Во время банкета вождь сидел между иностранцами. Напротив, как всегда, расположился Вячеслав Молотов. Дальше разместились Клим Ворошилов и Анастас Микоян. Переговоры с Бивербруком и Гарриманом об англо-американской помощи вел Микоян. Гости запивали винами, водкой, шампанским и армянским коньяком холодные закуски, икру, суп, рыбу, молочных поросят, кур и дичь, затем подали мороженое и торты с пирожными. Прежде чем Молотов взял бразды правления банкетом, Сталин произнес тост за победу. Всего в тот вечер прозвучало тридцать два тоста. Если вождю тост нравился, он хлопал в ладоши, после чего пил. Как писал в мемуарах Бивербрук, Сталин пил ликер из маленького бокала и ел с аппетитом. Икру Иосиф Виссаринович употреблял прямо с ножа, не намазывая на хлеб с маслом.
У Сталина и Бивербрука оказалась общая черта – страсть к розыгрышам. Они много шутили за столом. Британский министр знал об увлечении Калинина балеринами. Он показал на Михаила Ивановича и спросил, есть ли у старика любовница.
– Он слишком стар для этого! – Сталин рассмеялся. – А у вас есть любовница?
После банкета Сталин пригласил гостей посмотреть кино. Заложив руки за спину, он повел всех в кинотеатр. В тот вечер Иосиф Виссарионович с удовольствием посмотрел две картины. Он потягивал шампанское и громко смеялся. В половине второго ночи генсек, ведущий ночной образ жизни, предложил посмотреть третий фильм, но Бивербрук слишком устал и отказался.
Когда американцы и англичане покидали Кремль, немцы двигались к Москве.
3 октября Гудериан взял Орел. Город располагался в двухстах километрах за линией фронта, какой она была изображена на картах советского Генштаба. Немецкие танки разгромили два фронта: Брянский, которым командовал Еременко, и Резервный под командованием Буденного. В плен сдались 665 тысяч русских солдат и офицеров. На следующий день Сталин вновь потерял связь с разбитым Западным фронтом, которым сейчас командовал Конев. В оборонительных рубежах перед Москвой образовалась брешь шириной в двадцать километров. Рано утром 5 октября Сбытов, командующий противовоздушной обороной Москвы, сообщил в Кремль ошеломительную новость. В каких-то ста километрах от центра столицы была замечена длинная колонна немецких танков. Они двигались по Ухновскому шоссе к советской столице.
Сначала этому сообщению не поверили. Но вскоре информацию о танках с крестами подтвердил и второй самолет-разведчик.
– Действуйте решительно и энергично. Мобилизуйте все возможные резервы и остановите врага, – сказал Сталин московскому комиссару Телегину.
Одновременно с этим сталинская свита попыталась скрыть информацию о прорыве немцев.
– Послушайте, вы что, относитесь ко всей ерунде, которую слышите, как к правде? Очевидно, вы получаете информацию от паникеров и провокаторов! – сказал Берия Телегину.
Через считаные минуты после этого разговора в кабинет Телегина вбежал полковник Сбытов. Он был бледен и дрожал от страха. Начальник Особого отдела Виктор Абакумов собирался арестовать Сбытова и его летчиков за трусость и распространение паники. Берия с Абакумовым успокоились лишь после того, как информацию о немецких танках, двигающихся к Москве, и разгроме трех фронтов подтвердил третий самолет.
Сталин срочно позвонил Жукову в Ленинград.
– У меня к вам только один вопрос: не можете ли сесть в самолет и прилететь в Москву?
– Прошу разрешения вылететь рано утром 6 октября.
– Хорошо, – согласился вождь. – Завтра днем ждем вас в Москве.
– Завтра обязательно буду.
– Доброго пути! – попрощался Сталин и послал Ворошилова на фронт.
Маршал должен был найти разбитые войска, разобраться с положением на месте и решить, какие следует предпринять меры.
Генерал Жуков прилетел в Москву 7 октября, когда уже начало смеркаться. Власик встретил его на аэродроме и привез прямо на кремлевскую квартиру Сталина. Вождь, который в то время болел гриппом, разговаривал с Берией. Жуков, о приезде которого Сталину, очевидно, не успели доложить, вошел в квартиру и услышал, как вождь попросил Лаврентия Павловича при помощи органов прозондировать почву для заключения сепаратного мира с Германией. На такой шаг, считал генерал, Верховного толкала критическая ситуация на фронте. Сталин прощупывал намерения и решимость немцев, но время для этого выбрал явно неудачное. Трудно было, наверное, найти другой такой же неподходящий момент для заключения мира, как начало октября 1941 года. Естественно, Гитлер считал, что Москва со дня на день будет взята, и ни о каких переговорах не хотел и слышать.
Едва поздоровавшись, Сталин приказал Жукову лететь к Коневу и Буденному. Как всегда, он пытался найти козла отпущения и спрашивал себя, не является ли Конев предателем. Георгий Жуков немедленно окунулся в круговорот стремительных событий под Москвой. Он нашел расстроенных и утомленных командиров Западного фронта, Конева и его комиссара Булганина, в грязной комнатушке, едва освещенной несколькими стеариновыми свечами. Булганин только что разговаривал по телефону со Сталиным, но ничего не мог ему сказать, потому что в штабе фронта не знали о положении на передовой.
В 2.30 ночи 8 октября Жуков позвонил Сталину. Верховный все еще болел.
– Главная опасность сейчас заключается в том, что дороги на Москву практически не защищены, – сказал Жуков.
– А как же резервы? – спросил Сталин.
– Полностью окружены.
– Что вы намерены делать?
– Выезжаю сейчас же к Буденному.
– А вы знаете, где штаб Буденного?
– Нет, – ответил генерал. – Буду искать где-то в районе Малоярославца.
Сталин бросил в этот котел Маленкова и Молотова. Он приказал им взять ситуацию под контроль. Одновременно Верховный хотел переложить на них ответственность за положение под Москвой.
Суматоха на передовой была настолько сильной, что Жуков долго не мог найти Семена Буденного. Малоярославец, городок под Москвой, казался покинутым. На улицах не было ни одной живой души. В центре Жуков увидел джип, в котором спал шофер. Это был водитель Семена Буденного. Усатый маршал разместил свой штаб в местном райисполкоме. Два старых кавалериста тепло обнялись. Буденный спас Георгия Жукова от ареста и неминуемой смерти во время Большого террора. Сейчас он был очень растерян и едва держался на ногах от усталости.
На следующее утро Сталин приказал Жукову вернуться к Коневу, штаб которого располагался севернее Можайска, и принять командование Западным фронтом.
В штабе Конева Георгий Жуков нашел Молотова, Маленкова, Ворошилова и Булганина. Они были заняты поисками козла отпущения. Между Коневым и Ворошиловым, желавшим выяснить, кто отдал приказ отступать, произошла горячая перебранка. Жизнь генерала Конева висела на волоске. Климент Ефремович обвинил его в предательстве. Маршала поддержал Николай Булганин, блондин с козлиной бородкой. До войны этот бывший чекист был главой Москвы и директором Государственного банка. Булганин строил из себя аристократа и, как многие партийные боссы, был бабником. В молодости Булганин работал в московской канализации, поэтому Лаврентий Берия прозвал его Сантехником. Николай Булганин был очень честолюбив: он упорно карабкался по служебной лестнице, расталкивая локтями конкурентов. Желая спасти собственную жизнь, сейчас он требовал расстрела Конева.
Сталин приказал по телефону арестовать Конева, но Жуков убедил его в том, что Конев нужен ему как заместитель.
– Если Москва падет, падут и обе ваши головы, – угрожал Верховный. – Срочно наведите порядок на Западном фронте и начинайте действовать!
Через два дня в штаб Западного фронта позвонил Молотов. Он пригрозил расстрелять Жукова, если тот не прекратит отступать. Жуков дерзко ответил: если товарищу Молотову нечем заняться, пусть сам попробует остановить отступление. Наркоминдел бросил трубку.
Георгий Жуков навел порядок в войсках и организовал упорное сопротивление несмотря на то, что у него имелось всего 90 тысяч человек. Таких войск было явно недостаточно для обороны Москвы. Он пытался выиграть время при помощи суровых мер.
18 октября на севере пал Калинин, на юге немцы взяли Калугу. Немецкие танки вышли на поле битвы при Бородине. Погода не благоприятствовала Гудериану. Выпал снег. Вскоре он растаял, превратив все вокруг в непроходимое болото. Немцы были вынуждены остановиться. Обе стороны яростно сражались за каждую деревню, танк против танка, как два гиганта, обменивающихся ударами в море грязи.
«Вы можете удержать Москву?»
Сталин контролировал все, что происходило на фронтах. Данные о численности войск, номера армий и дивизий, прочую информацию он записывал в маленький кожаный блокнот.
Еще 3 августа Верховный главнокомандующий приказал приступить к созданию специального танкового резерва для обороны Москвы в обстановке строжайшей тайны. Он подчеркнул, что эти танки ни при каких обстоятельствах нельзя никому отдавать.
Всех, кто в те дни приходил в кабинет Сталина и был свидетелем его разговоров с Жуковым, удивлял тон, каким генерал разговаривал с вождем, – резким командным голосом, как будто Жуков старше по званию. Поражало, что Сталин принимал это как должное.
Иосиф Виссарионович никак не мог отказаться от своего основного способа решения проблем. Он все сильнее закручивал гайки и усиливал репрессии. Возможно, в эти октябрьские дни вождь пометил отрывок в книге д’Абернона, в котором автор утверждал, что немцы боятся своих офицеров сильнее, чем врага.
Сначала Верховный приказал проводить тактику выжженной земли и уничтожать все на полосе от 40 до 60 километров от линии фронта. Врагу не должно ничего достаться.
Берия, Мехлис, восходящая звезда НКВД, начальник Особого отдела Абакумов, докладывали каждую неделю об арестах и расстрелах солдат и офицеров Красной армии. Во время сражения за Москву, к примеру, Лаврентий Павлович Берия сообщил Мехлису, что с начала войны в тылу задержаны 638 112 человек, 82 865 из них арестованы. Абакумов рапортовал Сталину, что только за неделю Особый отдел арестовал 1189 и расстрелял 505 дезертиров.