Беженцев нет только из Америки, хотя я не удивлюсь, если придет и такой день.
Сано оказался пророком. Если Хьюза изгнание миновало, то Лоузи, в отличие от Оттвальта и Сано, только мечтавшему «участвовать в том, что происходит в мире», эмиграция предстояла.
Когда Лоузи пришла пора возвращаться, он сделал нестандартный даже по тем временам шаг.
Если коротко, то я был по горло сыт жизнью, которую вел в Штатах. Я хотел, чтобы у меня была цель. Меня принял член Политбюро, которому я сказал: «Я хочу остаться в СССР». – «Почему?» Я ответил: «Потому что в мире происходит столько всего, в чем бы я хотел участвовать, потому что с меня хватит моего образа жизни, потому что я мечтаю о подлинных человеческих отношениях и о том, чтобы плотничать в лесах Карелии». Он ответил: «Да будьте же посерьезнее. Вы молоды, гораздо моложе своего возраста, хотя уже многое совершили. Если вы хотите участвовать в том, что происходит в мире, ваше место не в России, а в Штатах. Возвращайтесь и посмотрите, чем стоит заняться там». Этого человека звали Куусинен, и он реально проветрил мне голову, помог разделаться с идеалистическим безумием.
«Леса Карелии» – не образ, не метафора. В Карелию в 1932–1934 годах переехали 6 500 американских и канадских финнов (их первые коммуны возникли еще в 1922-м на Белом море и на Дону). Лоузи в национальную коммуну никто бы не взял. А если бы и взяли, то плотничать вряд ли пришлось: нашлось бы дело по специальности. Первый Карельский национальный театр (1932) был едва не наполовину укомплектован именно американцами. Его первый директор Кууно Севандер – заметная фигура этнического агитпропа в США: он руководил рабочим театром и хором, записал на студии Columbia шесть пластинок финских народных песен. Если Лоузи не был с ним знаком лично, то общих знакомых у них хватало.
На рассказе о беседе с Куусиненом лежит тень двусмысленности, недоговоренности. Лучше бы Лоузи о ней вообще не упоминал: если он хотел затушевать ее смысл, то добился противоположного эффекта.
Как вообще Лоузи оказался в кабинете Отто Куусинена, одного из самых влиятельных теневых политиков мира? Если речь шла о том, чтобы просто «валить лес в Карелии», то у Куусинена хватало других забот, кроме как лечить от фрустрации маленького янки: хватило бы с него и дежурного секретаря. Экс-уполномоченный по делам просвещения в советском правительстве Финляндии (1918) хотя и не был членом Политбюро, входил (1922–1939) в президиум исполкома Коминтерна, где отвечал за балтийский сектор.
По моей версии, протекцию Лоузи составила Айно Куусинен, жена Отто, разведчик-нелегал. В 1931–1933 годах она работала – по линии Коминтерна – в Нью-Йорке, агитируя местных финнов переселяться в СССР. Не познакомилась ли она с Лоузи через того же Севандера? Не завербовала ли? В любом случае, ее муж мог помочь Лоузи только одним: доверить нелегальную работу. Иной работы балтийский сектор, отвечавший за страны с антикоммунистическими диктатурами (Польша, Прибалтика, Финляндия), не вел.
Возможно, что и помог, и доверил.
По недостоверным свидетельствам, Лоузи работал курьером Джея Петерса (он же – Александр Стивенс), руководителя отдела национальных меньшинств в руководстве компартии США. Поджигатели, а потом историки холодной войны выставили Петерса в таком роковом свете – архитектор нелегального аппарата компартии, одна из ключевых фигур советской разведсети, – что (хотя бы из нелюбви к бульварной беллетристике) в этом хочется усомниться. В КРАД его 3 августа 1948-го назвал шпионом Уайтейкер Чемберс, ренегат и доносчик, заметный писатель, якобы раскаявшийся советский агент и несомненный безумец. Петерс отказался давать показания, сославшись на Пятую поправку, а в мае 1949-го навсегда покинул США, где прожил четверть века, и вернулся в родную Венгрию. Уже в 1970-х его навещал там Лоузи, в чем вообще-то нет ничего криминального. Петерс уже в силу своей партийной должности не мог не сотрудничать с левым театром. Ведь вырос этот театр в значительной степени из национального агитпропа – немецкой, еврейской, венгерской, финской версий «Синей блузы».
Демонической репутацией Петерс обязан вышедшему из-под его пера «Учебнику коммуниста-организатора» (1935). Следователи КРАД обожали зачитывать оттуда пассаж о двух формах партийной работы: легальной и нелегальной. А еще о том, что интересы рабочего класса и компартии для партийцев превыше всего на свете.
Являясь лидером и организатором пролетариата, компартия США ведет рабочий класс на борьбу за революционное свержение капитализма; за установление диктатуры пролетариата; за провозглашение Социалистической Советской Республики Соединенных Штатов; за полное уничтожение классов; за построение социализма – первой стадии бесклассового коммунистического общества. ‹…›
Коммунистическая партия сплачивает массы против империалистической войны и фашизма на защиту Советского Союза. Советский Союз – единственная родина трудящихся всего мира. Это важнейший фактор освобождения всех трудящихся всех стран. Следовательно, трудящиеся всего мира обязаны помогать Советскому Союзу в построении социализма и защищать его всеми силами от атак капиталистических держав.
Петерс, возможно, и был демоном – но не писателем.
Велико искушение связать с Куусиненом интересную дружбу, случившуюся с Лоузи. По пути домой, в Хельсинки, он познакомился с Хеллой Вуолийоки. С ней он, в свою очередь, сведет Брехта, а тот благодаря связям писательницы получит в 1940-м финскую визу, когда Данию, где Брехт жил в эмиграции, оккупируют нацисты. Вместе Брехт и Вуолийоки сочинят пьесу «Господин Пунтила и слуга его Матти».
Оказавшись в Хельсинки, Фрэнсис Уильямс тоже подружится с Вуолийоки, та сведет ее с начинающим режиссером Ингмаром Бергманом, который пригласит Уильямс в свой театр.
Почему бы не подружиться с ней Лоузи? 49-летняя Вуолийоки – живой классик, автор знаменитого цикла романов о поместье Нискавуори. Она космополитка, она левая, держит литературно-политический салон, на короткой ноге с политической элитой Финляндии, Швеции, Великобритании. Экстравагантная барыня, глотающая ради похудания динамит, была подругой Джона Рида в его самые героические и драматические дни 1917–1920 годов, когда он пробирался через Финляндию в Петроград и обратно, гнил в финской тюрьме. Это в ее доме Рид набросал план «Десяти дней, которые потрясли мир». Естественно, что хотя бы только из-за Рида Лоузи мечтал с ней познакомиться. Она же не могла не интересоваться новостями нью-йоркского театра, слава о котором шла по миру.
Но есть одно любопытное обстоятельство.
В бытность в Финляндии мы с мужем подружились с мадам Вуолийоки. Узнав, что мы в Швеции, она в 1942 году приехала в Стокгольм. Ей понадобилось лечить больную печень, и она устроилась в местную больницу Красного Креста. ‹…› Я приехала в больницу с цветами и фруктами, прихватив в сумочке два тоненьких блокнота, на которых можно было писать заостренными палочками. Блокноты были с «секретом». К верхнему краю гладкой деревянной дощечки была прикреплена прозрачная пленка, и на ней четко проступали оттиснутые черные буквы. Но стоило приподнять прозрачный листок, как все написанное исчезало.
Один блокнот я передала мадам Вуолийоки и написала на нем палочкой: «Нас здесь могут подслушивать. Будем переписываться». ‹…› Уже который час мы общались молча. В своем блокноте Хэлла Эрнестовна подробно описала (все той же волшебной палочкой) положение в Финляндии, взрыв антисоветской кампании, охватившей страну. «Кто же возглавит оппозицию? Кто стоит за нею?» – спрашиваю я кончиком палочки в своем блокноте. ‹…› «Паасикиви. ‹…› Ну, и без меня дело, конечно, не обходится». ‹…› В то свидание я передала мадам Вуолийоки книгу шведского классика Стриндберга «Виттенбергский соловей» и написала, что по этой книге мы будем переписываться тайнописью.
Это воспоминания полковника Зои Рыбкиной (Воскресенской): в 1942-м она – заслуженный работник НКВД (1940), близкий соратник генерала Судоплатова – работала в Стокгольме под прикрытием должности пресс-секретаря посольства. Ценнейший агент влияния Вуолийоки с 1920-х проходила в материалах внешней разведки под кодовым именем «Поэт».
В марте 1942-го она укроет в своем имении советскую радистку-парашютистку Кертту Нуортеву. В сентябре Нуортева, благополучно легализовавшаяся в Хельсинки и поступившая на курсы косметологов, ухитрится сдать в прачечную вместе с бельем миниатюрную рацию. В тюрьме ей промоют мозги: она не только опубликует два антисоветских сочинения, но и выдаст всех, кого знала, включая Вуолийоки.
Тридцатилетняя Нуортева – тоже американка. Дочь видного социал-демократа Сантери (Александра) Нуортева, председателя ЦИК Карельской АССР (1924–1928), родилась в США. В СССР выучилась на журналиста, но с 1934-го работала в разведотделе Ленинградского военного округа, в 1937–1940 годах сидела в тюрьме. Переехав в Казахстан вслед за сосланным мужем, журналистом Львом Варшавским, она работала художником в кукольном театре, когда ее вновь призвали на «тайный фронт».
Вуолийоки приговорят к смертной казни, заменят ее на пожизненное заключение, но под мощным международным давлением выпустят в Швецию. В 1944-м не кто иной, как она, будет посредником в организации переговоров о выходе Финляндии из войны между своей давней подругой Александрой Коллонтай и финским министром финансов Вяйнё Таннером. Сразу после заключения перемирия Нуортеву передадут советской стороне: за измену родине она отсидит еще десять лет. А в ноябре 1945-го, судя по запискам Судоплатова, изданным после его смерти, Вуолийоки сведет в Копенгагене чекиста-физика Якова Терлецкого с учеными, обеспокоенными монополией США на ядерное оружие – великим Нильсом Бором и Лизой Мейтнер. Пикантно, что к этой встрече, кажется, приложит руку еще один живой классик – датчанин Мартин Андерсен-Нексё («Пелле-завоеватель»).
Лоузи с равным успехом мог и самостоятельно познакомиться с Вуолийоки, и получить ее адрес от Куусинена. Мог вести с ней разговоры об искусстве и революции, а мог и что-то передать. Но даже если он был курьером, это не дает оснований называть его, и даже Вуолийо