Априорное представление о том, что он не мог умереть иначе как от руки политических врагов, отвлекло всех, кто расследовал его гибель, от самой простой версии — криминальной. Денег, в отличие от документов, на трупе Мюнценберга не оказалось. По дорогам Франции бродило слишком много лихих людей: из лагерей разбежались не только «политики», но и честные уголовники. Почти не говоривший по-французски бродяга в приличном костюме и при деньгах — идеальная добыча для душегубов, на которых матерый подпольщик мог наткнуться по прихоти судьбы.
Да даже и без душегубов все могло обойтись. Крестьяне — прагматичный народ. Зная о наличии у боша денег, они могли здраво рассудить, что в хозяйстве две тысячи франков пригодятся, а этот парень — к гадалке не ходи — уже мертвец, пусть и в недолгой увольнительной.
Хронический неудачник порой выбирается из переделки, роковой для удачливых конспираторов. В 1941-м немецкая община Голливуда пополнилась оригинальным беглецом — Юнгхансом, режиссером так и не снятого фильма о борьбе за Негритянскую Советскую Республику. За девять лет, минувших после московского конфуза, он прожил — иначе не скажешь — пару нелепых жизней. Порвав с Коминтерном и русской женой, Юнгханс в 1933-м уехал, а потом, в 1935-м, вернулся в Германию.
Даровитому пропагандисту сошел с рук Коминтерн. Никогда он не снимал так много, как в рейхе. «Молодость мира» (1936) — о зимней Олимпиаде в Гармиш-Партенкирхене — получила в Венеции приз за лучший документальный фильм. Лени Рифеншталь включила его в «команду мечты», снимавшую «Олимпию». «Бич мира» (1936) — прототип всей франкистской пропаганды: рейх отрядил в помощь мятежникам не только летчиков, но и режиссеров. «Великая эпоха» (1938) и «Час решений» (1939) — гимны фюреру.
Но не притягивать неприятности Юнгханс не мог. Кинофюреров он раздражал манией претворять любой сюжет в «симфоническую поэму» а-ля авангард 1920-х годов и когнитивным диссонансом с трудовой дисциплиной. В «Молодости мира» Геббельс усмотрел дефицит героического начала: Юнгханс упорствовал в желании показать как достижения, так и неудачи немецких спортсменов. Что случилось с «Бичом мира», непонятно: кажется, он вышел перемонтированный и переименованный в «Борьбу в Испании» (1939) без указания автора. Второй полнометражный игровой фильм Юнгханса «Старое сердце отправляется в путешествие» (1938) пролежал на полке до 1974 года. Его имени нет в титрах «Часа решений», но уже по объективным причинам: в апреле 1939-го Юнгханс бежал во Францию по поддельным документам.
В Париже он воссоединился — после восьми лет разрыва — с Соней Слоним. Натурализовавшись во Франции, она работала в кино и — заодно — на контрразведку, по приказу которой якобы и сблизилась со своим бывшим. Столь богатая и мутная биография, как у Юнгханса, обрекает человека на повышенный интерес спецслужб. Работал ли он, как уверял, на французскую пропаганду, непонятно, но лагеря его минули.
Париж они с Соней покинули за пару часов до его падения 14 июня 1940 года. Путь в Америку лежал через Касабланку. Карл отплыл первым: немцы потребовали у Виши его выдачи. О прибытии нациста в Нью-Йорк «стукнула» властям Антидиффамационная лига: чуть ли не половину 1941 года Юнгханс просидел на острове Эллис. Приказ о депортации, равнозначный смертному приговору, был уже подписан, когда Соня нашла уважаемого беженца-профессора, поручившегося за Юнгханса. Наконец он добрался до Голливуда, где Соня уже работала с Офюльсом и откуда высылал ему в Нью-Йорк деньги Дитерле, пообещавший найти Карлу работу. Но 9 декабря его уже не интернировали, а арестовали за шпионаж. Соня — ФБР и ее считало немецким агентом — уехала в Нью-Йорк.
Юнгхансу все это порядком надоело: он купил свободу, выложив ФБР информацию, от которой зависела судьба Америки: тайну нацистской метеостанции в Арктике и гестаповское ноу-хау в области подготовки нелегалов. Фанатичным нацистам делали обрезание, бросали на время в концлагерь, истязали, формируя имидж антифашистов, учили бить чечетку и жонглировать, и засылали в США под видом беженцев-актеров.
Судя по этой новелле, Юнгханс — сценарист с фантазией, но Голливуд его так и не принял. Он садовничал у Брехта и других эмигрантов, то ли великодушных, то ли изощренно унижавших двурушника. Впрочем, переметная сума Юнгханс и последовательный марксист Брехт были не в том положении, чтобы играть в отношения власти и подчинения. Оба они как подданные враждебного государства были «арестантами в увольнительной». В восемь вечера для них начинался комендантский час, а самовольно удаляться более чем на пять миль от дома права они не имели.
Не припомню и глотка свежего воздуха за все эти месяцы. ‹…› Словно я сижу на километровой глубине, немытый, небритый, ожидая вестей об исходе битвы за Смоленск. — Брехт.
Лишь на рубеже 1940-х и 1950-х Юнгханс снял на свои средства две короткометражки о Долине монументов. Хэппи-энд заставлял себя ждать, но состоялся. В начале 1960-х годов о Юнгхансе вспомнили: остававшиеся ему десять лет он переезжал с фестиваля на фестиваль, пожиная заслуженные награды «за вклад».
Глава 19«Кто расследует того, кто расследует того, кто расследует его?» — Культ личности Рузвельта. — Агент Жулик. — Красный стриптиз
Даже в годы пакта был повод, способный хотя бы на вечер объединить коммунистов и либералов.
21 февраля 1940 года две с половиной тысячи человек, забыв и о Молотове, и о Риббентропе, митинговали в Лос-Анджелеcской филармонии против расследования «коммунистической деятельности в киноколонии».
26 мая 1938 года Палата представителей проголосовала 191 голосом против 41 за создание КРАД во главе с техасским демократом Мартином Дайсом. «Амбициозный и самоуверенный гигант» был самым молодым в истории конгрессменом, занявшим свое кресло в тридцатилетнем возрасте (1931).
Не думаю, что встречал в жизни более циничного человека, чем этот тощий техасец с болезненно серым лицом. Он был ведущим членом «Клуба демагогов», состоявшего из таких же, как он, молодых конгрессменов, которые торжественно поклялись голосовать за любой билль, о чем бы ни шла речь. Видели бы вы Дайса, стоящего в дальнем конце Палаты, в окружении двух-трех близких членов клуба с добродушной усмешкой на лице. Когда наступал час переклички, он выходил вперед и зычно ревел [свое имя], заливаясь при этом снисходительным смехом. — Маркиз Чайлдс.
Семерым членам КРАД предстояло изучить «размах, характер и цели антиамериканской пропаганды», «распространение подрывной и антиамериканской пропаганды, источником которой являются либо иностранные государства, либо местные круги, выступающие против гарантированных конституцией принципов государственного строя США». Предполагалось, что КРАД на основе собранной информации выступит с законодательными инициативами. В этот день начался «обратный отсчет» для красного Голливуда. Но современникам и в кошмарном сне не привиделось бы, чем обернется инициатива Конгресса.
Во-первых, срок работы Комиссии был отмерен ничтожный: до 1 января 1939 года. Но когда придет время представлять финальный отчет, Дайс заявит, что выявил гораздо больше антиамериканских элементов, чем ожидал, поэтому работу КРАД необходимо продлить на год. Мизансцена повторялась ежегодно, поскольку КРАД в конце каждого сезона обнаруживала еще что-нибудь интересненькое, пока в 1946-м ей не присвоили постоянный статус. Так, в июне 1939-го бывший заместитель начальника Генштаба генерал Ван Хорн Мосли, подавший в отставку в знак протеста против «диктатуры» ФДР, пять часов давал КРАД показания о перевороте, намеченном коммунистами и евреями на август: в «день Д» 150 тысяч мексиканских наемников вторгнутся в США, а еврейские торгаши спровоцируют экономический коллапс.
Во-вторых, третьих, четвертых (и так далее), любая комиссия казалась ничтожной в гигантской тени ФДР. Даже самые проницательные люди испытывали к нему почти непристойную влюбленность.
Эти глаза! К ним я как-то не был подготовлен. На знакомом лице они были ‹…› прекрасной неожиданностью — интенсивная голубизна взора. Светлый тон действовал тем поразительнее, что он выделялся на почти темном фоне окружающих его теней. Глубокие круги вокруг глаз относились к сокровенным чертам этого тысячи раз сфотографированного лица; однако никакой портрет не передает светлой интенсивности взора. Глаза! Какие они голубые! И так ясны… Удивительно ясны! Кто бы мог подумать… ‹…› Я не спросил его о положении в мире; это было бы неприлично. — Клаус Манн.
Поскольку у ФДР хватало забот, в отношениях с деятелями культуры его часто подменяла Элеонора, склонная к диссидентству уже в силу своей бисексуальности.
Рассудительная сердечность ее улыбки оживляла любое застолье; ее добрый взгляд распространял доверие. ‹…› Только женщина столь аристократической породы и столь демократического сердца может найти достаточно мужества для той совершенной простоты, с которой эта непринужденно-веселая first lady[18] выступает, говорит и действует. — Клаус Манн.
Когда в 1939-м Дайс вызвал на допрос руководителей Конгресса американской молодежи, созданного в 1935-м правительством «молодежного парламента», первая леди присутствовала в зале. А затем предложила допрошенным активистам, по случайному стечению обстоятельств состоявшим в комсомоле, пансион в Белом доме. Эбботт Саймон, член редколлегии коммунистического Champion, две недели спал в кровати Линкольна.
В Белом доме проходили выездные представления «Булавок и иголок» и показы политически значимых фильмов. Президентский кинозал, появившийся при Вудро Вильсоне, мог претендовать на роль символа необратимых перемен в американской политической жизни. На «инаугурации» зала показали расистское «Рождение нации» — теперь крутят «Испанскую землю».