«В маленьких восточных деспотиях всё делается из-под палки. При помощи этой палки Аманулла-хан решил сделать из своей бедной, отсталой, обуянной муллами и взяточниками страны настоящее современное государство, с армией, пушками и соответствующим просвещением. К сожалению, эмир при всём его врождённом уме и при огромных способностях, выделяющих его из среды упадочных династий Востока, сам не получил правильного образования и не имеет полного представления о европейских методах воспитания. И всё же Аманулла-хан заслуживает того, чтобы его называли реформатором. В наших интересах — всячески ему в этом помогать».
Такая информация дорогого стоила. В Москве её оценили по достоинству.
В Кабуле Лариса практически сразу же стала первой леди дипломатического корпуса и желанной гостьей на женской половине дворца эмира. Так как она умела не только хорошо говорить, но и внимательно слушать, многие тайны двора сразу же становились известными Раскольникову. В силу восточной специфики, не имея возможности непосредственно воздействовать на ход дипломатических переговоров, Лариса на правах жены посла познакомилась с любимой женой эмира Аманнулы-хана и его матерью, и довольно быстро завязала с ними тесные дружеские отношения. Поскольку обе эти женщины играли весьма важную роль в жизни Кабульского двора, то через них она смогла не только получать ценную информацию о придворных интригах, но и влиять на политическую обстановку в Кабуле. Благодаря её деятельности, Аманулла-хан под страхом смерти призвал всех афганцев возвратиться домой из банд, а вскоре — уже 11 августа 1921 года — Совет старейшин афганских племён Афганистана (Лойя-джирга) одобрил советско-афганский договор, вступивший в силу и через три дня эмиром ратифицированный. А 1 сентября афганское правительство заявило ещё об отказе от подрывной деятельности в пределах РСФСР и Туркестанской Советской Республики.
Ну и к тому же, ей удалось посмотреть Афганистан не из-за ограды посольства, а в самых разнообразных ракурсах: «закрытых» территорий для неё не существовало, её личной территорией были ежедневные верховые прогулки на любимом Кречете. Иногда она не слезает с коня целыми днями. Ну и главное — она может писать. Пишет отчёты, даёт портреты послов. Рассказывает о празднике Независимости, об экзаменах в первой женской школе, о танцах кочевых племён, о первой в Афганистане фабрике, об армии, которая «воспитывается в глубочайшем религиозном фанатизме», о самом эмире.
«В маленьких восточных деспотиях всё делается из-под палки. При помощи этой же палки Амманула-хан решил сделать из своей бедной, отсталой, обуянной муллами и взяточниками страны настоящее современное государство. Нечто вроде маленькой Японии — железный милитаристический каркас со спрятанной в нём, под сетью телеграфных и телефонных проволок, первобытной, хищной душой…»
В летней резиденции эмира в Патмане Лариса Михайловна играла с эмиром в лаун-теннис, оба были очень азартными игроками. За ужином эмирша предложила ей свою тарелку, что по-кабульски большая честь. С эмиршей она каталась верхом. «Советская аристократка», как называла себя Рейснер, блистала на дипломатических встречах, в том числе организованных ею в своём посольстве. На зависть жён послов Амманула-хан подарил ей, лихой наезднице, кавалерийскую шапочку.
Как-то Раскольниковым удалось узнать о готовящемся покушении на эмира:
«Во время чая у эмирши я успела её предупредить насчёт возможного покушения на жизнь её мужа… После прогулки эмирша пригласила меня на чай — каждую минуту ждали эмира. Но он приехал только через полтора часа, взволнованный, бледный, бешеный. Через всю комнату подошёл ко мне, пожал руку и благодарил за сделанное накануне предупреждение. „Оказывается… в городе объявили народу, что эмир убит, лавки закрылись, начали строить баррикады… Я должен был поехать в Кабул, чтобы показаться народу“.
Что тут поднялось!.. Эмирша со слезами бросилась мне на шею, мы целовались, и я тоже уронила некую дипломатическую слезу на её розовое персиковое плечо. Эмир часа полтора болтал со мною по-французски, я ему бранила англичан, и вообще была „большая политика“».
Но и сами Раскольниковы не избежали покушения. 3 мая 1922 года Лариса пишет родителям:
«Ну, милые, сегодня, вернее, вчера вечером нас могло уже не быть в живых — интересно, чувствовали ли вы какое-нибудь беспокойство. Я верхом приехала в Кабул за Федей часам к 4. Весенние сумерки наступают рано. В 4,5 выехали домой в Кала-и-фату на автомобиле, на заднем сиденье я, Федя и Мэри, перед Федей — Жданов, перед Мэри — Наль. Слева от шофера афганский офицер. Вдруг около Чельсубуна, где мы летели полным ходом, впереди мелькает толстый медный кабель, протянутый поперек дороги на уровне 1,5 человеческого] роста. Прежде, чем успели предупредить шофёра, машина карьером врезается в этот трос, настолько толстый и хорошо укреплённый, что он останавливает машину, продолжавшую работать на месте, сносит стекло, скашивает руль, как соломинку, цепляется за поднятый верх и, смяв его в кашу, спихивает авто боком в канаву. Через минуту вижу: Федя вскочил и стоит с лицом, залитым кровью. Тоже самое с Налётным, шофёром и офицером. Я и Мэри невредимы. Конечно, если бы верх авто был спущен (как я хотела, когда мы садились, но Федя запротестовал), нам бы сбрило головы всем. Ведь летели со скоростью 50 вёрст в час. феде железным краем исковерканного верха рассекло лоб над правой бровью (что, если бы на палец ниже?). Мой крохотный в постели; вся голова завязана, глаз опух и затёк. Я отделалась сильным ударом в плечо.
Оказывается, к Чельсубуну вели осветительный кабель, работу не кончили, и конец провода (толщиной в четыре пальца) перебросили поперёк шоссе к дворцовым воротам. Сейчас пост, люди до заката ходят очумелые от голода — похожи на пьяных. Словом, все условия для того, чтобы свихнуть себе шею…»
В начале их пребывания в Кабуле Ларисе вдруг показалось, что Фёдор недостаточно образован для дипломатической деятельности, и потому велела ему молчать во время первого приёма у короля Амануллы-хана, а говорить за него будет она, так как у неё это получится намного лучше. И вот во время их встречи она приветствовала короля:
— Ваше Величество! Я в восторге от Вашего мужества и других достоинств. Я хотела бы, чтобы мой сын был во всех этих качествах похож на Вас.
Рейснер, как известно, была довольно красивой женщиной, так что король с одобрением хмыкнул в ответ:
— Что ж, это можно устроить…
(По некоторым сведениям, это и вправду могло иметь место, так как Лариса и до этого позволяла себе «жить без оглядки и не опасаясь пересудов в обществе. Она считала себя выше всяких обсуждений за спиной», и спокойно допускала близость с другими мужчинами — к примеру, с Троцким или Колбасьевым. Молва приписывала ей связь со многими любовниками, злые языки утверждали, что она занималась любовью прямо на тёплых трупах расстрелянных белых офицеров со знаменитым террористом, шпионом, чекистом, полиглотом, поэтом и вдохновенным гулякой Яковом Блюмкиным. Хотя возможно, что это только злопыхательские измышления… Ну, а здесь, в Афганистане, Лариса даже несколько раз забеременела — и похоже, это действительно произошло не без участия Амануллы-хана, так как он был буквально покорён красотой русской первой леди, и они довольно часто встречались и проводили время наедине. Пили чай, играли в теннис… В то время она написала, что восточные женщины «ухитряются грешить, будучи затиснуты между двух страниц Корана». Писала она это скорее о себе самой, хотя была она «затиснута» совсем между другими страницами… Тут у неё случился выкидыш, и ребёнок не родился. Зато её любовный роман с афганским принцем стал известен всему миру, как ей о том написали из НКВД, пообещав за недостойное поведение исключить из партии.)
…Первое время Кабул после голодной Москвы казался Ларисе по-настоящему райским местом: пальмовые рощи, фонтаны, цветущие розы, воздух напоен левкоями. Сытно и красиво. Знаки внимания к первой леди посольства и любимый муж. Обычной женщине всего этого хватает для счастья с избытком, но «комиссару Рейснер» такое слишком спокойное существование показалось тюрьмой. И это при том, что работы было море. Главной задачей миссии была борьба с британским влиянием на Афганистан и с засылкой людей в банды басмачей.
Именно в Кабуле её настигло ещё одно страшное известие: в августе 1921 года по обвинению в участии в монархическом заговоре был расстрелян Николай Степанович Гумилёв. Узнав об этом, Лери несколько дней рыдала о своём Гафизе, как простая баба. Она до конца жизни была уверена, что будь она тогда в Петрограде, смогла бы спасти своего Гафиза от смерти… И кто знает, может быть, и вправду могла бы — для неё ведь в России не было ничего невозможного…
Но семейная жизнь Ларисы вдруг затрещала по всем швам, её беременность трагично прервалась, и в этом она обвинила мужа. Раскольников всеми силами пытался загладить свою вину, хотя она главным образом заключалась в том, что он так и не смог заменить ей любимого поэта…
В конце ноября 1921 года она написала письмо Анне Ахматовой, помянув Блока открыто и Николая Гумилёва между строк: «Газеты, проехав девять тысяч вёрст, привезли нам известие о смерти Блока. И почему-то только Вам хочется выразить, как это горько и нелепо. Только Вам — точно рядом с Вами упала колонна, что ли, такая же тонкая, белая и лепная, как Вы… Теперь, когда его уже нет, Вашего равного, единственного духовного брата — ещё виднее, что Вы есть, что Вы дышите, мучаетесь… Милый Вы, нежнейший поэт, пишете ли стихи? Нет ничего выше этого дела, за одну Вашу строчку людям отпустится целый злой, пропащий год…
И горы, и земля хорошо знают, как молчалива смерть. Целую Вас, Анна Андреевна… Искренне Вас любящая Лариса Раскольникова. При этом письме посылаю посылку, очень маленькую, „немного хлеба и немного мёда“».
Когда ситуация несколько успокоилась, Лариса всё-таки села заканчивать книгу своих очерков «Афганистан». В Кабуле она напишет свои лучшие журналистские очерки, и останутся они вечной памятью поэтического таланта славянской «Валькирии», спешившей вобрать в себя самые яркие впечатления пролетающего мимо времени: «последний месяц буду жить так, чтобы всю жизнь помнить Восток, пальмовые рощи и эти ясные, бездумные минуты, когда человек счастлив от того, что бьют фонтаны, ветер пахнет левкоями…»