Из Герата в Кабул отправился караван советской миссии в количестве 100 человек в сопровождении 150 оседланных и навьюченных лошадей, верблюдов и ослов. Растянулся он на полкилометра, самих членов миссии было 32 человека, восемь моряков из них составляли конвой миссии. Начальником каравана был Семён Лепетенко, он ездил вдоль каравана с самодельным русско-персидским словарём в руках, подтягивал отстающих и наводил порядок. Афганцы говорили на персидском языке. Лошади доставались разные. В составе миссии было ещё пять молодых женщин, из которых две — переводчицы и машинистки. Все они, кроме Ларисы Рейснер, ехали в тахтараване — носилках, прикрепленных на спинах двух, идущих гуськом, лошадей.
Яков Сурин. Париж
А замыкал караван — некий уникальный баран, которого везла на себе в клетке вьючная лошадь. Вместо рогов у этого барана была необыкновенная костяная шапка, и наместник Герата подарил его эмиру Амануллу-хану. Двадцать слуг дрожали над здоровьем этого барана: если с ним что-нибудь случится, они будут избиты до полусмерти. «Так по дороге, проложенной Тимуром и Александром и ставшей кровеносным сосудом, в котором смешалась ненависть двадцати завоеваний, шествует больной и капризный баран, и встречные пастухи и крестьяне… уступают ему дорогу. И когда они стоят, униженно и подозрительно озирая наш караван, отчётливо видны их профили македонских всадников с примесью персидской и еврейской податливости», — писала впоследствии Лариса Рейснер.
Уже в четвёртом номере журнала «Красная новь» за 1921 год был напечатан первый очерк Ларисы Михайловны о её путешествии на Восток — «С пути». Она посвятила его Якову Захаровичу Сурицу — первому полпреду в Афганистане, предшественнику Фёдора Фёдоровича Раскольникова.
После шумных споров с начальником Лепетенко пять человек из этой миссии отвоевали себе право опережать караван на 2–3 километра, чтобы свободно распевать песни, пренебрегая дорожными опасностями и афганскими разбойниками. В один из дней они стали «дьявольской свитой» — пять всадников во главе с Ларисой Рейснер. В начале этого пути она писала в своей дневниковой поэме:
Несчастья начались от Кушки,
когда на бешеных коней
без одеял и без подушек
уселось множеств людей…
Сама она ехала на боевом коне, который обожал свою всадницу и никого к ней не подпускал. А она, видя, как приуныли составлявшие конвой матросики, запевала то про ждущих их на берегу девчат, а то — про парящих над морем чаек. Ведь имя её Лариса по-гречески как раз и означает «чайка» — сильная, смелая, быстрая, хищная птица. Так что она полностью совпадала со своим греческим именем… И тогда самый озорной морячок доставал гармошку, веером расправлял меха и выдавал такие аккорды, что грусть сама собой испарялась. Все с благодарностью смотрели на свою «комиссаршу» и, не без доли зависти, на командира.
Лев Никулин об этом фантастическом путешествии по раскрытого перед ними Афганистану писал: «Матрос Харитонов вынул из дорожного мешка гармонь, и мы с уханьем и свистом и песнями ехали рысью по благополучному месту дороги, и тут, среди гор и ущелий, в полутысяче километров от Индии, появился мулла. Он ехал на жирном и сытом жеребце, сытый и дородный, величественно сидел на подушке и, торопясь, перебирал чётки. За ним ехал на осле тощий слуга и клевал носом в ослиные уши. Дальше шла запасная лошадь с палаткой и утварью; мулла возвращался из дальних странствий — может быть, из самой Мекки. И вдруг всадник и его конь окаменели, а слуга едва не упал под ноги ослу: прямо на них ехало существо, женщина в сапогах и мужских шароварах и шлеме со звездой, пела непонятные песни, а рядом гарцевали, ухали и свистели, приплясывали и шпарили залихватские частушки невиданные люди. Джигитовал Зентик, и пританцовывал в седле рыжий доктор, и гармошка выходила из себя. И это было в сердце Афганистана, в пятистах километрах от Кабула, в ста километрах от человеческого селения. Лариса Михайловна увидела сумасшедшие глаза муллы и зияющий, как пропасть, рот и оценила комизм положения. Мы проехали мимо муллы и его слуги, и когда оглянулись, то увидели их в том же положении — окаменевшими от изумления на дороге. Они даже не повернулись и не посмотрели нам вслед. Для них не было сомнений: они увидели шайтанов и демонов. Через час они повстречались с караваном, и может быть, что-нибудь поняли, увидев подобных людей, но вернее всего мулла на всю жизнь поверил, что видел самого дьявола со свитой…»
Лариса ехала в Афганистан, чтобы собственными глазами увидеть чудесный сад средневекового персидского поэта Гафиза, именем которого подписывал свои письма к ней Гумилёв. В этих письмах он был Гафизом — поэтом, которого современники называли «языком чудес», а она была — Лери, райской девой, попавшей в чудесный сад Гафиза и оставшейся там навсегда. Гумилёв подарил ей прекрасную Персию — страну поэтов, блистательнейшим из которых был Гафиз, и комиссарша ожидала увидеть хотя бы отблеск этой волшебной страны, хотя бы луч, упавший прямо из рая на сады земного Ирана.
Лариса Рейснер в Афганистане
Первое время всё, что Лариса обнаруживала вокруг себя, вызывало у неё восхищение, как будто она только впервые отвела свой взгляд от боёв и сражений, и вдруг увидела сияющее над головой небо: «Падают крупные звёзды, иные нисходят до тёмных ночных деревьев и в их дремучей листве теряются, как в распущенных волосах. Хорошо до сумасшествия!»
Обо всём встреченном и увиденном она потом на привалах в пути и на месте их прибытия с упоением писала:
«Лучше всего здесь — сады и гаремы. Сады полны винограда, низкорослых деревьев, озёр, лебедей, вьющихся роз, граната, голубизны, пчелиного гудения и аромата, причём такого густого и крепкого, что хочется закрыть глаза и лечь на раскалённые плиты маленького дворика. Тишина здесь такая, что ручьи немеют, и деревья перестают цвести.
Вот и гарем. Крохотный дворик, на который выходит много дверей. За каждой дверью — белая комната, расписанная павлиньими хвостами. В каждой комнате живёт женщина-ребёнок, лет тринадцати-четырнадцати, низкорослая, как куст винограда. Их волосы заплетены в сотню длинных чёрных косичек. Они очень красивы, эти лукавые и молчаливые бесенята в жёлтых и розовых шальварах…»
16 июля 1921 года Фёдор Фёдорович Раскольников официально становится советским полномочным представителем РСФСР в Афганистане. Первоначально объём работы в Кабуле был настолько велик, что свободного времени в их жизни практически уже ни на что не оставалось. Отношения с руководством Афганистана пришлось строить фактически на пустом месте, исходя с нуля. В стране было очень сильно влияние Великобритании, царившей здесь в предыдущие годы. Англичане не оставляли надежд если не включить Афганистан в состав своей колониальной империи, то по крайней мере, держать его в сфере влияния. И всё-таки Россия отыскала двери к воротам Афганистана, и помогла его открыть Лариса Рейснер.
Раскольников в Афганистане
7 ноября Аманулла-хан в знак уважения Советской России и её заслуг в деле освобождения Афганистана повелел считать день очередной Октябрьской годовщины государственным праздником, и на этот праздник были приглашены Фёдор и Лариса. О том впечатлении, которое оставил о себе этот праздник, Раскольников отрапортует своей телеграммой в Москву в Наркомат иностранных дел. Вот содержание его телеграммы из Кабула:
«Москва. Наркоминдел.
Празднество Афганистана, совпавшее с годовщиной Октябрьской революции, было торжественно отпраздновано в Кабуле. В течении 4–5 дней с 7 по 11 ноября главные улицы города были украшены национальными восточными флагами, среди которых заметно выделялся флаг РСФСР, флаги других европейских государств отсутствовали (работало английское представительство и члены английской миссии на празднике присутствовали).
После всевозможных народных игр, состязаний, скачек лошадей и слонов, пограничными племенами исполнены воинственные танцы, а песни горцев содержат всю историю независимых племен в борьбе за свободу.
Многотысячная толпа и трибуны, занятые эмиром, его двором и иностранными представителями, с величайшим вниманием и сочувствием выслушали их песни, полные жалоб и угроз: „Зачем ференги (европейцы) отнимают у нас землю, имущество и скот? Они хитры, но никогда не победят. Мы сотрем их с лица земли, как корова слизывает языком траву. Какая радость, что среди ференги нашлись большевики, которые идут заодно с мусульманами“.
В заключение этой демонстрации племена устроили овацию Полномочному Представителю РСФСР Раскольникову и с громкими приветственными возгласами бежали за его автомобилем».
Ещё более красочно описала этот праздник в Кабуле Лариса Рейснер, побывавшая на нём вместе с Фёдором по приглашению Аманулла-хана:
«Лошади бросаются в сторону от барабанного боя, южный ветер полощет бесчисленные флаги, в том числе и красный РСФСР, словом, праздник в самом разгаре. Но к смиренному ротозейству толпы племена сумели прибавить так много своего, героического и дикого, что этот казённый праздник стал действительно народным! — восторженно пишет она в своём очередном материале. — Их позвали плясать перед трибуной эмира — человек сто мужчин и юношей, самых сильных и красивых людей границы, среди которых голод, английские разгромы и кочевая жизнь произвели тщательный отбор. Из всех танцоров только один оказался физически слабым, но зато это был музыкант, и какой музыкант! В каждой клеточке его худого и нервного тела таился бог музыки — неистовый, мистический, жестокий.
Этот танец — душа племени. Пляска бьётся, как воин в поле, умирает, как раненый, у которого грудь разорвана пулей того сорта, что в Пенджабе и Малабаре бьёт крупного зверя и повстанцев. Они танцуют не просто войну, а войну с Англией».
А вот ещё одно наблюдение Ларисы над жизнью Афганистана, которое было зашифровано ею и отправлено в Москву: