Через две недели после возвращения в Советскую Республику Раскольников был назначен командующим Волжско-Каспийской флотилией. Это было довольно тяжёлое для неё время, так как было нужно срочно восстанавливать корабли и освобождать порты и акваторию от врагов.
Фёдор Фёдорович не постеснялся дать ход чувству семейственности и тут же назначил своего тестя начальником политотдела, а культурно-просветительный отдел вручил своей жене Ларисе. И это назначение явилось для неё самым настоящим звёздным часом. Нарядившись в кожаную куртку и взяв в руки парабеллум, Рейснер быстро превратилась в глазах моряков в символ революции. Она участвовала в боях, поражая мужчин своей неутомимостью, выдержкой и бесстрашием. Она, как все, страдала от голода и вшей, заболела лихорадкой, от которой мучилась до самой смерти.
Вместе с флотилией Лариса Рейснер прошла с боями от Казани до персидской границы. Однажды она даже попала в плен к белякам, но благодаря красоте и своим не очень строгим моральным принципам, с успехом выбралась из него…
Волга тогда была перерезана неприятелем сразу в нескольких местах и, по образному выражению одного из участников событий, она «превратилась прямо в слоёный пирог». Неспокойно было также и в самой Астрахани, где размещалась главная база флотилии. В мае войска Деникина вышли к Царицыну и на дальние подступы к Астрахани. С другой же стороны — на город нацелилась отдельная Уральская армия, а с Каспия угрожали ей корабли вражеского флота.
Ленин был очень обеспокоен положением дел в Астраханском крае, и командированному туда чрезвычайному уполномоченному Совета Труда и Обороны А. И. Рыкову сообщал:
«На днях Раскольников и специальная комиссия выедет в Астрахань для обследования позорно-трусливого или преступного бездействия и поведения. Абсолютно все меры, чтобы не сдать Астрахань, должны быть приняты».
Командующему Морскими Силами Республики Е. А. Беренсу прибывший в Астрахань Раскольников докладывал: «Принял флотилию в расстроенном состоянии… Принимаются все меры для приведения всей флотилии в состояние боевой готовности».
Реорганизация наличных сил была проведена им в кратчайшие сроки. По предложению Раскольникова все корабли, действовавшие на Волге и Каспии, приказом Реввоенсовета Республики были объединены в составе образованной Волжско-Каспийской военной флотилии, в которую в августе входило 122 боевых судна. Слаженные действия всех сил флотилии, умелое руководство Раскольникова, героизм моряков помогли 11-й армии удержать охваченную эпидемией, испытывающую резкую нехватку продовольствия, медикаментов, боеприпасов, горящую от воздушных бомбежек Астрахань. В эти трудные месяцы непрерывных сражений родилась и окрепла дружба Раскольникова с Сергеем Мироновичем Кировым, возглавлявшим оборону города. Фёдор участвовал в боях под Царицыном, Чёрным Яром и в обороне Астрахани, а после взятия Баку и провозглашения советской власти в Азербайджане он был назначен командующим морскими силами Каспийского моря, а затем командующим Азербайджанским флотом.
Всё побережье Каспия, вплоть до границы с Персией, было освобождено от белогвардейцев и интервентов, и только на южном, персидском берегу всё ещё находились английские войска — сильный гарнизон был в Реште, около двух тысяч солдат и офицеров с артиллерией, бронеавтомобилями и авиацией располагались в Энзели, в порту которого базировался военный флот белогвардейцев и находились корабли, уведённые белогвардейцами Деникина из русских портов, а в береговых складах лежало имущество, вывезенное из Петровска и Баку.
1 мая 1920 года в Баку пришли корабли Волжско-Каспийской военной флотилии во главе с Фёдором Раскольниковым, и 9 мая правительство Советского Азербайджана избрало его командующим Красным флотом Советского Азербайджана.
Чтобы покончить с разбойничьим шастаньем англичан по Каспию, советское командование поручило флоту нанести удар по базе интервентов Энзели, захватить белогвардейский флот, а также имущество, увезённое деникинцами и англичанами из Петровска и Баку.
Командующий Морскими Силами Советской России
В. А. Немитц послал Раскольникову директиву-извещение о необходимости захвата персидского порта Энзели:
«Очищение Каспия от белогвардейского флота должно быть выполнено во что бы то ни стало. Так как для достижения этой цели потребуется десант на персидской территории, то он и должен быть совершен вами. Вы известите при этом ближайшие персидские власти о том, что десант предпринят военным командованием исключительно для выполнения боевого задания, которое возникло только потому, что Персия не в состоянии разоружить белогвардейские суда в своей гавани и что персидская территория остается для нас неприкосновенной и будет очищена немедленно по выполнении боевого задания. Это извещение должно исходить не от центра, а только от вас».
Данная телеграмма была согласована Немитцем с Лениным и Троцким. Нарком иностранных дел Чичерин предложил хитрый ход — считать высадку в Энзели личной инициативой Фёдора Раскольникова, а в случае осложнений с Англией «повесить на него всех собак», вплоть до объявления его мятежником и пиратом.
Планируя выполнить эту непростую задачу, Фёдор Фёдорович просил Троцкого дать ему указания хотя бы на то, какой политики ему следует придерживаться по отношению к Персии (тогда так назывался Иран): требовать ли ему выдачи всех кораблей дипломатическим путём или же вести боевые действия на её территории. Ответ Троцкого, одобренный Лениным, был однозначен: «Если для полного достижения цели потребуется десант, то он должен быть совершён». При этом Раскольников должен был уведомить персидские власти, что территория страны будет якобы немедленно очищена после выполнения боевого задания.
…Вечером перед отходом кораблей Раскольников зашёл к Серго Орджоникидзе. За чаем засиделись до полуночи. Время бежало незаметно. Попрощались.
— До лучшей встречи!
— Семь футов под килем!
На рассвете 18 мая эскадра подошла к Энзели. 17 мая 1920 года из Баку вышла Волжско-Каспийская военная флотилия под командованием Фёдора Раскольникова и Сергея Орджоникидзе, и взяла курс на Энзели, где находились корабли, уведённые белогвардейцами Деникина из русских портов. Ранним следующим утром силуэты кораблей этой флотилии показались у каспийского побережья Ирана, её составляли крейсера «Роза Люксембург», «Бела Кун», «Пушкин», две канонерские лодки и три транспорта с отрядами десантников. На флагштоке флагманского крейсера «Роза Люксембург» развевалось яркое красное знамя. Вскоре они подошли к иранским берегам возле порта Энзели, где располагалась британская военная база, и открыли по ней и городским пригородам, после чего на берег высадили десант, который под командованием Фёдора Раскольникова захватил плацдарм на берегу.
Позже Раскольников так описывал эти события в своём очерке «Взятие Энзели»:
«Когда персы и англичане ещё спали, наша эскадра неожиданно появилась перед глинобитными, с плоскими крышами домами Энзели. В бинокль был виден стоящий на берегу дворец губернатора, окружённый бананами и зонтиками стройных пальм. Влево от Энзели раскинулся военный город Казьян с его казармами, складами и ещё какими-то длинными одноэтажными зданиями. На ясном бирюзовом небе резко выделялись две тонкие мачты беспроволочного телеграфа.
Я на своём миноносце прошёл вдоль берега. („Миноносец `Карл Либкнехт`, словно гончая, промчался вдоль побережья, вынюхивая место для высадки“, — напишут позднее об этом моменте в своей повести „Красная Валькирия“ Михаил Кожемякин и Елена Раскина.)
Восточнее Энзели и Казьяна в поле зрения моего цейсовского бинокля попало несколько тяжёлых шестидюймовых орудий. Они стояли на открытом песчаном берегу без всякого искусственного прикрытия. Людей нигде не было видно. Выбрав место, удобное для высадки десанта, я распорядился поднять сигнал о начале десантирования.
Дул южный ветер, и разноцветные флаги колыхались и рвались улететь на север. Мёртвая зыбь мерно раскачивала корабли и переваливала их с борта на борт.
Наши моряки в синих голландках с белыми воротниками и развевающимися на ветру длинными ленточками фуражек энергично гребли. Но шлюпки медленно подвигались к берегу. Отлив относил их в открытое море. Наконец, несколько матросов в кожаных сапогах с высокими голенищами, крепко сжимая в руках коричневые винтовки, бодро выскочили на песчаную отмель. В их руках, как огромная птица, трепетало широкое Красное знамя с перекрещенными молотом и серпом.
Матросы с привычной ловкостью и проворством влезли на телеграфные столбы, срезали медную пряжу проводов. Телеграфная связь Энзели с внешним миром была прервана. Затем они заняли шоссейную дорогу, идущую из Энзели на Решт и Тегеран.
Мимо грозных, но странно молчавших орудий я прошел на миноносце к Казьяну и сделал несколько выстрелов, чтобы разбудить спящих безмятежным сном англичан. Не желая разрушать лёгких и воспламеняющихся, как солома, домов мирного населения, мы сосредоточили артиллерийский огонь всецело по казармам.
Из Казьяна вышла цепь солдат и быстро двинулась на сближение с нашим десантом. Это были храбрые и воинственные гуркасы из индийского „независимого“ государства Непал. Их головы, словно бинтами, были обмотаны белоснежными чалмами. Из двух орудий „Карла Либкнехта“ мы стали производить пристрелку…»
— Дальномер, координаты! — обернулся Раскольников к суетившимся на мостике военморам. — флажковый семафор — всем: прицел двадцать восемь, целик — два. Взрыватель осколочный. По пехоте интервентов… Огонь!..
Лариса или, как назвали её в своей повести Кожемякин и Раскина — Красная Валькирия, — в тот момент «почти» любовалась мужем. Спокойный, уверенный, сильный, принимающий единственно верное решение, презирающий опасность… Он был прекрасен той разрушительной и пугающей красотой, за которую она полюбила революцию! Но это зловещее «почти» не давало ей покоя: мешало полностью довериться Раскольникову и полюбить его так, как когда-то она любила Гафиза. Красота революции была временной: у этой ужасающей красоты, близкой к безобразию, недолгая жизнь: ей дано взметнуться бесполезным и ослепляющим пламенем и погаснуть, тогда как поэзия живет вечно. Эта мысль заставила Ларису грустно улыбнуться, и Раскольников, который словно спиной почувствовал её сомнения и боль, обернулся и удивлённо-встревоженно посмотрел на жену. «Ничего, Фёдор, я с тобой», — сказала она ему глазами и улыбкой, и Раскольников успокоено отвернулся. (Слава Богу или слава Революции — жена по-прежнему любит его, «красное вдохновение» находится с ним рядом!)