22 марта 1930 года Раскольников писал Горькому из Ревеля: «Шлю Вам сердечный привет из Эстонии, где я нахожусь всего только две недели. Я очень доволен, что ушёл из Главискусства, потому что, сказать по правде, эта административная работа меня не удовлетворяла. Искусством очень приятно наслаждаться, но им неприятно руководить. Меня гораздо больше влечёт к себе политическая работа в области международной политики и творчество, литература…»
В конце мая того же года Фёдор съездил в Москву за Музой, сдававшей последние экзамены в институте, привёз её в Таллин, приставил к ней учителей французского и немецкого языков. И она начала вживаться в жизнь за границей. Впоследствии она так писала об этом в книге «Моя жизнь с Раскольниковым»:
«Ранним июньским утром 1930 года мы приехали в Таллинн… От предшествующего А. М. Петровского нам в наследство досталась его кухарка Марфа Ивановна, пожилая русская женщина, всю жизнь прожившая в Эстонии. Меня поразило обилие пищи, после откровенно голодного существования в Москве. По заведенному женой Петровского порядку, после утреннего кофе с булочками, маслом, вареньем, мёдом, в полдень подавался завтрак: омлет, ветчина, шпроты, кильки, сыр и прочее. В пять часов обед: закуски, суп, рыба или мясо с гарниром, десерт. Наконец, в девять часов ужин…
Скоро я к своему удивлению заметила, что все сотрудники полпредства, особенно не принадлежащие к дипломатическому персоналу, жаловались на тоску „по родной советской стране“ и в один голос хулили всё в Эстонии. Здесь ничто им не нравилось: ни город, ни климат, ни люди, ни магазины, ни еда, ни кино. „У нас всё лучше“ или „будет всё лучше“ — слышала я. Такое единодушие сперва изумляло меня, но Федя объяснил мне его причину. Сотрудники полпредств, торгпредств и вообще все заграничные работники отбирались чрезвычайно внимательно Особым отделом ГПУ. Малейшая „зацепка“ — родственники за границей, родители, принадлежавшие к бывшим „эксплуататорским классам“, плохая характеристика ячейки и т. и. — и нет никакой надежды получить назначение. Тщательно протёртые песочком, вымытые в трёх водах, прошедшие через огонь, воду и медные трубы ГПУ, сотрудники являлись по месту службы. Но и здесь надо было держать „ухо востро“. В каждом полпредстве находились один или несколько представителей ГПУ. Они обыкновенно занимали второстепенные должности для „отвода глаз“ — секретарь консульства, завхоз… Если замечалась склонность к „моральному разложению“, настоящий жупел в полпредствах 1930-х годов, то виновный незамедлительно откомандировывался в СССР без надежды попасть ещё раз за границу…
Всем сотрудникам полпредства, кроме дипломатического персонала, были запрещены какие бы то ни было личные сношения с иностранцами и с обитателями страны, в которой они находились. Бедные люди изнывали, варясь в собственном соку…»
Муза, к счастью, относилась к дипломатическому корпусу, и потому имела право свободно общаться с эстонцами и обитателями Эстонии, благодаря чему они могли как самим посещать культурные мероприятия эстонцев, так и приглашать их в полпредство для встреч и знакомства с нами. Вследствие этого, пишет она, у нас завязались дружеские отношения с эстонской интеллигенцией, в особенности с писателями. Мы приглашали их на чай (это было в моде тогда) или на обед. Привожу выписку из одной газеты («Нооль», № 20, 1931 г.):
«В прошлый понедельник послом СССР, Министром Раскольниковым и мадам Раскольниковой были приглашены в посольство на пятичасовой чай представители эстонского литературного мира. Это было впервые, когда иностранное посольство сочло нужным ознакомиться, помимо экономических и политических деятелей, также и с людьми нашего духовного мира. Приглашены были все наши наиболее выдающиеся литераторы, главные редакторы крупнейших газет и некоторые театральные деятели. <…> Мадам Раскольникова своей простотой и сердечностью была для литераторов удивительной хозяйкой. Министр Раскольников умел разговаривать с каждым из лагеря как стариков, так и молодых… Как гости, так и хозяева подчёркивали, что необходима более тесная культурная связь между обоими соседскими народами».
Как жена полпреда («Чрезвычайного Посланника и Полномочного Министра» — значилось на визитных карточках Раскольникова), она должна была представиться жёнам аккредитованных при эстонском правительстве посланников и жёнам эстонских министров и видных общественных деятелей. Для этого требовались соответствующие туалеты, из-за чего они заказали у дорогих мастеров платья, шляпы, перчатки, сумочки, всё по европейской моде, игнорируя чичеринскую инструкцию, которой предписывалось женам полпредов одеваться скромно, в чёрные платья с длинными рукавами, без декольте. Первым от портного принесли вечернее платье, бледно-розовое, длинное, с открытыми плечами. Увидев Музу в этом наряде, Раскольников не удержался от комплимента, обратившись к ней с поклоном и довольной улыбкой: «Ваше изящество».
«Две недели жена старейшины дипломатического корпуса, посланника Финляндии, мадам Вуорима возила её представлять дипломатическим дамам. Потом она у себя в полпредстве принимала ответные визиты».
Весело было наблюдать Раскольникову, с каким увлечением осваивалась в новой для неё среде его подруга. Очень скоро рядовая московская комсомолка превратилась в светскую даму, хозяйку салона, в котором бывали видные политические и общественные деятели Эстонии.
После большого приёма в полпредстве 7 ноября таллиннские газеты писали о дружелюбной и раскованной атмосфере, царившей в уютных комнатах посольства, одобрительно отзывались о хозяевах представительства, замечая с удивлением, что «люди могут быть симпатичными, несмотря на различие мировоззрений».
Внутри полпредства обстановка была вполне сносной. Должности первого секретаря, генерального консула, военного атташе занимали люди, круг интересов которых был далёк от круга интересов Раскольникова, и отношения с ними с самого начала установились деловые, без амикошонства. Эти люди представляли собой новую породу дипломатических работников, в последние годы усиленно выводимую на родине. Это были «выдвиженцы», партийцы со стажем. Прошедшие ускоренные сталинские курсы марксизма-ленинизма, убеждённые в несокрушимой силе усвоенного ими на этих курсах «самого передового учения», они с высокомерием относились к политическим и общественным деятелям страны, где находились, пренебрежительно относились и к самой стране. Языков они не знали, к контактам с иностранцами не стремились. Впрочем, контакты с иностранцами и не поощрялись Москвой.
Однажды очень насмешил Раскольникова первый секретарь Антипов. Взволнованно вошёл к нему в кабинет, протянул номер русской эмигрантской газеты «Сегодня».
— Фёдор Фёдорович, смотрите, что о вас эти белогвардейцы написали.
В газете отчёркнута была фраза: «Он вышел на площадь и, как Раскольников, упал на колени и стал публично каяться в грехах».
Раскольников засмеялся:
— Это не обо мне. Речь идёт о герое «Преступления и наказания» писателя Достоевского. Вы не читали этот роман Достоевского?
— Я о таком писателе не слышал, — ответил удивлённый Антипов…
Осваивая раскрывшуюся перед ней заграницу, молодая жена Фёдора Фёдоровича Раскольникова активно знакомилась с культурными ценностями, традициями и людьми окружающей её Эстонии, о чём впоследствии рассказывала в своей книге «Моя жизнь с Раскольниковым». Вспоминая дни, прожитые ею вдвоём со своим мужем-дипломатом, Муза Васильевна об этом писала:
«У Фёдора Фёдоровича был необыкновенный дар располагать к себе людей. Когда мы приехали в Эстонию, отношение к нам было скорее холодное. Но очень быстро всё изменилось, и эстонцы стали относиться к нам действительно хорошо. Фёдор Фёдорович всегда проявлял живой интерес к истории и культуре той страны, в которой он находился. У нас постоянно устраивались приёмы для интеллигенции, чего, как правило, не делали другие наши посланники. <…>
Когда мы приехали в Таллинн, главой государства был Отто Штрандман, холодный и важный эстонец, бывший петербургский адвокат. По эстонской конституции того времени, вместо президента был глава государства, он же и премьер-министр. Пастор Латтик, простой и доброжелательный человек, занимал пост министра иностранных дел.
Со многими политическими и общественными деятелями у нас скоро завязались личные дружеские отношения. Среди них Константин Пяте — человек большого ума и личного обаяния. Я так ясно вижу его сейчас, его высокий лоб в ореоле седых, лёгких как пух волос, умные голубые глаза, доброжелательную улыбку. Раскольников часто говорил мне, что вести переговоры с Пятсом (он вскоре сделался президентом Республики, после изменения Конституции) было очень приятно. Его ум, широта политического горизонта, желание найти общий язык с собеседником, чтобы избежать ненужных осложнений и обострений, делало из него крупного государственного деятеля. Он очень ценил Раскольникова и был с ним в прекрасных личных отношениях.
Яан Тыниссон, одно время глава государства, — высокий, худой человек с твёрдыми политическими и моральными принципами, либерал, враг коммунизма. Но и он, особенно его жена, всегда выражали по отношению к нам самую искреннюю доброжелательность, выходившую за пределы простой дипломатической любезности. Август Рей, социалист, бывший петербургский адвокат, одно время министр иностранных дел, культурный и образованный человек. Его жена Тереза Рей, высокая полная блондинка, обладала хорошим сопрано и однажды даже выступила в роли Травиаты в Таллинской опере. По этому случаю я одолжила ей мой роскошный страусовый веер, подаренный мне Федей. Александр Ойнас, тоже социалист, тоже министр разных ведомств. У нас с ним и его женой, известной социалисткой Астрой Ойнас, была дружба. Вместе с А. Ойнасом мы совершили наше первое путешествие по Эстонии. На машине с шофёром Новожиловым, бравым комсомольцем, мы отправились в Гунгенбург, известный ещё в дореволюционной России морской курорт на финском заливе. Там, у моря, в чудесном сосновом лесу, мы провели три прекрасных дня. Там же, не помню как, мы познакомились с поэтом Игорем Северяниным.