Но постепенно он приблизился к устью долины, где, как показывала карта, проходила ретрансляторная дорога, которая затем спускалась к другой, более широкой долине. И он, успокоившись, остановился на ночь, уселся перед телевизором и принялся ужинать. «Мангалавид» впервые показывал представление эолии, построенной в Лабиринте Ночи. Эолия оказалась небольшим зданием с щелями, которые свистели, ухали или скрипели в зависимости от угла и силы ветра, проникающего в них. Для премьеры к обычному ветру, что дул вниз по склону, добавили еще несколько нисходящих порывов, и получилась музыка — скорбная, яростная, нестройная или неожиданно гармоничная. Может, это было лишь игрой воображения, но определенно не было простой случайностью. Почти алеаторная эолия, как сказал комментатор.
А затем начались земные новости. О существовании геронтологической терапии узнали чиновники из Женевы, и новость за один день разнеслась по всему миру. Теперь по этому вопросу шли горячие обсуждения в Генеральной Ассамблее. Многие делегаты требовали, чтобы терапия проходила с соблюдением основных прав человека, гарантированных ООН, и финансировалась развитыми странами, а сбор средств начался незамедлительно, чтобы затем обеспечить всем равный доступ к терапии. Тем временем поступали и другие сообщения: некоторые религиозные лидеры, включая папу римского, выступали против терапии, возникали массовые беспорядки, некоторые медицинские центры были повреждены. Правительства пришли в смятение. Все лица в телевизоре выражали гнев и требовали перемен. Наконец, Джона передернуло от их различий, ненависти и отчаяния, и он выключил телевизор. Он уснул, но хорошо выспаться в ту ночь ему не удалось.
Ему снился Фрэнк, когда какой-то звук его разбудил. Это был стук в лобовое стекло. Посреди ночи. Не успев как следует проснуться, он запер шлюз и, сев, подумал, как быстро отреагировал. Когда он этому научился? Он потер челюсть и переключился на общую частоту.
— Эй, здесь кто-нибудь есть?
— Марсиане, — ответил мужской голос. У него был английский акцент, но Джон не узнавал этого человека. — Мы хотим поговорить.
Джон встал и выглянул через лобовое стекло. Ночью в вихрях бури почти ничего не было видно. Но ему показалось, что он заметил какие-то фигуры во тьме внизу.
— Мы просто хотим поговорить, — повторил голос.
Если бы его хотели убить, они могли бы взорвать марсоход, пока он спал. Да и ему не верилось, что кто-либо желал ему навредить: для этого не было никаких причин!
И он впустил их.
Их было пятеро, все мужчины. В поношенных, грязных прогулочниках, залатанных лоскутами из материала, не предназначенного для такой одежды. На гермошлемах не было распознавательных знаков, вся краска содрана. Когда они стали их снимать, Джон увидел, что один из них азиат, молодой, лет восемнадцати на вид. Пройдя вперед, юнец уселся на водительское сиденье и склонился над штурвалом, чтобы получше рассмотреть приборную панель. Второй оказался невысоким чернокожим мужчиной с узким лицом и длинными дредами. Он сел на мягкую скамью напротив кровати Джона и стал дожидаться, пока остальные тоже поснимают шлемы. Затем они присели на корточки, внимательно уставившись на Джона. Он никогда не видел никого из них прежде.
Узколицый произнес:
— Мы хотим, чтобы ты замедлил скорость иммиграции. — Это его голос он слышал, когда они были снаружи. Теперь его акцент походил на карибский. Он говорил тихо, почти шепотом, и Джон понял, что отвечать надо тоже тихо.
— Или остановить ее, — добавил молодой человек, сидевший на водительском сиденье.
— Заткнись, Касэй, — узколицый не сводил глаз с лица Джона. — Слишком много людей прибывает сюда. И ты это знаешь. Они не марсиане, их не заботит то, что происходит здесь. Они хотят пересилить нас, и вас тоже. И ты это знаешь. Мы понимаем, что ты пытаешься обратить их в марсиан, но они прибывают слишком быстро. Чтобы справиться с ними, нужно только замедлить приток.
— Или остановить его.
Мужчина закатил глаза, гримасой взывая к пониманию Джона, словно желая сказать: «Молодежь — что с нее взять?»
— Я ничего не могу сказать о… — начал Джон, но мужчина его оборвал.
— Ты не можешь их защищать. Ты — это сила, и ты на нашей стороне.
— Вы от Хироко?
Молодой щелкнул языком по небу. Узколицый ничего не ответил. Четверо пристально смотрели на Джона, пятый упорно смотрел в окно.
Джон спросил:
— Это вы устроили саботаж в мохолах?
— Мы хотим, чтобы ты положил конец иммиграции.
— Я хочу, чтобы вы положили конец саботажным действиям. Из-за них здесь становится только больше людей. И полиции.
Мужчина внимательно его разглядывал:
— Почему ты думаешь, что мы держим связь с саботажниками?
— Найдите их. Ворвитесь к ним среди ночи.
Мужчина улыбнулся.
— С глаз долой — из сердца вон.
— Это необязательно.
Они определенно пришли от Хироко. По принципу бритвы Оккама не могло существовать больше одной скрытой группы. Или могло? Джон почувствовал головокружение и подумал, что они, возможно, добавили что-то в воздух. Выпустили какой-нибудь наркотический аэрозоль. Он чувствовал себя странно: все казалось нереальным и походило на сон. Ветер обдувал марсоход снаружи, посылая к нему потоки эольской музыки, похожие на странное протяжное уханье. Голова у Джона работала медленно и тяжело, ему хотелось зевать. «Точно, — подумал он, — мне это снится, а я все еще пытаюсь встать».
— Почему вы скрываетесь? — услышал он свой голос.
— Мы созидаем, создаем Марс. Как и ты. Мы на твоей стороне.
— Значит, вы должны помочь, — он пытался думать. — Что скажете насчет космического лифта?
— Нас он не волнует, — усмехнулся парень. — Он не имеет значения. А вот люди имеют.
— Лифт привезет сюда гораздо больше людей.
Мужчина задумался.
— Замедли иммиграцию, и его не смогут даже построить.
Вновь наступило долгое молчание, прерывавшееся лишь жуткими завываниями ветра. Не смогут даже построить? Они думали, что его будут строить люди? Или, может быть, имели в виду финансирование?
— Я постараюсь разобраться, — пообещал Джон. Когда парень, повернувшись, уставился на него, Бун поднял руку, опережая его. — Я сделаю все, что смогу, — он продолжал держать руку перед собой. — Это все, что я могу сейчас сказать. Если я пообещаю, что чего-то добьюсь, это будет ложь. Я вас понял. Я сделаю все, что смогу. — Он постарался поразмыслить еще немного, хоть это было и тяжело. — Вы тоже должны нам помогать. Нам нужна помощь.
— Каждый помогает по-своему, — тихо сказал мужчина. — Сейчас мы уйдем. Но будем следить за тем, что ты делаешь.
— Скажите Хироко, что я хочу с ней поговорить.
Все пятеро посмотрели на него, молодой напрягся и возмутился.
Узколицый кратко улыбнулся.
— Увижу — скажу.
Один из сидящих на корточках вытащил просвечивающуюся голубую массу — аэрозольную губку, едва различимую в ночном освещении. Затем рука, в которой он ее держал, сжалась в кулак. Да, это был наркотик. Джон сделал выпад, застав молодого врасплох, вцепился в обнаженную его шею — и упал, парализованный.
Когда он пришел в сознание, их уже не было. У него болела голова. Он переместился на кровать и впал в беспокойный сон. Невероятно, но ему снова снился Фрэнк, и Джон рассказывал ему об этом посещении. «Ты дурак, — сказал Фрэнк. — Ты не понимаешь».
Когда он снова проснулся, уже наступило утро, и за лобовым стеклом кружилась темно-коричневая пыль. Ветер за последний месяц несколько смягчился, но пока об этом нельзя было говорить с уверенностью. Облака пыли быстро меняли формы и растворялись, словно галлюцинации при отключении органов чувств. Эта буря в самом деле отключала органы чувств, создавая весьма клаустрофобические ощущения. Он принял омег, оделся, вышел наружу и немного прогулялся, вдыхая тальк и пригибаясь, чтобы различать следы своих гостей. Они прошли по коренной породе и исчезли. Трудное они выбрали место для встречи, подумал он. Марсоход, заблудившийся посреди ночи… Как они вообще его нашли?
Хотя если они выслеживали его…
Вернувшись внутрь, он связался со спутниками. Радар и инфоробот не выдавали ничего. Даже если бы они шли пешком, он бы их увидел на экране, значит, у них имеется убежище. В таких горах, как эти, спрятаться проще простого. Он открыл «карту Хироко» и грубо обвел кругом место, где сейчас находился, захватив заодно горы на севере и на юге. На его карте уже несколько таких кругов, но наземные бригады ни один не проверили как следует и вряд ли проверят, так как эти круги выпадали в основном на хаосы — неосвоенные территории размером с Вайоминг или Техас.
— Как здесь много места, — пробормотал он.
Он прошелся внутри марсохода, рассматривая пол. Затем вспомнил свое последнее движение. Посмотрел на ногти: да, там остался маленький кусочек кожи. Взял блюдце для образцов из небольшого автоклава и осторожно соскоблил то, что было под ногтем. Идентификация генов находилась далеко за пределами возможностей марсохода, но любая достаточно крупная лаборатория сумела бы определить личность парня, если данные о его геноме имелись в базе. Если же нет, это тоже стало бы полезной информацией. И, может быть, Урсула и Влад смогли бы определить его родителей.
Позже в тот день он вернулся на ретрансляторную дорогу, а в конце следующего дня достиг бассейна Эллада. Там он встретил Сакса — тот участвовал в конференции по поводу нового озера, которая затем, как оказалось, переросла в конференцию о сельском хозяйстве в условиях искусственного освещения. Следующим утром Джон вытащил его в прозрачный туннель между зданиями, и они шли в меняющейся желтой мгле, а темно-оранжевое солнце светило сквозь облака на востоке.
— Кажется, я виделся с Койотом, — признался Джон.
— Да ладно! Он тебе не сказал, где Хироко?
— Нет.
Сакс пожал плечами. Похоже, его мысли сейчас заняты выступлением, которое ему предстояло провести вечером. Поэтому Джон решил подождать и вечером пришел на конференцию, где присутствовали все, кто находился сейчас на озерной станции. Сакс заверил публику, что микробактерии в атмосфере, на поверхности и в вечномерзлом грунте растут со скоростью, которая почти достигла предельной — около двух процентов, — и что уже в ближайшие десятилетия им придется рассматривать вопросы, связанные с выращиванием различных культур в природных условиях. Никаких аплодисментов после этого заявления не последовало: все были поглощены проблемами, вызванными Великой Бурей, которая, как они считали, была следствием просчетов Сакса. Как язвительно заметил один из выступающих, поверхности по-прежнему достигало всего 25 процентов солнечного света и буря не собиралась заканчиваться. Температура падала, гнев нарастал. Новоприбывшие не видели на несколько метров перед собой, и психологические проблемы, варьирующиеся от тоски до кататонии, принимали пандемический характер.