…С тобой проститься не успели мы,
За лёгкой славой ты ушла;
Но всё ж путями нераздельными
Дорога наша залегла.
И — кто за прежнее поручится? —
Быть может, бешено любя,
В корабль враждебный с Камской кручи я
Безмолвно целился — в тебя!..
Лариса Рейснер была для Вивиана звездой, солнцем его сердца. Да и как забыть такую красавицу! У неё была внешность олимпийской богини. Или валькирии древнегерманских саг. А её острый ироничный ум сочетался с мужеством и бесстрашием воина. Она обожала риск и упивалась опасностью.
Ну, а Итин на рубеже революции учился в институте и университете и слушал лекции известного юриста — профессора Михаила Андреевича Рейснера. Его, студента, охотно принимали в доме Рейснеров, он стал другом дочери профессора — Ларисы Рейснер, которая к тому времени уже опубликовала пьесу в одном из альманахов. Вместе с Ларисой Вивиан посещает кружок Л. И. Петражинского, приобщается к литературному обществу Петербурга-Петрограда. Он пишет свою первую повесть «Открытие Риэля». Здесь — и «блоковская девушка», и пастор, и остров в Тихом океане… Лариса Рейснер отнесла повесть в редакцию журнала «Летопись», который редактировал Максим Горький. Повесть была одобрена и принята в печать, но революционные события перевернули обычный ход вещей, журнал закрылся, а рукопись пропала.
После октября 1917 года Наркомат юстиции, в котором начинает работать Итин, переезжает из Петрограда в Москву. Из Москвы он пишет Ларисе Рейснер:
«Милая Лери! Я не помню, когда мы виделись в последний раз. У Вас были очень далёкие глаза и почему-то печальные, и это казалось мне странным, так как юноши не верят Шопенгауэру, что счастья не бывает. Сегодня Екатерина Александровна сказала мне, что Вы больны, опасно больны, и волны её беспокойства передались мне и не утихают, как волны неаполитанской баркароллы в моём сознании и в Вашем. Екатерина Александровна сама такая бледная, такая озабоченная сновидениями жизни или тем, что они по необходимости преходящи, что стала совсем пассивной и утомлённой, словно мир навсегда замкнулся красным, раздражающим коридором грязноватого отеля. Я спокоен, моя воля пламенеет больше, чем когда-либо, потому что я мало думаю о настоящей жизни, но я не знаю, как мне передать моё настроение. Будем выше… Ах, ещё выше!
Я живу в прекрасном доме, среди сети переулков. Шестой этаж, дали полей, чистота, свет, тишина. Мы все любим большой покой и большие бури. Сейчас я культивирую то, что можно вспомнить только из Сыкун-Ту. Когда я бываю в Третьяковской галерее, я всегда открываю что-нибудь новое, никем незамеченное, но такое, после чего невозможно и скучно смотреть на другие картины…
В Комиссариате всякие дрязги. В той Австралии, о которой мы так недавно мечтали, есть какие-то удивительные муравьи. Если разрезать насекомое на две части, то обе половинки начинают яростно сражаться друг с другом; так повторяется каждый раз, в течение получаса. Потом наступает смерть. Весь мир походит сейчас на такого муравья… Я страдаю только от одного: где бы мне найти друзей воодушевлённых, одиноких или хотя бы только жадных, презирающих гнусное равенство! Что теперь говорят про людей! N — комиссар, X — большевик, Z — контрреволюционер. Это всё: пусто.
Я надеюсь, Вы скоро поправитесь и вернётесь, и мы будем встречаться. Целую Вашу руку. Вивиан».
Письмо датировано: 16 февраля 1918 года. Летом того же года Вивиан Итин едет в Уфу, к своим родителям и навстречу своей печальной судьбе. Война помешала ему вернуться в столицу, и его жизненная дорог повернула в сторону Сибири. После долгих скитаний в 1934 году он стал ответственным редактором журнала «Сибирские огни», а также председателем правления Западно-Сибирского объединения писателей. А ещё он был делегатом Первого съезда Союза писателей СССР. В журнале «Сибирские огни» печатались главы его незаконченного романа «Конец страха». Лариса Рейснер нашла рукопись его повести «Открытие Риэля» и пересылает её ему, а он переделывает её в роман «Страна Гонгури» и издаёт на газетной бумаге.
За эти пролетевшие годы Вивиан женился, и у него родилась дочь, которую он назвал в честь промелькнувшей над его жизнью красавицей по имени Лариса…
А 30 апреля 1938 года Итин был арестован по обвинению в шпионаже в пользу Японии. Постановлением «тройки» УНКВД Новосибирской области он был 17 октября этого же года приговорён к расстрелу, и не позднее 22 октября этот приговор был приведён в исполнение…
А у Ларисы осталось такое стихотворение:
Прощай, Пьеро! Довольно слёз и грима,
Ночь отошла и день проходит мимо.
На двери сломанный засов,
И трезвый холод утренних часов
Проник в подвал светло, неумолимо.
Всё-таки Гумилёв напрасно считал Ларису слабой поэтессой. Некоторые её строчки останутся в русской поэзии надолго…
…Спасаясь от одиночества и тоски по утерянной любви, Фёдор с головой окунается в журналистику, сотрудничая с такими изданиями как «Пролетарская революция», «Красная новь», «Молодая гвардия», «На посту» и другие, написав в них целый ряд статей, среди которых такие как «Рабкоры и пролетарская литература», а также «Традиции большевистской печати», в которых он призывал к привлечению писателей от станка. Так, например, в статье «Традиции большевистской печати», опубликованной в журнале «На посту», Раскольников писал: «Основное отличие нашей большевистской печати от всех остальных органов прессы заключается в том, что она рассчитана для обслуживания потребностей рабочего класса. Клара Цеткин однажды сказала тов. Ленину: „У нас, в Германии, председатель какого-нибудь собрания в каком-нибудь уездном городишке побоялся бы говорить так просто, так непритязательно, как вы. Он боялся бы показаться недостаточно образованным“. На это тов. Ленин ответил: „Я знаю только, что, когда я выступал, я всё время думал о рабочих и крестьянах“. В этих словах заключается ключ к пониманию основного принципа большевистской печати. Наша большевистская публицистика всегда имела перед собой рабочего и крестьянина, обращалась к рабоче-крестьянскому читателю. (…) Мы сумеем оздоровить нашу литературу и с её помощью повести рабоче-крестьянские массы Советского
Союза к нашей основной цели — к установлению полного коммунизма» (журнал «На посту», 1925, № 1).
Далее в этой статье отчётливо объясняется, кто является основой большевистской печати. «Наше будущее, — пишет Раскольников, — не „попутчики“, как бы талантливы они ни были, а рабоче-крестьянские писатели. Конечно, мы не должны отталкивать и „попутчиков“. Мы обязаны использовать тех из них, которые нам наиболее близки. Но необходимо, чтобы не попутчики руководили редакцией, а чтобы коммунистическая редакция руководила „попутчиками“. Старые большевистские литературные традиции до настоящего времени ничуть не устарели ни в области публицистики, ни в области литературы. Опираясь на эти традиции, имея их в своих руках, как путеводные нити, мы сумеем оздоровить нашу литературу и с её помощью повести рабоче-крестьянские массы Советского Союза к нашей основной цели — к установлению полного коммунизма».
А в статье «Рабкоры и пролетарская литература» Фёдор Фёдорович объясняет читателям, что такое быть рабкором, и что такое — быть пролетарским писателем: «Основная черта рабкора — это то, что он одновременно является и рабочим у станка, и корреспондентом, — говорит он. — Пролетарский писатель, — объясняет он дальше, — это рабочий или интеллигент, стоящий на точке зрения интересов рабочего класса и своими произведениями формирующий психику и сознание читательских масс в сторону коммунизма».
Так что Фёдор в данном случае хоть орудовал и казённым языком, но всё же выступал в роли необходимого учителя и наставника тем, кто только входил в литературу и даже больше — в журналистику, а потому нет ничего удивительного, что вскоре после его возвращения в Москву из Афганистана ему было поручено заниматься редакционно-литературной деятельностью, возглавив редакции нескольких журналов и одного издательства. В печати стали появляться его статьи и критические выступления по вопросам литературы. Это привело к довольно неожиданному результату — он познакомился с Натальей Владимировной Пилацкой, сотрудницей редакции журнала «Прожектор», а позже работавшей ещё в журнале «Рабоче-крестьянский корреспондент», так что её деятельность лежала непосредственно в тематике упомянутых выше статей Раскольникова.
В середине 1920-х годов Наташа выпустила две брошюры — «Кружок рабкоров и стенная газета» и «Редколлегия стенной газеты и кружок рабкоров», а через несколько лет, уже в 1969 году, издала книгу (под фамилией Астаховой) «Товарищ Ольга», которую она посвятила своей родной сестре — революционерке Ольге Владимировне Пилацкой, прожившей короткую, но яркую жизнь, сотрудничавшей с Владимиром Ильичом Лениным и занимавшей различные высокие посты. В 1918–1922 годах она — член Московского губчека, секретарь агитпропотдела ЦК РКП(б); с 1922 года находится на партийной работе в Украине; в 1926–1930 годах — заведующая женотделом ЦК КП(б)У, а в 1927–1930-м — член Оргбюро ЦК КП(б)У. В 1930–1937 годах она заместитель председателя Госплана УССР; одновременно в 1932–1934 году она директор института красной профессуры при ВУЦИК. В 1934–1936 годах — директор института истории партии и Октябрьской революции в Украине при ЦК КП(б)У. Делегат XV–XVII съездов ВКП(б), 6-го конгресса Коминтерна. Член советской делегации на Антивоенном женском конгрессе в Париже (1934). Член ЦИК СССР и Президиума ВУЦИК. А в 1937 году она была расстреляна.
Может быть, и не стоило бы перегружать биографическую книгу о Фёдоре Раскольникове этой посторонней историей, но раз уж судьба Ольги Пилацкой хоть краешком своей судьбы коснулась жизни Фёдора Раскольникова, то доскажем её до конца. После февральской революции 1917 года она была партийным организатором Городского района Москвы, а в октябрьские дни стала членом военно-революционного комитета района. Там же она познакомилась с оригинальным поэтом Василиском Гнедовым, с которым у них вспыхнул буйный роман, который осложнился тем, что Ольга Пилацкая была замужем за революционером Владимиром Михайловичем Загорским (в честь которого в 1930 году был переименован подмосковный город Сергиев Посад