. Та даже хотела было развестись с ним, но ЦК не позволил ей разрушать образ крепкого союза пламенных большевиков.
Радек, Карл
Фёдор, со дня на день ожидавший в Афганистане приказа о своём возвращении в Россию, получил вдруг письмо от жены, в котором она совершенно неожиданно, но решительно предложила ему с ней развестись. Шок заключался ещё и в том, что у Ларисы в это время случился роман с членом ЦК РКП (б) и членом исполкома Коминтерна Каролем Собельсоном (он же — Карл Радек). А в неё тогда был влюблён ещё и известный всей стране политический деятель Николай Бухарин, говоривший по этому поводу: «Радеку-чёрту незаслуженно повезло».
Надо сказать, что упоминание здесь Радека требует хоть небольшой информации о нём, хотя бы по той причине, чтобы сегодняшние читатели знали, что его в те дни называли «Остапом Бендером русской революции», поскольку он был автором множества анекдотов, каламбуров, язвительных острот и едких шуток. Судя по всему, он не верил ни в Бога, ни в чёрта, ни в Маркса, ни в мировую революцию, ни в светлое коммунистическое будущее. Дома он разгуливал по всем комнатам совершенно обнажённым, пугая своим огромным членом, свисавшим у него до колена, малых детей родной сестры, с которой он жил в одной квартире.
Он примкнул к международному революционному движению лишь потому, что оно давало ему широкий простор для его врождённых качеств бунтаря, искателя острых впечатлений и авантюрных устремлений. Он появляется то в Баку на съезде народов Востока, где темпераментно призывает к борьбе против английского империализма, то в Берлине, где агитирует против правительства Веймарской республики, то на Женевской конференции по разоружению, где выступает как один из руководителей советской делегации, бесцеремонно оттесняя главу делегации Максима Литвинова. До этого он становится секретарём исполкома Коммунистического Интернационала, много пишет, выступает с докладами. Однако наступают сложные времена, и Радек совершает первый крупный просчёт: он примыкает к Троцкому в его конфронтации против Сталина. И будучи мастером колкого, меткого слова, он направляет стрелы своего остроумия против Иосифа Виссарионовича. Его остроты ходят из уст в уста, что ни вылетевшее из него слово — то анекдот. Сталин однажды спрашивает у Радека: «Как мне избавиться от клопов?» И Радек тут же отвечает: «А вы организуйте из них колхоз, они сами разбегутся».
Почуяв однажды, что в борьбе побеждает Сталин, Карл Бернгардович довольно быстро перестроился и начал именовать Сталина руководителем партии и даже Великим архитектором социализма. Книга, изданная им к 50-летию вождя, вся была наполнена пылкими славословиями. Но это его уже не спасло.
Радек — член Заграничного представительства РСДРП в Стокгольме. Он был одним из организаторов переезда Ленина и его соратников из Швейцарии в Россию через Германию в запломбированном вагоне. Некоторые историки считают, что именно Радек и был главным переговорщиком по этому вопросу с германским Генштабом.
В 1937 году Радека судили по делу «Параллельного антисоветского троцкистского центра». Применяемых к нему пыток он не выдержал и стал подписывать всё, что подсовывали следователи. На суде он признал всё. И то, что был агентом немецкой и японской разведки, и то, что готовил убийство Сталина, и что договорился с Троцким отдать Украину немцам и реставрировать капитализм. В ходе следствия дал согласие выступить с разоблачениями и показаниями против кого угодно. А в последнем слове сказал:
— Я борюсь не за свою честь, я её потерял, я борюсь за признание правдой тех показаний, которые я дал…
…В Москве Ларису как-то по-тихому исключили из партии, отомстив ей, как они и обещали, за «недостойное коммуниста поведение». То ли ей поставили в вину её роман с афганским принцем, то ли какие-то её другие бессистемные связи. Но, похоже, что те поступки, которые прощались Александре Коллонтай, Ларисе оказались не прощёнными. Как пишет в своей книге близко знавшая Рейснер жена разведчика Игнаса Порецки — Элизабет Порецки: «Ходили слухи, что во время пребывания в Бухаре у неё были многочисленные связи с офицерами британской армии, на свидания с которыми она отправлялась в казармы обнажённая, в одной шубке. Лариса рассказывала мне, что автором этих выдумок был сам Фёдор Раскольников…»
Но зачем бы Раскольников распространял такие выдумки о своей собственной жене, кто скажет?
На то нет объяснений. Как нет их и на то, почему все мужчины, ставшие Ларисе близкими даже на короткий срок, умерли не своей смертью. Было ли это роковым совпадением или она несла в себе столь смертоносную и разрушительную силу — остаётся загадкой. Открыл печальный список её жертв гениальный русский поэт-акмеист Николай Гумилёв, первая её любовь и первый, по-видимому, мужчина, который был расстрелян чекистами в конце августа 1921 года как антисоветчик и заговорщик. В 1929 году по приказу Сталина был расстрелян ещё один из её мужчин — Яков Блюмкин, о котором Георгий Атабеков в книге «ЧК за работой» пишет, что Блюмкин «ушёл из жизни спокойно, как мужчина. Отбросив повязку с глаз, он сам скомандовал красноармейцам: „По революции, пли!“». Затем этот список пополнили Карл Радек и Сергей Колбасьев, погибшие в 1937 году в застенках Гулага, а потом Фёдор Раскольников, выброшенный в 1939 году из окна больницы во франции, и Лев Троцкий, которому в 1940 году пробили голову ледорубом, не спрятался от возмездия даже в Мексике.
9 февраля 1926 года от тифа умрёт и сама Лариса Рейснер. Первой сообщает о её смерти газета «Вечерняя Москва»: «Сегодня в 7 утра скончалась от брюшного тифа писательница Лариса Михайловна Рейснер… В течение последних дней т. Рейснер находилась в бессознательном состоянии и никого не узнавала…Тов.
Рейснер умерла, не приходя в сознание. В момент смерти около больной находились врачи и её отец, проф. Рейснер».
Тело Ларисы переносят в Дом печати, около гроба ставят почётный караул литераторов и поэтов. Более двадцати газет и журналов помещают сообщение о неожиданной смерти Ларисы Рейснер. Печатаются воспоминания о разных периодах её жизни, посвящённые ей стихотворения, а также тексты траурных писем, телеграмм из Кабула, Берлина, Парижа, от Раскольникова из Ташкента, из Осло от Коллонтай, от посольства Афганистана в Москве, от редакций, музеев, различных учреждений.
Ей было не суждено дожить до того безумного времени, когда начнётся поголовное уничтожение партийной и культурной интеллигенции — она выпьет стакан сырого молока и скончается в Кремлёвской больнице от брюшного тифа на руках у своей матери. Её родители впадут в депрессию после смерти любимой дочери: Екатерина Александровна Рейснер умерла вскоре после смерти дочери при невыясненных обстоятельствах. По официальной версии — выпила такого же сырого молока, как и её дочь, и заболела брюшным тифом, от которого уже не оправилась. Фёдор в эту версию не поверил ни на мгновение, догадываясь о страшной и обычной в те злые времена правде. Он не сомневался — смерть Ларисы тоже была насильственной, и Екатерина Александровна, дежурившая у постели дочери, знала об этом. С таким знанием — только в могилу…
Через год после смерти жены скончался и Михаил Андреевич Рейснер, один из создателей первой советской конституции. Казённая версия гласила: профессор угас от тоски по жене и дочери. Фёдор Фёдорович предполагал, что профессора убрали вслед за Ларой.
Но смерть Ларисы ещё вполне могла сойти за естественную, не зря ведь она говорила, что «революция бешено изнашивает своих профессиональных работников… Ещё немного лет, и из штурмовых колонн, провозглашавших социальную революцию, не останется почти никого».
Известная поэтесса Лариса Васильева в книге «Кремлёвские жёны», пишет о злоключениях Рейснер с известной долей патетики и трудно скрываемого восхищения: «Она бросала своё красивое тело под снег и град, под обстрелы, пила воду из вонючих луж, рядом с кавалеристами лихо сидела в седле и наслаждалась, чувствуя, что пуля не берёт её».
Но смерть придумала для неё другую форму. Стакан молока. В своей последней статье она написала:
«Немногие научились видеть революцию, смотреть, не мигая, в раскалённую топку, где в пламени ворочались побеждённые классы, и целые пласты старой культуры превращались в пепел. И всё-таки смотрели, не отворачиваясь, и написали потрясающее, безобразное и ни с чем не сравнимое в своей красоте лицо революции».
Словно бы в память о ней была написана поэтом Матусовским песня о чайке, предназначенная для популярного фильма «Оптимистическая трагедия», премированного в 1962 году в Каннах по сценарию Всеволода Вишневского, поставленного режиссёром Самсоном Самсоновым. Главной героиней этого фильма является комиссар флота, в котором все сразу же узнали Ларису Рейснер, а имя Лариса переводится с греческого языка как «Чайка». Так что и песня эта тоже о ней:
Не вейся ты, чайка, над нами,
И голосом тонким не плачь, ты не плачь!
Мы вышли на битву с врагами,
Сыграй нам тревогу, трубач!
Сыграй, чтобы люди вставали,
Трубу твою слыша вдали, да вдали,
Чтоб мёртвые вместе с живыми
В атаку последнюю шли.
Мы вышли бороться за счастье
И нет нам дороги назад, нам назад,
И наши матросские ленты
Как чёрные птицы летят.
И нас провожая в дорогу
Ты нам пожелаешь удач, нам удач!
Нам песен прощальных не надо
Сыграй нам тревогу, трубач!..
А ведь это была бывшая салонная петербургская поэтесса, бывший комиссар Балтфлота, бывшая посольская жена… И она же — бывшая разведчица и всадница.
В 1920-е годы писатель, поэт, очеркист, общественный деятель и путешественник Вивиан Азарьевич Итин, автор утопического романа «Страна Гонгури», посвятил своей подруге Ларисе Рейснер поэму «Солнце сердца», в которой отразился весь ужас братоубийственной Гражданской войны в России: