Господин Г. сейчас благополучно здравствует в Мукдене, а по большой улице, если ехать с вокзала прямо в китайский город, стоит японский памятник этому бою и мукденской победе:
– Огромный ружейный патрон стоит на громадном постаменте, и вокруг, среди зелени туй и кипарисов, в строгом порядке на постаментах расставлены пленные русские орудия.
Молчат они так же, как молчат наполеоновские пушки в Москве, в Кремле, у Арсенала.
Мукден! Поезд гремит на вокзале, и среди толпы вижу господина Г. Он словно отвечает моим мыслям.
Так кто же виноват в неудаче в японо-русской войне, кого судить?
Конечно, прежде всего, виноваты те самые, про которых сказал Пушкин:
– Мы ленивы и нелюбопытны!
Они были ленивы в Азии и нелюбопытны к ней же. Живя её тяжёлым бытом, всячески отругиваясь от царя Петра и его призывов в деятельность, они взяли у Запада только начатки его военного искусства и его роскошь…
Я отнюдь не нападаю на старое правительство. Отнюдь нет! Это общая всем русским черта – отсутствие организации.
Пусть Гарин писал, до поры до времени, писал о том, что-де «дух войск превосходный» и что все «уверены в победе»… Революция 1905 года, взвихрившаяся было с сопок Маньчжурии, заставила раскрыть язвы, заставила называть вещи своими именами.
Теперь среди эмигрантщины принято считать былую Императорскую Российскую Армию выше всяческих похвал… Она-де, знавшая Кутузовых, Румянцевых, Суворовых, Скобелевых и т. д.
Но ещё хранят библиотеки те обличения, которые актуальны и в наши дни, те обличения, которые и мы можем повторить во имя объяснения того разгрома, который потерпели русские белые армии от своих красных соперников…
Пусть такие вещи, как «Зверь из бездны» Чирикова, встречаются известными протестами. О, мы знаем их, эти протесты! Но разве до сих пор не живы слова генерала Церпицкого, героя японской войны, слова из его приказа по войскам Туркестанского округа:
«Наша армия есть, в сущности, толпа рабов, руководимая людьми из светских гостиных, которые в военном деле ничего не понимают. Наша армия – рабская, и ведь нет беды большей – нежели рабство. Благодаря этому, наша необразованная, грязная, невоспитанная армия, в которой около 20 % офицеров – алкоголики, не способна к энтузиазму и одушевлению». («Наша Жизнь». № 373, 18 февраля 1906 г.)
Разве эти слова блистательно не оправдались там, на полях Калуша и Тарнополя, тогда, в этом проклятом 1917 году, проклятом и всё же неизбежном?!
Разве нет правды и в этих словах «Нового Времени», говорившего с достоинством горькую правду:
«Сам, превратившись в придворного генерала, Куропаткин не смог за 8 лет управления своего военным министерством побороть чиновничьего духа, заразившего армию. Повинен Куропаткин и в том, что в боевой линии завёл роскошь и изнеженность, подавая к тому личный пример… Он жил не как великий солдат и ученик Суворова, а как большой русский барин, в роскошном поезде с электрическим освещением, салонами, вагоном-кухней, с огромным штатом челяди и прихлебателей…» («Новое Время», 15 февраля 1906 г.)
И дальше оттуда же:
«На войне барские нравы сослужили стране плохую службу. Все помнят такие подробности войны, как поезда, набитые цветами одного адмирала, в страшные дни, когда не хватало поездов для снарядов; или батальон солдат, во время сражения поливавший вагон с генеральской коровой, не выносившей жары… и т. д. и т. д.».
Как вам это нравится? А это было. Как же тут было не потерпеть краха с такими деятелями страны, при таком осведомлении о противнике?
Проехали Мукден, едем дальше.
Вот станция Сыпингай, на каковых высотах наша армия дожидалась заключения мира. И мир был блестяще заключён Витте, стяжавшим за то титул графа. Закатное солнце заливает аккуратные станционные домики, синих китайцев, японскую толпу женщин и девушек в пёстрых кимоно, в пёстрых, как мотыльки, оби (пояса).
Японцы все для праздничного дня – воскресенье – в своих аккуратных национальных костюмах, смеются, переговариваются, мирно, мирно…
В форме только начальник станции, жандарм с малиновым околышем, да вверху на пригорке, как раз против заходящего солнца, у дверей казармы, расставив ноги, стоит крепкая чёрная фигура японского часового. Жёлтая форма аккуратна, ярок красный околыш на фуражке с большим козырьком, блестит ствол ружья.
Всё дело рук этого солдата. Вся Маньчжурия залита этой японской толпой или же ещё плотнее залита сетью японских организаций.
Японские банки плотно держат в своих руках деловую жизнь севера Китая. Всё дальше и дальше распространяется крепкая спаянная экспансия японцев, не боящаяся тратить время и проложенная в недрах Генро и министерства иностранных дел на многие годы. Им впереди мерещится объединение Востока…
– А русские?
Кровь заходящего солнца – русская кровь. Они пострадали в японской войне так, что страдают от этого до сих пор. Их предал Запад, и они пошли против того, с кем связаны, – против Востока.
Недаром адмирал Рожественский писал в 1906 г. в «Новом Времени» о бое под Цусимой:
«Расположения японского флота не знал даже адмирал союзного японцам английского флота, сосредоточившего свои силы у Вей-хай-вея в ожидании приказа истребить русский флот, если бы эта конечная цель не под силу была бы японскому…».
Мир оказался разделённым, и из этого разделения цельной встала Азия, и русским, теперь бродящим по этим печальным следам русской крови, нужно пересмотреть свою русскую политику.
И проложить её так, чтобы она шла путями Азии, чтобы им не приходилось лить русскую кровь в великих войнах буйной Европы, судьбы которой им безразличны, и вместо них принять великий мир – мир Азии.
Цинаньфу-Чаньчунь, июль 1927 года
Гун-Бао. 1928. 25 августа.
Интеллигентное подхалимство. По поводу ответа г. Духнина
В неожиданной реплике господина Духнина на фельетон о «Последнем странствовании Толстого» – признаюсь, один пункт мне неясен. А именно.
Известно, что русскому человеку свойственна известная устремлённость, вера; вот и тут мой оппонент уверовал в Толстого и для подкрепления своих взглядов приводит даже свидетельства:
– Сам Горький признавал его полубогом…
И сам автор кончает своё писание патетической фразой:
– Как нелепы наши выпадки против этого полубога!
Позволительно по этому поводу задать вопрос:
– Ну, а почему ни Горький, ни сам автор не возьмут и не скажут окончательно и напрямик:
– Толстой просто-напросто бог!
К чему, господа, полумеры? К чему полубоги? Насаждайте прямо богов, великих, могущественных, гениев и так далее…
В русской действительности примерно к этому дело и подходит.
«Коль любить – так без рассудку…»
Ведь были такие – толстовцы, которые бродили по Святой Руси, смущали народ своей анархией и считали, что Толстой – пророк.
Теперь на Руси завелись другие, которые, наоборот, полагают, что полубог не Толстой, а Маркс и Ленин. И этим обеим фигурам вместе, а то и порознь – служат форменные молебны, акафисты и так далее…
Когда Александр Великий из Индии прислал в Грецию заявление, что отныне он – бог, то спартанцы заявили:
– Если он желает называться богом – пусть называется!
Я тоже ничего не имею против того, чтобы господин Духнин называл Толстого или кого там ещё – полубогом, чтил их и даже милостиво прощал Пушкину «его камер-юнкерский кафтан» – какое преступление! Это частное дело господина Духнина. Но я решительно против того, чтобы мой оппонент мешал мне думать, как я думаю, и подымал вопли:
– Подумайте! Он против Толстого! Да он властей не признаёт!
То есть, разумеется, я ничего не имею против того, чтобы господин Духнин доказывал публично свою точку зрения, развивал её на основах общего человеческого разума. Но я решительно против того, чтобы мне заявляли:
– Тут и дышать не моги! Там сам Лев Николаич писали… Они – полубог-с.
Должен решительно сказать, что нам надоели эти полубоги, эти мистики, вроде Мережковского, эти утончённые мыслители, вроде «софианцев»…
Один полубог – Толстой – отрицает всякое государство, призывает не платить налоги, забирать землю и сознательно ходить в лаптях…
Другой полубог, напротив того, – учреждает такое государство, где шкуру дерут с правого и виноватого, отбирают у мужика не только землю, а и зерно, заставляют верить в нелепый материализм и чтить разных милстгосударей за великих людей, слушая их бесконечное враньё…
И самое главное в этих обоих полубогах то, что не бывало в них никогда, как в действительно святых русских людях:
– Милости, терпения и любви к своему младшему и заблудшему брату… Они полны человеческой гордыней и надоедливостью. Идолы, жестокие и несправедливые…
– «Нацию, государство, религию и культуру» – нельзя, господин Духнин, отвергать с лёгкостью необыкновенной, словно бросая на землю кожуру со съеденного апельсина… Эти ценности человеческого духа создавались не восемнадцать лет, не десять лет, а целые тысячелетия. А главное то, что эти ценности не валяются на большой дороге, а они кому-то принадлежат. И если иной владелец плюёт на них тогда, когда у него их «отвергают», то обычный-то человек должен протестовать против этого, протестовать за себя, за своё религиозное, культурное, национальное и прочее достоинство, а не смотреть на «титанов», раскрыв от изумления рот, и не валиться им в ноги:
– Слава тебе, полубоже, слава тебе! Ты у меня отнял семью, отнял моих предков, отнял моё отечество – всё то, что радует меня в этой жизни, а другого мне иметь не дано, ты выкинул меня в холод, слякоть, неуют, революцию осенней погоды, ты питаешь меня в очередях паршивым хлебом, делаешь моих детей туберкулёзными хулиганами, а мою жену – ещё хуже; и при всякой попытке к честному и полному достоинства сопротивлению – ты сажаешь меня в кутузку… Слава тебе!..