— Мы просто шутим над тобой, — сказала она. — Мы, женщины, слышали о том, что ты сказал мужчинам, и любим тебя за это. У тебя могло бы быть столько же жен, сколько у турецкого султана. Потому что в том, что ты сказал, есть правда, много правды. — Она с серьезным видом кивнула и указала пальцем на Зейка, который так же, сбросив ухмылку, серьезно смотрел на него. Назик продолжила: — Но многое зависит от самих людей, согласен? Мужчины нашего каравана — хорошие мужчины, разумные. А женщины даже разумнее, и мы отняли у них всю власть. — Зейк резко поднял брови, а Назик рассмеялась. — Ну ладно, на самом деле только свою половину. Серьезно.
— Но где вы все в таком случае? — спросил Фрэнк. — Я имею в виду, где женщины каравана проводят целые дни? Чем вы занимаетесь?
— Мы работаем, — просто ответила Назик. — Осмотрись и увидишь нас.
— Вы прямо все-все делаете?
— О да. Хотя, может, ты и не сможешь увидеть многое. Есть, например, обычаи, традиции. Мы, как отшельницы, живем в уединении, у нас есть свой собственный мир — может, это и не очень хорошо. Мы, бедуины, склонны собираться общими группами мужчин и женщин. У нас есть свои традиции, видишь ли, и они продолжают соблюдаться. Но многое и меняется, причем быстро. Это новый этап мусульманского уклада. Мы творим… — Она задумалась, пытаясь подобрать слово.
— Утопию, — подсказал Зейк. — Мусульманскую утопию.
Она сомнительно покачала пальцем.
— Историю, — сказала она. — Хадж к утопии.
Зейк с довольным видом рассмеялся.
— Но хадж — это предназначение, — возразил он. — Этому учат все муллы. Так что, мы уже его достигли?
Они с женой улыбнулись друг другу, многозначительно, обмениваясь информацией, — улыбкой, которую на один миг разделили и с Фрэнком. А затем их беседа продолжилась в другом направлении.
В практическом смысле Аль-Кахира был ожившей панарабской мечтой, так как все арабские страны выделили для маджари и деньги, и людей. Арабские народы на Марсе полностью смешивались, но в караванах все же существовало некоторое разделение. И тем не менее они смешивались — независимо от того, из какой страны происходили: богатой нефтью или бедной. Здесь, среди чужеземцев, все они были родственниками. Сирийцы и иракцы, египтяне и саудиты, жители стран Арабского залива и палестинцы, ливийцы и бедуины. Здесь все были родственниками.
Фрэнк уже чувствовал себя лучше. Он снова стал хорошо спать, каждый день освежаясь за период временного сброса, маленького зазора в циркодианном ритме, дававшего отдых всему телу. Жизнь в караване протекала в каком-то своем темпе, будто каждый миг растягивался, и ему постоянно казалось, что у него оставалось лишнее время и что спешить не было причин.
А времена года тем временем шли одно за другим. Солнце каждую ночь садилось почти в одном и том же месте, смещаясь крайне медленно. Теперь они полностью перешли на марсианский календарь и отмечали Новый год только при LS = 0°, когда начиналась северная весна. Сейчас наступал 16-й марсианский год.
Одно время года сменялось другим, каждое длилось по шесть месяцев, только теперь они проходили без старого ощущения своей смертности — они словно жили вечно, в бесконечном круговороте работы и отдыха, в непрерывном цикле молитв на далекую Мекку, в непрекращающихся странствиях. В вечном холоде. Проснувшись однажды утром, они увидели, что ночью выпал снег и все вокруг стало ярко-белым. Снег состоял в основном из водного льда. В тот день весь караван сходил с ума: все до единого, и мужчины, и женщины высыпали в прогулочниках наружу, обезумевшие от представшего зрелища, топтались, лепили снежки, которые оказывались рыхлыми и распадались, и даже пытались лепить снеговиков, которые также не держали форму. Снег был слишком холодным.
Зейк не мог унять смех, глядя на эти попытки.
— Вот это альбедо! — восклицал он. — Удивительно, как все, что бы Сакс ни сделал, играет против него. Реакции стремятся к гомеостазу, не заметил? Интересно, может, Саксу стоило сначала сделать какие-нибудь холодные штуки, чтобы вся атмосфера примерзла к поверхности? Какой толщины она стала бы — сантиметр? А потом бы выставить уборочные машины от полюса до полюса и пустить их по всем широтам, чтобы перерабатывали диоксид углерода в подходящий воздух и удобрения. А, как тебе такое?
Фрэнк покачал головой.
— Наверняка Сакс думал об этом, но предпочел так не делать по какой-то неизвестной нам причине.
— Несомненно.
Снег испарился, опять осталась лишь красная земля, они двинулись дальше. Изредка проезжали ядерные реакторы, будто замки, возвышавшиеся на вершине уступа, — не только «Риковеры», но и гигантские бридеры «Вестингхаус», с морозным пушком, напоминавшим грозовые тучи. По «Мангалавиду» показывали передачи о возможной растопке Великой Северной равнины.
Миновали каньон за каньоном. Они знали местность так, как не знала даже Энн: ее каждая часть Марса интересовала в равной степени, у нее не могло быть специальных знаний, относящихся лишь к одному региону, — а они читали свой путь, будто рассказ, следуя по подсказкам среди красных скал, чтобы находить участки черноватых сульфидов или хрупкие залежи ртути. Они не столько изучали эту землю, сколько любили ее — и желали кое-что от нее получить. Энн, напротив, не хотела от нее ничего, кроме ответов на вопросы. Желания бывали такими разными.
Проходили дни, а с ними и времена года. Когда они встречали другие арабские караваны, то отмечали это целыми ночами, с музыкой и танцами, кофе, кальянами и беседами, накрывая шатрами восьмиугольники подключенных марсоходов. Музыку они никогда не записывали, но исполняли с большим мастерством на флейтах и электрогитарах и пели четвертьтонами и завываниями, казавшимися Фрэнку странными, — долгое время он даже не мог понять, умели ли они петь или нет. Трапезничали по несколько часов, а потом болтали до рассвета и, наконец, выходили смотреть, как разгорается заря.
Но когда они встречались с группами других национальностей, то, естественно, держали себя более замкнуто. Однажды они проезжали новую горнодобывающую станцию «Амекс», населенную преимущественно американцами. Она находилась в борозде Тантал близ патеры Альба, где возвышалась на одном из редких пластов мафической породы, богатой платиноидами. Сам по себе рудник располагался на продолговатом плоском дне узкой расщелины, но в ней работали в основном машины, а группа жила в роскошном шатре на краю, откуда открывался вид на расщелину. Арабы встали в круг возле их шатра, нанесли им короткий осторожный визит и ушли ночевать обратно в свои насекомоподобные марсоходы. Американцы даже не могли о них ничего узнать.
Но Фрэнк той ночью вернулся в американский шатер в одиночку. Там жили ребята из Флориды, и их голоса пробудили в нем воспоминания; Фрэнк не обращал внимания на мелкие душевные взрывы и сыпал вопросами, вглядываясь в лица негров, латиноамериканцев, южан, которые отвечали ему. Он понял, что группа старалась воссоздать общество ранней формы, прямо как арабы, — они работали на пробуренной наугад скважине, перенося тяжелые условия и подолгу ожидая крупных получек, приберегая все, чтобы потом вернуться в цивилизацию. Это стоило того, даже если Марс был невыносим, — а он таким и был. «Я имею в виду, даже на льду можно выйти и прогуляться, но здесь — хрен вам».
Им было безразлично, кем был Фрэнк Он сидел в их кругу, когда они рассказывали друг другу истории, которые поражали его, несмотря на то что казались очень знакомыми.
— Нас было двадцать два человека, мы проводили изыскания с маленьким мобильным жилищем, где не было делений на комнаты, и однажды ночью мы устроили вечеринку, разделись догола, и все бабы образовали круг, головами посередине, а парни обхаживали их по кругу. Парней было двенадцать, а девчонок — десять, поэтому два парня не участвовали и подгоняли всех, чтобы круг двигался поскорее, и мы прошли весь круг за временной сброс. Мы хотели кончить одновременно, вместе с концом сброса, и получилось довольно точно. Когда сразу несколько пар приступали к делу, это становилось похожим на водоворот, который сразу затягивал всех остальных. Было так классно!
А потом, когда иссяк смех и стихли крики неверия:
— Мы убивали и замораживали свиней в Ацидалии, и это было как пустить стрелу им в головы, поэтому мы подумали, почему бы не убить и заморозить их всех одновременно и посмотреть, что будет. И вот мы их собрали и начали делать ставки, какая свинка продержится дольше. Затем открыли внешний шлюз, а те свиньи выскочили наружу и бац! — все попадали не дальше чем в полсотне ярдов от двери, только одна мелкая свинюка прошла почти двести и замерзла, стоя на ногах! Благодаря ей я выиграл тысячу долларов.
Фрэнк смеялся над их байками. Он снова оказался в Америке. Он спрашивал их, чем еще они занимались на Марсе. Одни строили ядерные реакторы на вершине горы Павлина, куда должен был примыкать космический лифт. Другие работали на водопроводе, что тянулся по восточному краю купола Фарсида из Лабиринта Ночи к горе Павлина. «Праксис», основной транснациональный синдикат, занимавшийся строительством лифта, имел множество интересов в районе его нижнего конца, как они его называли.
Я работал на «Вестингхаусе» на вершине водоносного слоя Комптон под Лабиринтом, где воды предположительно было, как в Средиземном море, и реактор работал на то, чтобы давать энергию для кучки увлажнителей. Двести чертовых мегаватт — и это были такие же увлажнители, как те, что стояли у меня в комнате, когда я был маленьким, только этим требовалось по пятьдесят киловатт каждому! Гигантские рокуэллские чудовища с одномолекулярными испарителями и турбореактивными двигателями, выпускающие туман тысячеметровыми кусками. Невероятно, мать их! Каждый день они добавляли в воздух миллион литров «аш» и «о»!
Третьи строили новый шатровый городок в канале Эхо, прямо под Оверлуком.
— Они пробили там водоносный слой и устроили по всему городу фонтаны, фонтанирующие статуи, водопады, каналы, ставки, бассейны — все что хочешь, такая себе маленькая Венеция. И все это хорошо сохраняло тепло.