[4]).
Ольга Владимировна Пилацкая, как мы уже сказали — известная революционерка, знавшая Ленина задолго до 1917 года и занимавшая после революции высокие посты в Москве, а потом на Украине. Её роль в судьбе поэта Василиска Гнедова (который считал себя зачинателем «антиискусства») отчасти противоречива — с одной стороны, после знакомства с ней он фактически перестаёт писать стихи и переживает сильнейший психологический кризис, вызванный, как осознанием собственной поэтической и политической невостребованности, так и сжигающей его изнутри ревностью. (Ведь Ольга оставалась женой Владимира Загорского до той поры, пока его в 1919 году не взорвала бомба террориста.)
В 1918 году Ольга несколько раз отправляла поэта в психиатрическую лечебницу, а по выходе из неё она заботилась о нём и подыскивала ему различную работу, а в 1921 году переехала вместе с ним на Украину, где до самого ареста в 1937 году занималась партийной деятельностью на самых высоких постах.
В 1937 году Ольгу Владимировну обвинили в контрреволюционной деятельности и расстреляли, а Гнедов был 8 января 1938 года арестован и как муж участницы «контрреволюционной террористической организации» осуждён на 5 лет административной ссылки.
После отбывания своего срока заключения Василиск весной 1957 года переезжает в Киев и добивается того, чтобы их брак с Ольгой Пилацкой хотя бы задним числом признали официальным. И это в том же 1957 году осуществилось.
Что же касается Наташи Пилацкой, то она вела весьма активную журналистскую жизнь, заведовала несколькими редакционными отделами, а после 1929 года работала в отделе рабочей жизни газеты «Правда», которым руководила ответственный её секретарь Мария Ильинична Ульянова. Там же она принимала непосредственное участие в подготовке и проведении 1-го Всесоюзного совещания рабкоров, выработав на основе указаний Владимира Ильича Ленина практические рекомендации, которые впоследствии сыграют большую роль в развитии рабселькоровского движения.
Когда Наташа Пилацкая заболела туберкулёзом, Мария Ильинична срочно отправила её в Крым, в санаторий. Едва почувствовав себя лучше, Пилацкая известила редакцию телеграммой о своём возвращении в Москву. И вот какую телеграмму она получила в ответ: «Погода в Москве отвратительная. Ехать сейчас с юга, значит подвергаться серьёзной опасности. Очень просим переждать хотя немного. Сами страшно соскучились о вас и вызовем при первой возможности. Послушайтесь, Наташа, милая. Целуем. Ульянова».
Раскольников тоже в своей молодости работал в газете «Правда» и общался с Владимиром Лениным, и возможно, эта их «правдинская» с Пилацкой общность послужила каким-то подсознательным основанием для их неожиданного сближения, в результате чего Фёдор Фёдорович с Натальей Владимировной довольно быстро сошлись и образовали новую семью. С учётом Веры Николаевны, которая приезжала с матерью в Сарапул, и Ларисы Рейснер, с которой он развёлся перед отъездом из Афганистана, это была уже третья семья у Раскольникова.
«Наташа Пилацкая, — писал в своих воспоминаниях Борис Ефимов, — милый, культурный человек, была нашей с Кольцовым доброй знакомой, и завязалась, что называется, дружба домами. Я получил возможность довольно часто общаться с Раскольниковым. И странная вещь! — образ „легендарного“ участника Октябрьского переворота и Гражданской войны стал тускнеть. Я видел перед собой человека весьма заурядного и, откровенно говоря, малоинтересного. Но время показало, что я глубоко ошибся. Эти мои впечатления о личности Раскольникова оказались поверхностными и близорукими.
Шли годы, ознаменованные ожесточёнными внутрипартийными разногласиями. В первое время Раскольников примыкал к оппозиции, разделял взгляды Троцкого. Его оппозиционность, естественно, привела к тому, что он был освобождён от весьма высоких должностей, которые занимал в Военно-морском ведомстве, и направлен на дипломатическую работу, то есть по сути дела в почётную ссылку. А когда он уехал послом в Болгарию, был вообще почти забыт и „легендарным“ больше не числился.
Естественно, отзывались в Москву и бесследно исчезали и работники полпредства в Болгарии. Со дня на день без сомнения ждал своего отзыва и Раскольников, не ожидая, конечно, при этом ничего хорошего ни для себя, ни для своей молодой жены. Забыл сказать, что брак его с Наташей Пилацкой оказался непрочным. Они расстались, друг в друге, как я понимаю, разочарованные.
А в Софию он приехал со своей третьей и последней супругой с красивым именем Муза.
Не берусь судить, какие мотивы руководили Раскольниковым в тот критический момент. Был ли то естественный инстинкт самосохранения, нежелание бесславно закончить свою легендарную биографию в застенках НКВД или в нём заговорил волевой и решительный мичман Раскольников времен Октябрьского переворота и подвигов Волжской военной флотилии. Но в отличие от многих и многих, без сопротивления, покорно, как под гипнозом положивших голову на плаху, у Раскольникова созревало другое решение.
Ждать пришлось недолго. В один „прекрасный“ день 1938-го года на имя Раскольникова поступило из Москвы лаконичное приглашение на срочное совещание в Наркоминделе. Смысл этого приглашения не вызывал сомнений: то было приглашение на арест, ссылку или, скорее всего, через короткое время, — расстрел. Раскольников не стал колебаться — он ответил немедленно и решительно, что отказывается вернуться в страну, где „воцарился кровавый произвол и разнузданный террор“. То был открытый и дерзкий вызов всемогущему „Отцу народов“ и, понимая это, Раскольников счел за благо покинуть вместе с Музой Болгарию, откуда его из страха перед Сталиным вполне могли выдать советским властям, и уехал во францию.
Раскольников решительно и отважно перешёл политический Рубикон в своей биографии, но положение его за рубежом было весьма сложным и, прямо сказать, незавидным. Политического убежища ему во франции не предоставили. В той неспокойной международной обстановке не хотели, видимо, портить отношения с мощным Советским Союзом. Руководство французской компартии, целиком зависящее от субсидий из Москвы, видело в нём перебежчика в лагерь буржуазии, предателя социалистического отечества, а белая эмиграция не могла, конечно, простить „легендарного“ участия в окаянном большевистском перевороте. Но Раскольникова всё это, по-видимому, мало беспокоило. Он был слишком одержим в эти дни духом борьбы, гневом против сталинского режима.
Надо сказать, что в ту пору для советской действительности не были редкостью „невозвращенцы“, среди которых встречались и весьма ответственные лица, даже личные секретари и помощники Сталина, которые, зная непредсказуемый нрав „Вождя и Учителя“, предпочитали держаться от него подальше. Все эти невозвращенцы себя отнюдь не афишировали, жили по разным странам тихо и незаметно, стараясь, чтобы о них забыли. Конечно, и Раскольников мог бы спокойно доживать свой век вместе с Музой где-нибудь во французской или американской провинции, с успехом издавая мемуары о событиях „десяти дней, которые потрясли мир“, о подвигах Волжской военной флотилии, о встречах с Троцким, о своём пребывании с легендарной Ларисой Рейснер в Афганистане и многом другом, не затрагивая при этом личности Сталина, „ежовщины“ и „бериевщины“. Мог бы, конечно, но он, как оказалось, был сделан из другого материала…
Но как же я был близорук, когда при личном знакомстве с Раскольниковым не разглядел в нём подлинного бойца, волевого, мужественного, неустрашимого. А именно он, Фёдор Раскольников, оказался, пожалуй, единственным человеком, смело бросившим в лицо тирану слова обвинения и разоблачения. И мы вправе назвать его легендарным Раскольниковым. А я бережно храню небольшую книжку ярко и талантливо написанных воспоминаний о событиях Гражданской войны под названием: „Рассказы мичмана Ильина“. Я получил её в подарок из рук самого Фёдора Фёдоровича».
Многочисленные знакомства среди правительственных и литературных кругов России ощутимо облегчили Раскольникову освоение новых «боевых» постов. Так с 1924 по 1926 год он — редактор журнала «Молодая гвардия», а кроме того, возглавляет издательство «Московский рабочий» и является членом редакции журнала «На посту». Надо заметить, что назначение на эти должности свидетельствует о боевой настроенности Раскольникова в борьбе за гегемонию пролетарской литературы. Он утверждал, что литература должна создаваться пролетариями и быть им полезной. В статье «Традиции большевистской прессы» Раскольников призывал к привлечению писателей от станка, чтобы очистить литературу от формалистов и имажинистов… После открытого конфликта с Воронским Раскольников вошёл в обновлённую редакцию «Красной нови» (29 августа 1924 года), хотя и ненадолго: Луначарский и Фрунзе «обязали» Воронского вернуться к своей деятельности, и Раскольников был выведен из состава редакции. Тем не менее, будучи членом Всероссийской ассоциации пролетарских писателей (ВАПП), Раскольников продолжал участвовать в кампании идеологического наступления на Воронского, которого, в конце концов, сместили в октябре 1927 года. А через два года Политбюро всё-таки назначил Фёдора Фёдоровича главным редактором журнала «Красная новь», хотя всего только на год. Но и за это время он успел опубликовать несколько запомнившихся читателям произведений, среди которых следует прежде всего упомянуть удивительную повесть молодого писателя Юрия Олеши. Да и сам Раскольников пришёл, работая на этом посту, к некоторым серьёзным выводам, которые бы ничуть не помешали бы никому из высоких писателей и чиновников. «Культура, — сказал он, — не роскошь, не украшение жизни, а главнейшее условие её, без которого социализм такой же пустой звук, как демократия без общественной совести».
В феврале-июле 1926 года по поручению российского правительства Фёдор выезжал в качестве председателя Особой советско-афганской комиссии в Кабул. А 26 января 1928 года на заседании Коллегии Наркомпроса он был назначен председателем Главреперткома. На этом посту он, помимо многих других дел, запретил пьесу Булгакова «Зойкина квартира». Он считал, что Главрепертком должен не только формально разрешать или запрещать репертуар, но и стать идейным воспитателем драматурга, режиссёра, прокатчика, давать указания, каким образом улучшить пьесу, на этапе подготовки спектакля работники комитета должны работать вместе с театрами, приглашать автора и режиссёра-постановщика на свои заседания.