.
Так мы и сделали. Поймав извозчика, уехали ближе к академии и, разместившись в каком-то небольшом ресторанчике, славно пообедали-поужинали. Много заказывать не стали, настроение оказалось не ахти, а один бокал красного сухого никак не повлиял на наши мозги. Зато и денег немного потратили. Ничего знаменательного в этот день с нами больше не произошло, и на следующее утро мы отправились на Марсово поле, найдя обыкновенного извозчика. На эфиромобиль тратиться не стали, перегорели.
Усевшись в возок, я крикнул извозчику.
— А прокатите-ка нас с ветерком⁈
— А и прокачу, коли деньги на то есть. А рубль дадите, отроки?
Я переглянулся с Петром, пока извозчик, хитрого вида мужик, одетый в толстый меховой армяк, с ехидцей смотрел на нас.
— Дадим, — выкрикнул Пётр, — с каждого по полтиннику! — и полез за ним в карман, я тоже.
Получив два серебряных кругляша с портретом Павла Пятого, извозчик крякнул, свистнул и, хлестнув несильно лошадь плетью, крикнул.
— Н-н-но, родимая, пошла, пошла!
Сани тронулись, и вслед за лошадью, что стала быстро набирать ход, покатились в нужную сторону. За краями саней пролетали мимо стены домов, одинокие прохожие, а также попадающиеся навстречу всякого рода автомобили и экипажи с санями. Ветер свистел у нас в ушах, лошадь, быстро перебирая ногами, хрипела, выдыхая целые клубы пара и напоминая нам живой паровоз. Сани летели за ней, словно птица, скользя по накатанному, потемневшему от грязи и сажи, снегу.