А сколько в эти годы было уничтожено поэтов, писателей, режиссёров, журналистов, музыкантов…
Видя это, Раскольников принял решение не возвращаться в Россию, чтобы не увеличить тем самым число безвинно расстрелянных соотечественников. Он уехал в Париж и написал там своё знаменитое открытое письмо Сталину, ставшее на многие годы одним из самых талантливых обличительных документов сталинскому режиму и лично самому тирану.
Но хочется спросить только одно. Если бы нашего дипломата Фёдора Фёдоровича Раскольникова не стали настойчиво вызывать из Софии в Москву, вследствие чего он испугался маячащих за его выездом ареста и последующих репрессий, — то он так молча и смотрел бы из Болгарии на всё происходящее на Родине, и держал бы свою смелость при себе, делая вид, что он ничего вокруг себя не видит? Его письмо Сталину — это, конечно, акт огромной человеческой смелости, отчаянный шаг, но нельзя также не вычеркнуть из памяти и того, что, пока ему не начали угрожать пугающей карой, он безмолвно находился в команде Сталина, содействуя своим молчанием установлению его жесточайшего режима? Так бы, наверное, и шиковал, разъезжая с женой на «Кадиллаке» по европейским курортам, в то время, как его друзей и коллег неутомимая машина НКВД уничтожала в угоду мстительному правителю Иосифу Сталину…
Глава пятнадцатая. Жизнь после жизни
Как говорил Альбер Камю, «всякий революционер кончает как палач или как еретик». Фёдор Фёдорович Раскольников не был исключением из этого правила. Однако он вошёл в историю не как дипломат, не как командующий Балтийским флотом и не как писатель, а как человек, решившийся на открытое осуждение сталинизма, нашедший в себе душевные силы, чтобы сказать то, о чём в те годы мало кто решался даже подумать.
Вот что пишет по поводу отчаянного письма, написанного Фёдором Раскольниковым, военный историк Николай Семёнович Черушев, автор книги «1937 год: элита Красной Армии на Голгофе»:
«Публично ещё никто — ни до, ни после — не говорил Сталину таких беспощадных слов. Разве что Троцкий из его далёкого и близкого зарубежья. Однако всем было известно, что Лев Давидович являлся давним соперником Сталина, а точнее — его недругом, и поэтому критические выступления Троцкого воспринимались людьми совершенно по-иному, нежели обвинения Раскольникова, не имевшего отклонений от генеральной линии партии… Фёдор Раскольников писал эти строки во франции, далеко от Москвы, обвиняя Сталина в создании атмосферы тотальной подозрительности, недоверия, шпиономании и доносительства. Если подобное чувствовали граждане СССР, находившиеся в Париже и других французских городах, то что тогда говорить об обстановке внутри Советского Союза?..»
Атмосфера в нашей стране в те годы была очень неоднозначной — повсюду возводились мощные гидроэлектростанции и заводы, строились железные дороги и города, открывались новые институты и театры, создавались современные машины и самолёты, а параллельно этому безостановочно работала огромная карательная машина, которая истребляла самых ярких и лучших граждан нашего государства. Каждый день в сторону Сибири отправлялись перегруженные людьми теплушки, увозившие людей в далёкие лагеря. Но это были ещё счастливчики, по сравнению с теми, кто был расстрелян на Бутовском полигоне, в Коммунарке или любом другом из тринадцати московских мест массовых расстрелов.
Троцкий и Ленин
Спустя четверть века после таинственной кончины Фёдора Раскольникова, писатель Илья Григорьевич Эренбург обратился письмом к его вдове Музе Васильевне Канивез-Раскольниковой с просьбой рассказать ему, как и при каких обстоятельствах произошла гибель её мужа, потому что по свету кочуют самые разные варианты его смерти. По одной из них, он умер от пневмонии, которую ему недостаточно хорошо лечили французские врачи. По другой, он во время припадка безумия выпрыгнул из окна психбольницы в городе Ницце. По третьей, он, узнав о заключении пакта Молотова-Риббентропа между СССР и Германией, впал в тяжёлую депрессию и покончил жизнь самоубийством. По четвёртой, его убили и выбросили с пятого этажа частной лечебницы агенты Берии, в число которых входил муж Марины Цветаевой Сергей Эфрон. По пятой, он был найден рано утром мёртвым под окнами той французской клиники Святого Луки в Ницце, где он скрывался от возмездия вездесущего Сталина. Но сам ли он шагнул через подоконник или его оттуда выбросили насильственно — это до сегодняшнего дня остаётся тайной… Но ответ от Музы Раскольниковой на это письмо не задержался, и она писала Илье Эренбургу о смерти своего мужа следующее:
«М. В. Раскольникова-Канивез.
Страсбург, 28 марта 1962.
Глубокоуважаемый Илья Григорьевич, сердечно благодарю Вас за Ваше письмо.
Отвечаю сразу же и с полной искренностью на вопрос, который Вы мне ставите. Нет, Фёдор Фёдорович Раскольников не покончил самоубийством. Прежде чем рассказать Вам о его кончине, я хочу подчеркнуть, что если бы он покончил самоубийством, то я не видела бы никакой необходимости скрывать этот факт. Лично я не нашла бы ничего порочащего память Фёдора Фёдоровича в том, что он, не выдержав действительно огромных моральных страданий, покончил с собой. В те годы подобный исход не был уж таким исключением. И для меня лично память моего мужа, которую я свято чту и буду чтить всю жизнь, никак не омрачилась бы от этого. Но действительность есть действительность, и Фёдор Фёдорович не покончил самоубийством, а умер естественной смертью. Возможно, что, если бы его организм не был подорван тяжёлыми испытаниями, он справился бы с болезнью и выжил бы, но всё это остаётся в пределах догадок и предположений, фактически же всё произошло так: к тяжёлым моральным страданиям Фёдора Фёдоровича прибавилось ещё большое личное горе. Наш первый ребёнок, сын, родившийся в 1937 году в Софии, скоропостижно умер в Париже от молниеносного энцефалита 1 февраля 1939 года. В мае 1939 года Фёдор Фёдорович и я, покинув Париж, поселились на некоторое время в Audibis. 25 августа 1939 года Фёдор Фёдорович заболел. Болезнь началась сильным нервным припадком, когда врач осмотрел его, он нашёл большой жар и констатировал воспаление лёгких с распространением инфекции в мозгу, и это мозговое заболевание и было причиной смерти Фёдора Фёдоровича. Он был болен неполные три недели. Я поместила его в одну из клиник Ниццы, созвала консилиум, сделала всё, что могла, чтобы его спасти. Но все усилия оказались напрасными. Болезнь протекала очень бурно. Все три недели Фёдор Фёдорович почти не приходил в себя — сильная мозговая горячка, бред и беспамятство почти не покидали его. Он буквально сгорел. 12 сентября в полдень он скончался у меня на руках. В последние минуты сознание вернулось к нему, он узнал меня, вспомнил свою мать и говорил о ребёнке, что мы ожидали. Ожидание этого ребёнка было последней радостью Фёдора Фёдоровича, но он его уже не увидел. Наша дочь родилась после его смерти, 17 апреля 1940 года в Париже.
Похоронив Фёдора Фёдоровича в Ницце, я вернулась в Париж и там узнала, что во время болезни и смерти в газетах высказывались самые разнообразные предположения и утверждения о причинах смерти. Говорилось и о самоубийстве, и об убийстве прямом и косвенном. Сама я этих газет не читала, т. к. во время болезни Фёдора Фёдоровича я проводила всё время у его изголовья и, разумеется, мне тогда было не до газет. Помнится, однако, что я послала куда-то опровержение. Но куда именно я теперь не помню, а было ли оно напечатано, я совсем не знаю. К тому же Вы, вероятно, знаете, во франции в случае насильственной смерти (убийства или самоубийства) сразу же производится полицейское расследование (enquese judiciaire). Никакого расследования после смерти Фёдора Фёдоровича не было. Вы сами знаете, как часто газеты пишут явные выдумки, нисколько не заботясь о точности того или другого факта.
Вот, Илья Григорьевич, подлинные обстоятельства и причины смерти Фёдора Фёдоровича Раскольникова, и я буду Вам бесконечно благодарна, если вы рассеете ложные слухи о кончине Фёдора Фёдоровича. Я читала в книге Н. А. Равича „Молодость века“ намёки на самоубийство Ф. Ф. Раскольникова.
Заканчивая своё письмо, я ещё раз от всей души благодарю Вас, Илья Григорьевич, и прошу Вас разрешить мне надеяться на то, что Вы окажете мне помощь и поддержку в деле реабилитации Ф. Ф. Раскольникова, которую я считаю своим священным долгом.
Уважающая Вас — М. В. Раскольникова-Канивез».
Нельзя не заметить, что, читая это вежливое послание вдовы Раскольникова, возникают некоторые серьёзные сомнения. В частности, Муза Васильевна пишет, что 12 сентября 1939 года её муж Фёдор Фёдорович Раскольников умер хотя и в психиатрической клинике, но вовсе не в результате самоубийства, а вследствие острой пневмонии, простудившись во время нахождения там в течение двух предыдущих недель. А врачи, дескать, просмотрели это заболевание и его не лечили. Так что, как уверяет Муза, он «умер естественной смертью», «буквально сгорел» и «скончался у меня на руках», тогда как полиция города Ниццы установила, что он «выбросился из окна больничной палаты с пятого этажа и разбился насмерть», причём, это произошло именно в те минуты, когда жены с ним рядом не было, а значит, «умирать естественной смертью» «у неё на руках» он никак не мог, и момента его гибели она собственными глазами никак не видела. Раскольников лежал в отдельной палате, и Муза Васильевна не оставляла его одного целый день. Но вечером, в конце концов измучившись, она ушла, чтобы поспать хотя бы несколько часов, а когда она явилась обратно, то «он был мёртв», — таковы были её слова. Ну, а диагноза болезни установить не удалось, не производилось также и вскрытия.
Как-то не до конца верится и в то, что Фёдор Фёдорович так быстро и сильно заболел из-за информации о пакте Молотова-Риббентропа. И когда это, спросите вы, и где это было?.. В августе! В Ницце! Где из тёплого моря вылезать не хочется. А он тут умудрился подхватить двухстороннее воспаление лёгких, потом менингит, и всё это сразу перешло ему в мозг, так что он впал в беспамятство с высокой температурой… Муза говорит: «Я созвала консилиум…» Но было уже поздно. «Он был почти всё время без сознания».