Байофф позвонил Монтгомери по пустяковому, но символическому поводу: потребовал немедленно восстановить в Гильдии девушку, изгнанную за штрейкбрехерство.
Байоффу и в голову не приходило, что «единственное, что Монти любит, кроме жены и детей, — это добрая драка» (Кегни).
Свою доблесть Монтгомери докажет в 1940-м. Снявшись в английском фильме «Медовый месяц Басмана» в роли очаровательного лорда — детектива-любителя, он не вернется в Голливуд, а уйдет на войну. Сначала — водителем санитарной машины. За спасение французских раненых под огнем получит Орден Почетного легиона. После разгрома Франции вернется к основной профессии, а после Перл-Харбора вступит в ряды ВМФ, удостоится Бронзовой звезды за высадку в Шербуре.
Но в тот вечер он просто вежливо ответил мистеру Байоффу: «Идиотизм вашей просьбы я могу объяснить исключительно тем, что кто-то в вашем офисе ошибся номером».
Угрозы Монтгомери выслушивать не стал — бросил трубку.
Но «танцы с дьяволом» только начинались.
Джорджу Мерфи, соратнику Монтгомери, пообещали облить его детей кислотой по дороге в школу. Руководителей Гильдии взяли под охрану волонтеры из числа каскадеров. Но как-то вечером, расходясь с собрания, актеры обнаружили, что покрышки их автомобилей изрезаны в лохмотья. Дальше больше: в служебном автомобиле Гильдии нашли бомбу.
Легенда гласит, что бандитский наезд едва не стоил жизни звезде Warner — задире Кегни. История эта известна в основном со слов Джорджа Рафта. Друг Кегни (как и он, уроженец нью-йоркской Адской кухни) не только играл гангстеров — от «Лица со шрамом» (1932) до «Некоторые любят погорячее» (1959) — но и, мягко говоря, вращался в их кругу. Его эффектно, но неточно называли «несостоявшимся гангстером». Точнее было бы сказать, что, пройдя начальную и среднюю школу бандитизма, Рафт вращался в кинокругах.
О нем ходит шикарная, как гангстерский клифт, легенда. Рафт изумлял тем, что на экране всегда был одет по последнему воплю уголовной моды. Но это не крот в уголовном подполье информировал актера, что носят в этом сезоне киллеры, а что — медвежатники. Это гангстеры обихаживали портного Рафта и разнюхивали, какие костюмы тот заказывает, чтобы сшить себе такие же.
В 1939 году Кегни и Рафт снимались «на натуре» — в зловещей тюрьме Синг-Синг — в драме «Я умираю с каждой зарей»: Кегни играл несправедливо осужденного журналиста, Рафт — его друга-сокамерника. Тем временем жену Кегни терроризировали телефонные звонки: сообщив, что муж тяжело ранен или погиб в ДТП, анонимы бросали трубку.
Вернувшись в Голливуд, Рафт заметил на съемочной площадке Байоффа, который многозначительно перемигивался с осветителем. Он быстро просчитал, что это означает: на голову Кегни рухнет тяжеленный осветительный прибор. Рафт стал держаться как можно ближе к другу, и ничего не произошло. Позже Байофф признался ему, что Рафт угадал сценарий покушения, но убивать или калечить его самого в планы мафии не входило. А в тот день, едва закончились съемки, Рафт бросился звонить своим «высокопоставленным» друзьям Лаки Лучано, Багси Сигелу и Оуни Мэддену, владельцу легендарного нью-йоркского клуба Cotton, уже к семнадцати годам заслужившему кличку Киллер. Те немедленно аннулировали «контракт» на Кегни.
Монтгомери, оказавшийся не только драчуном, но и стратегом, понял: «кащеева игла» Байоффа скрыта в его прошлом. Неизвестно, что именно, но это «неизвестно что», мерзкое и позорное, непременно его погубит.
Монтгомери попросил Гильдию выделить ему пять тысяч, пообещав, если расследование окажется бесплодным, возместить эту сумму. Копаться в прошлом Байоффа он нанял Говарда Филбрика — бывшего агента ФБР, сотрудника сыскного агентства Эдвина Атертона.
Между тем, люди Атертона уже занимались Байоффом.
В 1937 году одна из секций МОТР восстала против Брауна. Диссиденты, возглавляемые коммунистом, близким другом Сореля и потомственным студийным рабочим Джеффом Кибри, назвали себя Прогрессивным МОТР. Они-то первыми и наняли Атертона, а защиту своих интересов доверили Кейри Макуильямсу, знаменитому журналисту и юристу, защитнику фермеров и синдикалистов, будущему автору первой антимаккартистской книги «Охота на ведьм» (1950).
Макуильямс, почему-то веривший в правосудие, обратился напрямую к спикеру ассамблеи штата Уильяму Джонсу, благо тот некогда преподавал ему юриспруденцию, и объединил усилия с юридической конторой Уильяма Макаду, экс-сенатора и зятя президента Вильсона. Макаду был не чужд Голливуду: в 1918 году, в свою бытность министром финансов, он дирижировал всеамериканским туром кинозвезд, рекламировавших военный заем. Инициированные ими слушания в ассамблее (12 ноября 1937 года) по поводу коррупции в голливудских профсоюзах закончились пшиком.
Позже Макуильямс выяснил, что благородный старец, 75-летний Макаду принял чек на пять тысяч от МОТР и стал поверенным гангстеров.
Вскоре после того как Кибри подал иск против МОТР, люди Байоффа избили его до полусмерти. Сорель позаботился о том, чтобы придать этому максимальную огласку в газетах. Сам он стремительно вырос в фигуру федерального масштаба: «окончательное решение его вопроса» вышло за пределы компетенции Байоффа. Он отправил Роселли рапорт по инстанции, прося санкцию на ликвидацию «тупого работяги». Роселли в свою очередь переслал рапорт Нитти, в Чикаго.
Однажды Сорелю позвонил какой-то парень и сказал: «Херб, ты меня не знаешь, но я тебя знаю по спортзалу, и мне только что позвонили от Фрэнка Нитти. Он в городе, чтобы закрыть контракт на тебя. Я один из парней, которых наняли, чтобы тебя сделать. Мы собираемся в отеле Taft, и я хотел, чтобы ты знал». Сорель сказал парню, что будет стоять в холле в три часа: «Когда я увижу, что кто-то положил кому-то руку на плечо, я пойму, что это ты положил руку на плечо Нитти, потому что я его не знаю. Это будет сигнал, и я знаю, что делать». Херб встал в холле в три часа, рука легла на плечо, Херб подошел и, не говоря не слова, выбил из Нитти все говно.
Авторитет Сореля среди рабочих вознесся до небес. А Гувер сделал вывод, что Сорель — коммунист, притом опаснейший.
Ряды охотников на паханов между тем росли.
Монтгомери убедил, поманив сенсационным материалом, колумниста Вестбрука Пеглера и издателя Variety Артура Энгера начать против Байоффа крестовый поход.
Пеглер — не самый симпатичный персонаж, а во многих своих проявлениях даже отвратительный. Он приветствовал суды Линча, считал, что европейские евреи, «какими бы респектабельными они ни казались, инстинктивно симпатизируют коммунизму».
Но хватка у него была бульдожья: «Пулитцер» за расследование голливудской коррупции он заслужил сполна.
Пеглер не спешил, бил наверняка, его статьи появлялись с долгими перерывами. В феврале-марте и мае 1938-го он заговорил о связи с Капоне как «интересном приключении» из прошлого мистера Брауна. В августе 1939-го эффектно подытожил: Браун — это такой Гитлер, а Актерская гильдия — его Судеты. Но только в ноябре 1939-го взорвал бомбу, обнародовав убийственные улики против Брауна и Байоффа.
Пеглер черпал информацию и у «прогрессистов», и у Монтгомери, и у Макуильямса, и, наверное, еще у кого-то, суммируя результаты параллельных расследований. Сейчас уже трудно установить, кто первым напал на тот или иной след.
Похоже, все заинтересованные стороны почти одновременно (работало-то на всех одно детективное агентство) раскопали, что Байофф не отбыл приговор 1922 года, а Браун замешан в двух убийствах. Зато Гильдия, кажется, первой нашла весной 1938-го злосчастный чек Шенка.
Найти улики проще, чем пустить их в ход. За два с половиной года, что прошли между телефонным разговором Байоффа и Монтгомери и разоблачениями Пеглера, борцы с мафией обращались во все без исключения компетентные инстанции.
В августе 1938 года прокурор округа Сакраменто Отис Бэбкок, уставший любоваться на праздник коррупции, возбудил расследование в Большом жюри штата. Как это ни смешно, но улики для него собрал тот же Филбрик. В апреле 1939-го жюри, заслушав (так и не обнародованные) показания студийных и профсоюзных боссов, удостоверилось и в подкупе Макаду, и в интересных финансовых отношениях Байоффа и Джозефа Шенка. Макаду вышел сухим из воды, лишь его партнеру, полковнику Уильяму Неблетту, пришлось похоронить надежду на пост губернатора Калифорнии.
Шенк отрицал выплату 95 тысяч, но смутно припомнил, что некую сумму Байоффу то ли одолжил, то ли подарил: нет, все-таки одолжил.
1 июля 1938 года Монтгомери передал министру финансов Генри Моргентау письмо и получил вежливый и невразумительный ответ.
Весной 1939-го Монтгомери (уже покинувший пост президента Гильдии) написал лично Гуверу. Шеф ФБР ответил «дорогому Бобу» прочувствованным письмом.
Диссиденты в апреле 1939-го обратились, что было возможно лишь от отчаяния, к Фиттсу. Тот сочувствовал, ужасался, обещал немедленно заняться делом, но вскоре сообщил прессе, что конфликт диссидентов с МОТР — чистой воды недоразумение.
Министерство юстиции — еще один адресат борцов с мафией — назначило специальным помощником генпрокурора по Голливуду некоего Чарльза Карра. Его выступление перед Большим жюри иначе, как саботажем расследования, назвать трудно, а в октябре 1939-го он публично заявил, что у дела нет никаких перспектив: «Правительство пошло на безнадежную рыбалку».
В его искренности усомнились даже Министерство финансов и ФБР. Всплыла информация, что Карр обязался замять дело в обмен на обещание мафии провести его на пост прокурора Лос-Анджелеса. Прокурором Карр-таки станет в 1943-м и прославится травлей Чарли Чаплина.
Министерство труда просто отказалось заниматься делом.
Кибри обратился в вашингтонский третейский суд по разрешению трудовых конфликтов. На МОТР пал взгляд налоговиков. Не беда: в сентябре 1938-го Нитти приказал Байоффу подать в отставку с компенсацией в размере годовой зарплаты, а Браун пообещал Актерской гильдии прекратить «наезды». МОТР любезно предоставило «прогрессистам» автономию, а в январе 1939-го — даже независимость. Слежка за их вождями и угрозы их семьям, однако, не прекратились: Кибри, как какая-то студийная шишка, а вовсе не потомственный рабочий, обзавелся телохранителем. Браун между тем договорился с магнатами о существенном — на 15–20 процентов — повышении зарплаты «своим» рабочим. Компартия поддержала «прогрессистов», невзначай оказав им медвежью услугу. Под аккомпанемент воплей о «Молотове — Риббентропе» Кибри со товарищи в конце сентября 1939-го с треском проиграли выборы в правление профсоюза. Магнаты поувольняли «прогрессистов». Впрочем, через два месяца некоторых вернули на работу, заставив принести унизительное письменное покаяние.