Свой диалог девушки продолжили уже после окончания лекции.
— И каков итог этого весьма странного противостояния? — холодно спросила Женевьева, выслушав рассказ Марфы, стараясь подражать тону матери.
— Проводятся разбирательства, но ходят слухи, что Блазовский и компания подключили родственные связи, да и не только. Они же картёжники, у них должников много, они в клубе состоят, а туда многие вхожи, и кто-то ещё стоит за Седербломом, не из родственников, а… а непонятно кто. Он вообще мутный тип, этот свей, и закончится всё отчислением Дегтярёва. Вот помяни моё слово!
— Марфа, хватит разговаривать, как крестьянка с базара, выражайся культурно и ясно. С чего такая уверенность, что Дегтярёва отчислят?
— Так они и адвоката наняли известного, и заместитель декана факультета на их стороне, а он обладает многими связями, я слышала о нём.
— Откуда ты всё это знаешь, Марфа?
— Ну, я общаюсь со всеми.
— Так девушек в нашей академии почти и нет.
— И что? Я всех слушаю, и вообще.
— То есть, ты подслушиваешь чужие разговоры?
— Нет, — слишком быстро ответила Марфа, но Женевьева всё прекрасно поняла.
На самом деле Марфа для неё оказалась весьма ценным источником информации, правда говорить ей об этом Женевьева не спешила, пусть думает себе, что хочет, а она воспользуется маниакальным желанием молодой купчихи оказываться в курсе всех событий. Ей интересоваться оным не к лицу, а знать, что происходит в стенах теперь уже и её академии, очень хочется.
— Так ты говоришь, что дела у Дегтярёва очень плохи?
— Я только догадываюсь об этом.
— Да, интересно, когда развязка, и чем всё это закончится.
— Заседание назначено на следующую субботу, там всё и решится.
— Точно⁈ — подняла тонкие брови Женевьева.
— Ей Богу! — перекрестилась Марфа, и тут же одёрнула руку от груди, устыдившись своей реакции. Женевьева же сделал вид, что ничего не заметила, вся поглощённая созерцанием крыши соседнего здания.
— Понятно, ну что же, Бог Дегтярёву в помощь!
— На Бога надейся, а сам не плошай! — тут же выдала старинную пословицу Марфа, — да ему и надеяться больше не на кого, кроме как на Бога, да на себя, он же наполовину сирота. Ума не приложу, как он смог дать отпор этой троице. А может, его в последнюю минуту кладовщик спас, бают, что пальто форменное, которое Дегтярёв у него как раз получил и шёл обратно, всё в дырках от молний было. Крепко его приложили эти насмешники.
— А с ними что, досталось им от Дегтярёва? — внешне ровным тоном спросила Женевьева, хотя внутри у неё вдруг чаще забилось сердце.
— Нет, не слышала ничего, только, вроде, испугались они, да листьями грязными их осыпало. Чего именно испугались — не знаю, но Дегтярёву повезло, долго он против них не продержался бы.
— Ясно, — Женевьева холодно улыбнулась, — всё ясно. Спасибо, Марфа, если что новое узнаешь, то скажи, чтобы я в курсе была всех событий, которые в академии происходят.
— Ой, да что там! — всплеснула руками Марфа, — всё уже ясно и понятно, не отобьётся Дегтярёв, отчислят его, только чудо и поможет. Кому он нужен такой.
— Гм, уверена?
— Ну, не знаю, может, ему и повезёт, ректор не станет идти на поводу у троицы и оставит его, может, переведут в другую академию. Договорятся с ними и переведут, или в институт какой помогут перевестись. Декан у них хороший мужчина, поможет обязательно. Да и все понимают, что это несправедливо, ну, а так… один против троих, тут, конечно, ему не повезло. Он ещё их уел в столовой. Они над ним смеяться стали, а он им пирог с бараньими мозгами прислал, я, когда узнала, хохотала два часа кряду.
Женевьева улыбнулась, но как-то грустно, и перевела разговор на другую тему, о чём-то напряжённо размышляя. Ей также, как и Марфе, стало всё понятно относительно судьбы Фёдора Дегтярёва. Если уж та открыто говорит, что Фёдора отчислят, то, скорее всего, так оно и есть, хотя, возможно, Марфа и преувеличивает. Но, как говорит её папенька: «В жизни каждая мелочь бывает важнее чего-то большого, ибо из мелочей состоит вся жизнь, как огромное здание строится из маленьких кирпичей, так и жизнь, и дело складывается из разных мелочных решений и поступков». И ей бы очень не хотелось, чтобы Фёдора отчислили. Так оказаться не должно.
— А ещё я слышала, что с нами вместе поступал некий фон Биттенбиндер, и ему что-то вручили за спасение людей. Ты слышала об этом? — растерянно спросила Женевьева у подруги.
— Да, слышала! — и Марфа с жаром принялась рассказывать, как фон Биттенбиндеру вручили медаль «За спасение погибавших». Всё это сделали в рамках факультета железнодорожного и водного транспорта, в присутствии декана и ректора.
— Представляешь! Сам ректор пожал ему руку! Вот же, молодец!
— А Дегтярёву ничего?
— Нет, а при чём тут Дегтярёв?
— Они вместе спасали.
— А ты откуда знаешь, Женевьева?
— Слышала.
— От кого?
Женевьева смерила холодным взглядом Марфу, отчего та сразу осеклась и прекратила задавать лишние вопросы, поняв, что может нарваться на неприятности. Неприятностей она не хотела и, боясь потерять дружбу с графиней, замолчала и принялась нести всякую чепуху, тут же переведя разговор на менее острую тему.
Придя домой с занятий, Женевьева угрюмо посмотрела на себя в зеркало и в самом мрачном расположении духа отправилась обедать. Кухарка как раз всё приготовила, но есть графине совершенно не хотелось. Съев половину тарелки супа и выпив чаю с пирожным, она поблагодарила кухарку и ушла к себе в комнату.
— Нужно сказать отцу, иначе ничего не получится, — сказала она сама себе вслух.
Женевьева прекрасно знала, что просить отца глупо, он не станет помогать неизвестному ему юнцу просто так. Да, он может огорчиться, узнав, что награда не нашла героя и удивиться порядкам, царившим в академии, но это не его вотчина и ему всё равно, что и как там происходит, если это не касается напрямую его дочери. А её это как раз касалось, но так, что она не могла в этом признаться даже самой себе.
Значит, ей нужно построить разговор так, чтобы отца это задело, но каким образом⁈ К тому же, для этого надо съездить домой. Хотя, если заседание назначено на следующую субботу, то она может приехать в этот выходной и поговорить с отцом на ужине, а вернуться обратно в понедельник. Эфирный экспресс идет в Павлоград рано утром и доезжает за полтора часа, она успеет на занятия, а если и опоздает, то ничего страшного не произойдёт.
Главное — так построить разговор, чтобы отец сам заинтересовался, значит, надо будет думать, думать и думать. Но ничего, она умная и придумает. Решив всё для себя, она подошла к телефону, что висел на стене и, сняв с него трубку, попросила соединить её с городским телеграфом. Продиктовав дежурному телеграфисту телеграмму родителям, она занялась своими обычными делами. Телеграмму отправят в счёт кредита, который оплатит её служанка завтра, так что об этом тоже не стоит беспокоиться.
Как она и планировала, домой она приехала почти в шесть вечера. С вокзала её забрал брат на своей машине и отвёз в семейный особняк. Кстати, приехать она собиралась всё равно, только чуть позже, но раз такое дело, то она скорректировала свой визит, оправдывая себя тем, что делает это исключительно из чувства справедливости, а не ради там решения судьбы какого-то чужого зеленоглазого мальчишки.
Вечер она провела в кругу семьи, болтая с матерью и братом. Отец отсутствовал и вернулся только поздно вечером, с ним она встретилась за завтраком, когда вся их семья уселась за один большой стол.
— Как дела у тебя в академии, Женя? — спросил её отец.
— Учусь, папенька, у меня всё хорошо.
— Замечательно, а как вообще дела в академии?
К этому вопросу Женевьева готовилась особо тщательно, благо у неё имелось время на размышления, как по пути домой, так и перед сном, ну и утро тоже дало время.
— Всё хорошо, только драки бывают, — и Женевьева запила свои слова ароматным свежесваренным кофе.
Отец кивнул, погружённый в свои мысли, но видимо они пока не смогли полностью овладеть его разумом в присутствии дочери.
— Драки⁈ Ты сказала драки?
— Да папенька, дерутся студенты, второй курс бьёт первый, а так всё хорошо.
— Гм, Женевьева, ты видела сама эти драки?
— Сама⁈ Нет, конечно, папенька, но об этом говорит вся академия.
— Ещё бы! Ты сказала, что второкурсники бьют вчерашних гимназистов?
— Да, папенька.
— Гм, второкурсники бьют первокурсников! Куда катится этот мир!
Граф Васильев немного помолчал, съев ломтик белой булки с изюмом с намазанным на него маслом и кусочком сыра.
— И в чём суть конфликта? — спросил он после того, как тщательно и неторопливо прожевал еду, — и какие меры принимают преподаватели академии, в связи с этим?
Женевьева состряпала самую невозмутимую и в высшей степени равнодушную рожицу, какую смогла, и ответила ехидным тоном.
— Собираются отчислить первокурсника на которого напали трое второкурсников, чтобы немножко подшутить над ним. Надо сказать, что их шутка удалась.
— Гм, — отец отхлебнул кофе и переглянулся с супругой.
— И как же они подшутили над ним? — спросила теперь уже графиня у дочери.
— Они прожгли ему новое форменное пальто молниями дара. Он как раз только его получил бесплатно на складе и шёл с ним в общежитие, когда они решили немного позабавиться с ним.
На этот раз пауза длилась намного дольше. Губернатору и графу Васильеву было в высшей степени наплевать на неизвестного ему первокурсника, но ему было не наплевать на то, что происходило в обществе. А подобного рода тенденции, как правило, ничем хорошим не заканчивались, а уж тем более, в одной из самых престижных академий.
— Они хотели его опрокинуть в грязь, чтобы он обязательно упал лицом. Дальше что-то пошло не так, и он их осыпал в ответ листьями и чем-то напугал, из-за чего они ударили в него разрядом электричества, который создал один из них. Не достигнув цели, ударили первокурсника снова, уже с усилением от другого студента, и прожгли ему пальто, — продолжила Женевьева, воспользовавшись затянувшейся паузой.