я и стройная девушка неземной красоты с косами вокруг головы отдала им приказ: «Пли!», — а затем бесследно исчезла.
Как писал в статье «Её любил Гумилёв…» Юрий Москаленко, «после февральской буржуазной революции Лариса Рейснер стала ещё более активно поддерживать большевиков. С одной стороны — у неё было столько энергии, что ей буквально не сиделось на месте, с другой — ей очень хотелось „положить на лопатки“ Фёдора Раскольникова, потому что он стал по сути первым мужчиной, который отказал ей. До этого право выбора всегда было за нею…
Но нет такой крепости, которую не могли бы не взять большевики! Вскоре Лариса стала всё чаще бывать в штабе Балтийского флота, где нос к носу сталкивалась с объектом своей страсти. Она решила так: если он не может полюбить во мне женщину, так пусть полюбит единомышленника. Очень скоро „красная богиня“ стала незаменимым человеком на флоте. Если где-то затевалась буча (воевать за рабочее дело хотелось не каждому) на корабль или в казармы посылали непременно Ларису. Она умела воодушевить: когда улыбкой, а когда, напротив, неприкрытой жёсткостью. Вот и на „Аврору“ не случайно послали именно её…»
Фёдор и Лариса
Большинство историков склоняется к версии, что призраком «Авроры» была действительно непосредственно она — известная журналистка, писательница и революционерка Лариса Михайловна Рейснер. Говорят, что на легендарный корабль её тогда послали не наугад, а с чисто психологическим расчётом на то, что такой красивой женщине ни один матрос не откажет.
Понятно, что эту историю слышал в те дни и Фёдор Фёдорович Раскольников, и впоследствии эта красивая легенда ещё многократно усилит его чувство к этой легендарной женщине, ставшей впоследствии среди волжских боёв и взрывов его женой и спутницей…
…Но это случится немного позже, когда он уже будет воевать под Свияжском, Сарапулом и Казанью, а тогда, 26 ноября, забыв про свою болезнь, Фёдор тут же помчался во взбудораженный народом Смольный. К этому моменту убеждённый сбежавшим из дворца Керенским атаман казачьей дивизии Пётр Краснов двинулся с ней на Петроград. Его казаки без боя заняли городки Гатчина и Царское Село, и уже собирались наступать на саму столицу.
Георгий Миронов в своей книге «Герои гражданской войны», так пишет о роли Раскольникова в происходивших событиях: «Фёдор зашёл к Антонову-Овсеенко. Тот занят, еле успевает отвечать на телефонные звонки, отдавать распоряжения. К нему то и дело входят с докладами красногвардейцы, матросы, солдаты. Поговорить так и не удалось.
В комнату вошёл Ленин. Поздоровался за руку. Настроение у него хорошее. Он улыбался. Расспросил, как чувствуют себя фронтовики. Раскольников не успел ответить. Владимира Ильича вызвали срочно к прямому проводу. Вбежал раскрасневшийся от холодного ветра Бонч-Бруевич. Торопливо рассказал о последних событиях в Петрограде и куда-то снова убежал, не простившись, сказав лишь одну короткую фразу:
— Красногвардейцев надо проинструктировать…
Снова появился Ленин. Он отдал распоряжение Антонову-Овсеенко о посылке опытного агитатора навстречу отряду самокатчиков, который вот-вот будет в Петрограде.
— Кого же послать? — спрашивал Владимир Ильич, ни к кому не обращаясь.
— Раскольникова, — выпалил Антонов-Овсеенко.
— Правильно, — подтвердил Ленин, и его снова позвали к телефону.
Через несколько минут Раскольникову вручили мандат, написанный на бланке военного отдела исполкома Петроградского Совета:
„Военно-революционный комитет делегирует тов. Раскольникова для встречи войск, прибывающих с фронта, на Варшавский вокзал и назначает его комиссаром прибывающих войск“.
Подписал председатель ВРК Н. И. Подвойский.
Выполнив задание, Раскольников вернулся в город».
Не успев ни с кем обсудить положение дел, он тут же был вызван к Ленину.
«Он был здесь же, в штабе округа, сидел за длинным столом, который обычно покрывался зелёным или красным сукном, но сейчас зиял своей грубой деревянной наготой, — пишет Фёдор Фёдорович в своей статье „Ильич на боевом посту“. — Это придавало всей комнате какой-то неуютный вид. Перед Ильичом лежала развернутая карта окрестностей Питера.
— Какие корабли Балтийского флота вооружены крупнейшей артиллерией? — с места в карьер спросил меня Ленин.
— Дредноуты типа „Петропавловск“. Они имеют по двенадцати двенадцатидюймовых орудий, не считая более мелкой артиллерии.
— Хорошо, — едва выслушав, нетерпеливо продолжал Ильич. — Если нам понадобится обстреливать окрестности Петрограда, куда можно поставить эти суда? Можно ли их ввести в устье Невы?
Я ответил, что из-за глубокой осадки линейных кораблей и мелководья Морского канала проводка их в Неву невозможна. Эта операция имеет шансы на успех лишь в исключительно редких случаях при большой прибыли воды в Морском канале.
— Так каким же образом можно организовать оборону Петрограда кораблями Балтфлота? — спросил В. И. Ленин, пристально глядя на меня.
Я сказал, что линейные корабли могут стать на якорь между Кронштадтом и устьем Морского канала примерно на траверзе Петергофа. Там помимо непосредственной защиты подступов к Ораниенбауму и Петергофу они будут обладать значительным сектором обстрела в глубь побережья. Ленин не удовлетворился моим ответом и заставил показать на карте примерные границы секторов обстрела разнокалиберной артиллерии.
В этот день Владимир Ильич был в повышенном нервном возбуждении. Занятие Гатчины белогвардейцами, видимо, произвело на него сильное впечатление и внушило ему опасения за судьбу пролетарской революции.
— Позвоните по телефону в Кронштадт, — обратился ко мне Ленин, — и сделайте распоряжение о срочном формировании ещё одного отряда кронштадтцев. Необходимо мобилизовать всех до последнего человека. Революция в смертельной опасности. Если сейчас мы не проявим исключительной энергии, Керенский и его банды нас раздавят.
Я попытался вызвать Кронштадт, но ввиду позднего времени дозвониться не смог. Владимир Ильич предложил воспользоваться аппаратом Юза.
Попытка связаться с Кронштадтом по телеграфу также не увенчалась успехом.
— Ну вот что, — сказал мне Владимир Ильич, когда я доложил ему об этом, — поезжайте завтра утром в Кронштадт и сами сделайте на месте распоряжения о немедленном сформировании сильного отряда с пулемётами и артиллерией. Помните, время не терпит. Дорога каждая минута…»
Контрреволюционные войска вступили в Царское Село. В городе вспыхнуло восстание юнкеров.
И в этот критический для революции момент новорождённый большевистский режим был спасён прибывшим к петербургским матросам Фёдором Фёдоровичем Раскольниковым — по его просьбе корабли из Гельсингфорса и Кронштадта подошли к Питеру. Это были четыре миноносца: «Забияка», «Деятельный», «Победитель» и «Меткий». Они были направлены на боевые позиции к селу Рыбацкому. А крейсер «Олег» и линкор «Заря свободы» стали на якорь в устье Морского канала. Для связи с действующими частями в район Пулковских высот была высажена с кораблей группа корректировщиков.
Фёдор Раскольников, организовав пехотно-артиллерийские отряды из Кронштадта и с фортов, прибыл с ними под Пулково. Матросы доставили восемь снятых с кораблей орудий и установили их на Пулковских высотах, заняв удобные для обстрела позиции.
Всего пары пушечных выстрелов хватило, чтобы не очень-то горевшие желанием проливать свою кровь казаки запросили мира. Войска Керенского были разбиты. Опасность, нависшая над революционной столицей, миновала. Генерал Краснов был помилован и уехал со своими казаками на Дон, а Фёдор отправился во главе отряда моряков в Петербург.
Раскольникова вызвали в Военно-революционный комитет. Прибыл он туда далеко за полночь. Вошёл в кабинет. Подвойский и Еремеев спали на стульях. Он разбудил их.
— Очень хорошо, что прибыли, — сказал Подвойский. — Вам придется сегодня же принять командование сводным отрядом моряков. Его по указанию Владимира Ильича мы посылаем на помощь московским товарищам… Константин Иванович, — он указал на Еремеева, — поедет туда же.
Отряд состоял из 750 матросов. Помощником командира назначили Николая Ховрина, начальником штаба — Анатолия Железнякова. Выехали ночью. В районе станции Бологое настигли бронепоезд белых. Загнали его на запасную ветку и принудили к сдаче. Тут же бронепоезд был укомплектован матросской командой.
В одном из своих очерков Раскольников впоследствии так писал о кипящих вокруг него событиях во время их возвращения из Питера: «С каждой минутой мы приближались к объятой восстанием Москве, где судьба пролетарской революции ещё не была решена окончательно. Мысли об этом невольно настраивали на воинственный лад.
Уже в Вышнем Волочке я был разбужен. Сообщили, что меня вызывает к телефону из Питера Рязанов.
Прошёл к железнодорожной телефонной будке. Громко, ясно и медленно выговаривая каждое слово, Рязанов передал мне последние политические новости, касавшиеся московских событий. Он сообщил, что между советскими войсками и белой гвардией заключено соглашение, на основании которого военные действия прекращаются и белая гвардия разоружается. Было ясно, что Октябрьская революция восторжествовала не только в Питере, но и в Москве…»
Когда прибыли в Москву, уличные бои здесь шли уже к концу. По заданию ревкома моряки помогали ликвидировать остатки контрреволюционных гнезд, арестовывали мятежных офицеров и юнкеров. Под предлогом поисков складов с оружием проводили повальные обыски и аресты, практиковались расстрелы на месте. В кратчайший срок отряд Раскольникова подавил всякое сопротивление и установил в городе постоянное патрулирование.
В эти дни по его приказу подчинённые ему красноармейцы палили из пушек по Кремлю и в упор расстреливая сдавшийся им гарнизон. После этого бойцы его отряда ещё несколько дней отлавливали по всей Москве и расстреливали на месте юнкеров. Эти «подвиги» героя революции не прошли мимо вождей, и вскоре он был назначен комиссаром Морского генштаба — своего рода