Наконец, он прибыл в Сензени-На. Он возвратился сюда, потому что Полин обнаружила, что двое рабочих в день, когда на него упал самосвал, отсутствовали на своих привычных местах работы. На следующий день после прибытия он побеседовал с ними, но те объяснили свое исчезновение из сети тем, что находились в горах за пределами города. Когда же он извинился, что отнял у них время, и направился в свою комнату, три других техника представились ему как друзья Аркадия. Джон охотно их поприветствовал, довольный тем, что все-таки приехал не зря. Затем группа из восьми человек взяла его с собой в поездку на марсоходе по каньону, параллельно тому, в котором располагался мохол. Сквозь застилающую пыль они добрались до жилого отсека, вырытого в нависающей стене каньона. Он был невидим для спутников, а тепло выпускал из рассредоточенных маленьких дымоходов, которые при взгляде из космоса были похожи на старые ветряные обогреватели Сакса.
— Мы думаем, группа Хироко живет в таких же, — сообщила Джону одна из его проводниц. Ее звали Мэриэн, у нее был длинный крючковатый нос, а глаза посажены так близко, что взгляд всегда казался очень пристальным.
— А вы знаете, где Хироко? — спросил Джон.
— Нет, но думаем, она в хаосе.
Стандартный ответ. Он спросил их о назначении жилища. Мэриэн ответила, что оно построено с помощью оборудования из Сензени-На и сейчас не использовалось, но было готово, если это потребуется.
— Потребуется для чего? — спросил Джон, когда они прохаживались по темным комнаткам этого жилища.
Мэриэн недоуменно уставилась на него.
— Революции, конечно же.
— Революции?
На обратном пути Джон говорил очень мало. Мэриэн и ее товарищи чувствовали, как он был потрясен, и им от этого тоже было не по себе. Вероятно, они заключили, что Аркадий сделал ошибку, попросив их показать ему жилище.
— Сейчас много таких готовится, — сказала Мэриэн, оправдываясь. Идею им подкинула Хироко, и Аркадий счел это полезным. Вместе со своими друзьями она начала загибать пальцы: запасы оборудования для добычи воздуха и бурения льда, скрытые в туннеле в сухом льду на одной из действующих станций на южной полярной шапке; скважина, пронзающая крупный водоносный слой под долиной Касэй; лаборатории-теплицы, рассредоточенные вокруг Ахерона, где выращивались фармакологически полезные растения; центр коммуникаций под Надиным атриумом в Андерхилле.
— И это только то, о чем знаем мы. Еще в сети выходит одна самиздатовская брошюра, но мы к ней не имеем отношения. Аркадий уверен, что существуют и другие группы, которые занимаются тем же, что и мы. Потому что, когда дойдет до дела, нам всем понадобится место, где можно будет укрыться и откуда можно будет продолжать борьбу.
Да ладно вам, — сказал Джон. — Вам нужно уяснить, что вся эта революция — всего лишь фантазия на основе Американской революции, великого рубежа, когда стойкие колонисты, которых эксплуатировали имперские власти, взбунтовались и сделали свои колонии независимым государством. Только это ложная аналогия!
— Почему вы так говорите? — не унималась Мэриэн. — В чем разница?
— Ну, во-первых, мы живем на непригодной земле. Во-вторых, у нас просто нет средств для успешной революции!
— Не соглашусь ни с тем, ни с другим. Вам стоит обсудить это с Аркадием подробнее.
— Я попробую. Как бы то ни было, мне кажется, есть лучший способ это осуществить, чем воровать оборудование, — что-то более прямое. Мы просто заявим УДМ, что должен содержать новый Договор о Марсе.
Его спутники пренебрежительно покачали головами.
— Мы можем говорить все, что хотим, — сказал марсианин, — но это не изменит того, что они делают.
— Почему нет? Думаете, они просто возьмут и проигнорируют людей, которые здесь живут? Может, у них и есть многоразовые шаттлы, но мы все равно находимся в восьмидесяти миллионах километров от них. Мы здесь, а они нет. Может, это и не Северная Америка в 17б0-х, но у нас есть ряд преимуществ: мы на большом расстоянии и можем тут распоряжаться. Здесь важно не думать, как они, не допускать тех же старых грубых ошибок!
И он приводил доводы против революций, национализма, религии, экономики — против всех земных образов мыслей, которые мог вспомнить, в своем привычном стиле смешивая все в кучу.
— Революции и на Земле никогда как следует не удавались. А здесь и вовсе выглядят устаревшими. Нам необходимо придумать новую программу, как и говорит Аркадий, чтобы она включала способы взять контроль над нашим будущим в свои руки. А если будете жить в фантазиях прошлого, то придете к тому, против чего сами боретесь! Нам нужен новый марсианский способ, новая марсианская философия, экономика, религия!
Они спросили его, какими могли быть эти марсианские понятия, и он обескураженно поднял руки.
Откуда я знаю? Раз этого еще никогда не было, об этом сложно говорить, сложно представить, потому что у нас нет каких-либо образов. Когда пытаетесь создать что-то новое, с этим всегда возникают проблемы, — поверьте, я знаю, о чем говорю. Но думаю, я могу сказать, на что это будет похоже — на первые годы здесь, когда мы были одной группой и работали все вместе. Когда мы стремились лишь к тому, чтобы создать себе условия для жизни и исследовать планету, и сообща решали, что делать дальше. Вот каково это будет.
— Но то уже прошлое, — возразила Мэриэн, и остальные согласно кивнули. — Это уже ваша фантазия прошлого. Как будто вы ведете урок по философии в гигантском золотом руднике, когда с обеих сторон надвигаются армии.
— Нет-нет, — сказал Джон. — Я говорю о методах сопротивления — методах, которые будут уместны при нынешнем положении, а не о революционных фантазиях из учебников истории!
И они продолжали спорить еще и еще, пока не оказались снова в Сензени-На и не ушли, усталые, в комнаты для рабочих на нижнем жилом этаже. Они горячо проспорили весь временной сброс и продолжили глубокой ночью, и Джона при этом переполнял восторг, потому что он видел, что они начинали задумываться, — было видно, что они прислушивались к нему. То, что он им говорил, что он о них думал, имело для них значение. Это было лучшее возвращение в аквариум Первого Человека на Марсе. И вкупе с «грифом утверждения» Аркадия это оказывало на них ощутимое влияние. Джон мог поколебать их самоуверенность, заставить мыслить, пересмотреть, изменить взгляды!
И вот в пурпурном сумраке Великой бури они шли по залам на кухню и продолжали говорить; выглядывали в окна и поглощали кофе, воодушевленно сияя, приходя в восторг от шедших дебатов. А когда, наконец, стали расходиться, чтобы хоть немного поспать, прежде чем начнется новый день, даже Мэриэн смягчилась, а остальные были погружены в глубокие размышления, наполовину убежденные в правоте Джона.
Он же возвращался в свой гостевой номер, чувствуя себя усталым, но счастливым. Хотел того Аркадий или нет, он сделал Джона одним из лидеров своего движения. Может, Богданову придется об этом и пожалеть, но пути назад уже не было. Сам же Джон уверился, что это к лучшему. Он мог стать мостом между подпольщиками и остальным народом Марса — действовать в обоих мирах, мирить их друг с другом, объединять в единую силу, более эффективную. Силу с ресурсами основной массы и энтузиазмом подпольщиков. Аркадий считал их объединение невозможным, но у Джона была власть, которой Аркадий не обладал. Поэтому он мог… нет, не забрать себе ведущую роль Аркадия, но изменить их всех.
Дверь в его гостевой номер оказалась открытой. Он ворвался внутрь переполошенный и увидел, что на стульях сидят Сэм Хьюстон и Майкл Чанг.
— Итак, — произнес Хьюстон, — где вы были?
— Да ладно вам, — сказал Джон. Он рассердился, его приподнятое настроение как рукой сняло. — Я что, вошел не в ту дверь? — Он оглянулся. — Нет, все-таки в ту. Это мой номер. — Он поднял руку и включил диктофон на наручной панели. — Что вы здесь делаете?
— Мы хотим знать, где вы были, — спокойно сказал Хьюстон. — У нас есть право входить во все двери и задавать любые вопросы. Поэтому вам лучше всего начать нам отвечать.
— Да ну, — презрительно усмехнулся Джон. — Неужели тебе не надоело играть плохого полицейского? Вы что, никогда не меняетесь ролями?
— Мы только хотим получить ответы, — мягко произнес Чанг.
— О, прошу вас, мистер хороший полицейский, — сказал Джон. — Мы все хотим получить ответы, не так ли?
Хьюстон встал: он уже терял самообладание. Джон подошел к нему и остановился, когда между ними оставался десяток сантиметров.
— Убирайтесь из моего номера, — сказал он. — Убирайтесь сейчас же, не то я вышвырну вас, и потом мы посмотрим, у кого из нас есть право находиться здесь, а у кого нет.
Хьюстон лишь молча смотрел на него, а потом Джон без предупреждения с силой ткнул его в грудь. Хьюстон свалился обратно на стул и хотел было броситься на Джона, но Чанг встал между ними.
— Погоди, Сэм, погоди секунду, — он остановил Хьюстона.
Джон в это время кричал:
— Убирайтесь из моего номера! — Он повторял это снова и снова, со всей мощью своих легких, ударяясь о спину Чанга и свирепо глядя через его плечо на красное лицо Хьюстона. Джон едва не рассмеялся, увидев гнев Сэма; успех, который он произвел своим толчком, вернул ему хорошее настроение. Он прошагал к двери, крича, чтобы Хьюстон не заметил ухмылки на его лице: — Вон! Вон! Вон!
Чанг вывел своего разгневанного коллегу в коридор, и Джон пошел за ними. Они оказались там втроем — Чанг предусмотрительно встал между напарником и Джоном. Он был крупнее любого из них и теперь тревожно смотрел на Джона.
— Итак, что вам нужно? — невинно спросил Джон.
— Мы хотим знать, где вы были, — терпеливо спросил Чанг. — У нас есть основания подозревать, что ваше так называемое расследование случаев саботажа являлось для вас удобным прикрытием.
— Я подозреваю то же самое относительно вас, — сказал Джон.
Чанг проигнорировал его.
— Видите ли, эти случаи продолжают происходить после ваших посещений…